Мы с Кириллом уже крепко спали, когда нас разбудила мама.

— Бранка, проснись, бабушка приехала!

Кирилл никак не просыпался, и мама потянула его за ноги.

— Кирилл, проснись, у, нас бабушка!

— Бабушка? — изумилась я. — Из Крапивы?

— Из Крапивы! Подумайте только! Вставайте!

Голос у мамы был нежный и теплый — ведь она уже несколько лет не видела свою мать.

Нас разделяла государственная граница. Бабушка жила далеко, почти на краю света.

Наконец мы с Кириллом сбросили с себя одеяла, спрыгнули на пол и кинулись в освященную кухню.

За столом сидела наша бабушка. Ее согнутые руки с узловатыми суставами на длинных пальцах лежали на столе. Она посмотрела на нас своими проницательными, удивительно добрыми глазами и заулыбалась всеми бороздками своего морщинистого лица.

— Ой, какие вы уже большие! — воскликнула она. — Я приехала как раз вовремя. Встреться мы на улице, я бы вас ни за что не узнала.

Бабушка обняла и поцеловала нас.

Мне показалось, что она стала еще меньше. Наверное, из-за черного платья, перетянутого в талии кушаком, а может быть, из-за черного платка, из-под которого выбивались седые пряди.

Мама и папа сияли от счастья.

Бабушка привезла нам с Краса приветы, немного свежего порывистого ветра, срывающего черепицу с крыш, шум могучих сосен за деревней, терпкий запах обожженного солнцем можжевельника, того самого, что растет на сельском выгоне, немного небесной лазури и красноту земли с красских виноградников.

Мы все выпили вина, которое налила нам бабушка своей узловатой рукой.

Родители растерянно засуетились, не зная, чем попотчевать бабушку. Я и в самом деле не могу вспомнить, чем мы ее угощали.

Помню, чем бабушка нас угощала. Как сейчас, вижу ее пальцы, развязывающие узелок с гостинцами, который она достала из корзинки. Запахло копченым мясом. Вот оно лежит перед нами, нарезанное тонкими ломтиками. Мы все взяли по кусочку — такого чудесного мяса можно было отведать только у Тышлеров.

Потом бабушка порадовала нас красскими жареными пирожками. В такую даль везла она их в завернутой кастрюльке.

— Ханета, — обратилась бабушка к маме, — подогрей пирожки! Подогрей их, видишь, у Бранки и Кирилла уже слюнки текут..

— Лучше оставим их на завтра, завтра тоже день будет..

— Ханета, видишь, как им хочется пирожка?! Подогрей их. Кто знает, может, я вас больше не увижу..

Мама сдалась.

Мы с Кириллом облегченно вздохнули. Значит, полакомимся пирожками еще сегодня.

Потом папа достал из кармана часы и отправил нас спать.

Не помню, сколько дней гостила у нас бабушка, чем мы ее угощали и как она уезжала. Однако один прискорбный случай и по сей день тяжелым камнем лежит у меня на душе.

Я с подругами возвращалась из школы. У моста мы остановились, чтоб проститься с Миной, жившей у самой Дравы. И в эту минуту кто-то позвал меня.

Я оглянулась на голос, но не увидела никого, кроме спешащих во все стороны пешеходов.

Меня опять окликнули.

— Бранка, смотри, вон та старуха зовет тебя, — сказала Драгица.

Я посмотрела в сторону аптеки и увидела бабушку в черном платке, завязанном кончиками вперед, и в длинном, чуть не до земли, черном платье. И тут она мне показалась такой чужой и далекой, словно пришла из какого-то другого мира.

— Бранка, ты ее знаешь.?

— Нет, не знаю…

И повернувшись к бабушке спиной, я схватила Драгицу за руку и быстро зашагала а сторону Франкопанской улицы.

Бабушка вернулась под вечер. Увидев меня, она обрадовалась:

— Бранка, я тебя звала, звала…

— Где?

— У моста. Я звала тебя, а ты…

— Бабушка, ты ошиблась. Это была не я…

Я покраснела как зарево и, затеребив от смущения край фартука, до боли подогнула ногу.

— Голову даю на отсечение, что это была ты! Свою птичку-невеличку я ни с кем не спутаю… — И она лукаво покосилась на меня.

— Бабушка, а почему бы мне не откликнуться?

— Ума не приложу, почему ты меня не признала.

— Но это же была не я!

Пришла мама.

Мы прервали наш разговор и больше к нему не возвращались.

Предчувствие не обмануло бабушку. Больше мы ее не видели. Она умерла, так и не успев еще раз побывать у нас.

Мама не поехала на похороны. Между нами пролегала государственная граница. Чтоб поехать в Крапиву, надо было выправлять заграничный паспорт и итальянскую визу. К тому же билет стоил денег. Так вот и случилось, что в тот самый день, когда бабушку опустили в могилу на деревенском погосте, мама сидела дома и безутешно плакала.

Я тоже горько плакала.

Я всегда сияла от радости, когда нас водили в театр.

— Мама, я иду в театр!

— А какое платье ты наденешь?

— Как какое? Конечно, красное!

Красное платье, красное, как маков цвет, с широкой юбкой в складку!

Я помчалась в комнату, взяла из шкафа свое любимое красное платье и поднесла к окну. Оно было порядком измято. Складки, которых было не меньше, чем в мехах гармошки, а может быть и больше, совсем разошлись: от утюжки не осталось и следа.

— Мамочка! — крикнула я жалобно и заискивающе. — Сделай милость, погладь мне платье!

Но она не вняла моим мольбам.

В то время, когда мы с мамой принесли к портнихе красный материал, красный, как полевой мак, я никуда не спешила. Мне очень хотелось платье в складку. И чтоб складок было как можно больше! Чтоб юбка растягивалась, как гармошка, когда я закручусь на месте.

Портниха взяла материал, зажала его в кулак, потом кулак разжала — материал смялся.

— А кто будет гладить складки? — спросила она.

— В самом деле, кто их будет гладить? — поддакнула мама.

— Я сама! — заявила я.

Что я тогда знала о складках? Мне и во сне не снилось, сколько придется провозиться с таким платьем, пока его выгладишь. Сейчас я это поняла как нельзя лучше.

В театре никого не ждут. Позвонят раз, другой, третий — и занавес взвивается.

Я взглянула на часы — скоро придут Драгица и Мина. Посмотрела на платье — складки как жеваные, попробуй отутюжить за каких-нибудь полчаса.

— И все-таки надо успеть! — сказала я себе и взялась за дело.

Я достала из кладовки обшитую полотном доску, надела на нее свое любимое платье с разошедшимися складками, потом взяла из шкатулки для шитья булавки и принялась укладывать складки. Каждую складку нужно было распрямить, заложить вновь, заколоть булавками и заметать белыми нитками.

Все это я проделывала довольно быстро, но работа шла черепашьим шагом. Чересчур много было этих складок.

— Мам, дай углей! — попросила я.

Углей дома не оказалось, и мне волей-неволей пришлось просить брата, чтоб сбегал на угол в магазин.

— Ладно, схожу, только не сейчас! — буркнул он.

— Сейчас!

— Чего это тебе приспичило? — ерепенился Кирилл. Ему-то некуда было спешить!

— Я иду в театр! Сегодня, вечером, сейчас!

— Надень другое платье, и вся недолга!

— Я пойду в красном, и аминь!

— Кирилл, ступай за углями, — вмешалась мама. — Пока вы переговариваетесь, ты бы уж давно сходил.

Кирилл получил деньги и пошел в лавку.

Но время бежало, как скаковая лошадь. Я начала волноваться и все чаще поглядывала на часы. Мама и та уже посматривала на стенку, где висели ходики.

Я все еще возилась со своим красным платьем, укрощая белыми нитками распустившиеся складки.

— Не знаю, Бранка, как ты управишься, — сказала мама, — поздно уже.

Но я и мысли не допускала, чтоб пойти в театр в другом платье. Однако на спектакль нельзя опаздывать.

Вот-вот придут Драгица и Мина. Время неумолимо бежало вперед, пришпоривая меня все сильнее и сильнее.