20 июня — в этот день над Москвой пронесся ураган — в мою жизнь вошла крошечная Настя. Сразу было понятно, что два таких отморозка обречены жить вместе. Мы влюбились друг в друга: чёрт с младенцем.

Тем временем мы с Андреем Фёдоровым и активистами партии срочно доформировывали региональные организации и готовили Первый всероссийский съезд. Из шестидесяти с лишним организаций мы оставили для верности 51 и занялись оформлением документов, их пересылкой, подготовкой документов для сдачи в Министерство юстиции для регистрации. Существовал план: провести съезд 1–2 октября, сдать документы в последующие несколько дней, ответ должен был поступить в течение месяца, дабы быть зарегистрированными до 18 декабря 1998 года. Ровно за год до выборов 19 декабря 1999 года, как того требовал закон о выборах.

Времени у нас было впритык, но верно и то, что именно в 1998 году, в год раскола в московской организации, партия пережила беспрецедентный рост в регионах. Более чем на треть выросло количество региональных организаций, а членский состав удвоился. Мы обнаружили, что имеем организации партии более чем в 50 субъектах Федерации и что нас свыше 7 тысяч человек. СМИ по-прежнему с удовольствием демонстрировали населению балетных фашистов РНЕ, уделяя нам изредка насмешливое внимание. Между тем наша современная идеология победоносно захватывала по крайней мере областные города России один за другим. И были захвачены несколько десятков городов меньшего значения, посёлки и деревни. Этого роста не случилось раньше по одной простой причине. Именно к этому моменту мы сумели хорошо вспахать и засеять Россию нашими идеями при помощи исключительно «Лимонки» — нашей десятитысячного тиража малышки. Раньше этого насыщения пропагандой не произошло. Официальные СМИ, в частности телевидение, демонстрировали нас мало и скупо, я же говорю, они работали пресс-агентами для РНЕ. Баркашов не отказывался от роли «фашистской угрозы», которую ему навязало общество, и с удовольствием эксплуатировал СМИ. Возможно, что и НБП не смогла бы устоять перед искушением, если бы СМИ выбрали нас на эту роль. Но фашистская угроза предположительно должна быть одна, если их несколько, то внимание публики рассыплется, и угроза будет выглядеть менее угрожающей. Как бы там ни было, «Лимонка» вспахала пол-России именно к 1998 году. Парадоксально, что внезапный рост партии датируется именно годом, когда ушёл Дугин.

Люди в партии, разумеется, подобрались пылкие, яркие. Но юридических знаний катастрофически не было у большинства из них. Не было даже умения написать простой протокол собрания. В лучшем случае наши люди могли скопировать присланный им образец текста. Потому Фёдоров и я натерпелись с ними горя. Одни и те же документы приходилось пересылать множество раз. К тому же мы затеяли ещё и регистрацию каждого отделения в управлениях юстиции региональных администраций. И там над нацболами чиновники поиздевались вволю. Надо мной поиздевались тоже. Помню, в Калининград мне пришлось выслать в общей сложности восемь (!) вариантов уведомления в управление юстиции о том, что «на территории Калининградской области образовалось и действует региональное отделение Национал-большевистской партии, действующее на основании устава НБП… и так далее».

Надо сказать, что у меня лично, когда мы приступили к осуществлению гигантской задачи оформления и регистрации всероссийской политической партии, юридических знаний было немного. У Андрея Фёдорова были юридические знания. Он закончил университет, но административно-бюрократических знаний было недостаточно. Лучше всех знал все чиновничьи требования к регистрации наш бывший юрист Тарас Рабко. Какими-то советами он помогал Андрею, спасибо ему и за это.

Дело в том, что мы уже и прежде всё же регистрировали региональные организации партии в Минюсте, в его областном отделении. Регистрировали их по мере образования. К моменту Первого съезда партии мы были зарегистрированы как межрегиональная общественная организация Национал-большевистская партия с организациями в 36 регионах России. Впоследствии журналисты (у этих уровень юридического развития был ещё ниже, чем у рядового нацбола) не понимали, почему мы регистрируем региональные организации в областном отделении Министерства юстиции, а не в самом Министерстве.

На самом деле это одно и то же. Тарас Рабко, когда регистрировал нашу московскую первую организацию, пронюхал, что легче всего это сделать в областном отделении. По мере того как мы создавали региональные отделения, Тарас Рабко отправлялся с пачкой протоколов в областное отделение Минюста, и там новые регионалки прибавлялись к тем, что уже существовали у нас. А вот после 36 следующие 11 отделений мы уже должны были относить непосредственно в Министерство юстиции на Воронцово поле, д.4, рядом с индийским посольством. В левом крыле здания, сбоку, была расположена приёмная Минюста, маленький тамбур, маленькая комнатка для ожидания (как корабельная каюта) со столом и тремя стульями, коридорная кишка в два метра и дверь в приёмную, где за столом слева, сразу за дверью сидит юрисконсульт, ведающий организациями, а справа — юрист, принимающий по личным вопросам.

Надо сказать, что Минюст представлял собой в то время совсем забытое Богом учреждение с истоптанными до дыр дорожками советских времён на лестницах. Несколько непричёсанных наглых милиционеров внизу (им больше пристало бы охранять какой-нибудь ЖЭК), советские заплатанные и залатанные кабинеты с облупившимся линолеумом на полу. Возможно, сейчас, получив под свою руку ГУИН, министерство роскошествует? Мы сходили с Андреем Фёдоровым в приёмную Минюста: поговорили с юрисконсультом Наталией Владимировной о возможности принести документы на регистрацию, уточнили порядок оформления некоторых документов. И стали организовывать съезд. В августе состоялся поход на Москву «Трудовой России», в котором мы обречены были участвовать. Хочешь — не хочешь — мы же стали союзниками. Помню, что план похода на Москву в виде лучей пятиконечной звезды, протянутых к Москве, меня изумил, когда Худяков, Анпилов и Терехов продемонстрировали мне его с гордостью в штабе «Трудовой России». Показалось мне всё это крайне старомодной затеей. Однако с лучами пятиконечной звезды в тот поход влились к нам в НБП несколько новых людей, сыгравших затем значительную роль в партии. Со Смоленским отрядом приехал в автобусе Эдуард Кулёмин, выдающийся график и плакатист, которого я уговаривал и уговорил-таки в письмах стать лидером Смоленской организации. Он сделал нам в «Лимонку» лучшие плакаты, и если в первый период существования газеты — с 1995 по 1997 год — преобладали и задавали тон работы Лебедева-Фронтова, то в 1998–2000 годах преобладали работы Кулёмина. Его скелет с партийной повязкой на руке и надписью: «Не ссы — вступай в НБП!» — шедевр национал-большевистского стиля. С отрядом для похода на Москву приехали из Уфы наши ребята нацболы: Кузлев, Степанов и ещё несколько человек. Недавно Антона Кузлева зверски убили при неприятных обстоятельствах, он был руководителем нашей организации в Башкирии. Тогда же, за Москвой, в лесу, у небольшого озерца, познакомился я и с неизвестным мне парнем из города Самара, с биологом Сергеем Соловьем. Сейчас Сергей и его земляк из Самары Максим Журкин, а также паренёк из Смоленска Дмитрий Гафаров сидят в Рижском централе.

Помню, что туда же прибыли и питерские национал-большевики. Есть фотография, где целая толпа нацболов собралась на опушке леса. Фотографировали нас многие, в том числе и моя подружка, крошечная Настя. Она приехала со мной туда и сидела на поляне с девушками из Владимира, с Ириной Табацковой и Ниной Силиной. Нина сейчас содержится где-то рядом со мной в каменном мешке изолятора «Лефортово». По слухам, её увезли на стационарное обследование в психиатрический институт имени Сербского.

В походе на Москву было множество красных флагов, солнца, света. К вечеру, однако, я поскользнулся в жирной подмосковной грязи, и второй раз растянул вену и сухожилие на правой ноге. Первый раз это случилось в конце сентября 1997 года. Тогда, возвратившись с Голгофы выборов в Георгиевском округе Ставрополья, где я не имел возможности заниматься спортом, времени не было, я решил разом наверстать упущенное и, встав на мостик, начал «качать» шею. И в своём стремлении скорее обрести утраченную форму так перестарался, что сорвал внутреннюю вену, идущую от паха к коленке, и сопутствующее ей сухожилие. Ногу приходилось потом несколько месяцев подымать на кровать руками. Теперь всё началось сначала. Я еле доковылял до автобуса с помощью охранника Костяна, ребят и крошечной Насти. Впрочем, её помощь была психологической. Глядя в её умненькие серо-голубые глазки, хотелось жить.