12 февраля мне позвонили десятки людей и сообщили, что Анпилов создал «Сталинский блок», во главе его стоят Анпилов, Евгений Джугашвили и подполковник Терехов. «А где же вы?» — недоумевали десятки людей. Наши, в отличие от ненаших, предлагали настучать Анпилову по голове. «Эдуард, так у нас есть с ними союз или нет? — горячился Костян. — Ребята требуют, чтобы Анпилов пришёл и отчитался. Мы — серьёзная политическая организация, нас всё больше, их — всё меньше. Почему он позволяет себе так вести с нами!» Мы поехали в штаб «Трудовой России», так как выяснили, «щупая» Анпилова по телефону, что он должен быть там. Он и появился часа через полтора. Закрывшись наедине со мной в комнате, где в беспорядке валялись пачки анпиловской «Молнии», Анпилов — мы оба стояли, смотря в сторону, — стал цедить слова: «Ну, понимаешь, Эдуард Вениаминович, мне за вас достаётся от наших. Я устал вас отстаивать. И флаг у вас с этим белым кругом, чтоб его, ну фашистов же напоминает! И лозунги у вас, ну зачем вы пришли к Думе с этим лозунгом «Долой и правительство, и Думу!», нашим людям это не понравилось, экстремизм этот ваш. Против всех не повоюешь. И ты сам такого понаписал. Мои люди прочли тут статью Дейча, это ж надо!» — «Виктор, — сказал я, — Дейч — враг, и статья его, наверняка оплаченная, опубликована в «Московском комсомольце» с одной целью только: дискредитировать меня».

У Анпилова был недовольный вид: «Ну ясно, всё это оплачено, но вот появилась, а люди у меня тёмные».

Последний его аргумент звучал правдоподобно, но и он никак не объяснял, почему Анпилов втихомолку, не предупредив нас, создал «Сталинский блок» без нас. «Виктор, — сказал я, — ребята требуют, чтобы вы пришли ответили на их вопросы. Они имеют право. Это политика, это не игрушки».

Он сказал что придёт в понедельник. Постарается.

Я сказал что стараться не надо. Надо прийти. Иначе его все возненавидят.

Он пришёл 18 февраля. Он опять повторил аргументы: флаг с белым кругом, фашистов же напоминает, «Долой и правительство, и Думу!» — лозунг нигилистический, на Думу надо опираться, больше не на кого, и, наконец, статья Марка Дейча, где мои статьи и выступления как политического лидера наложены на цитаты из книги «Это я, Эдичка!». Ребята сказали ему, всё это понятно, но почему он предал нас и променял нас на внука Сталина? Он быстро стал повторять уже сказанное, национал-большевики возразили, что партия — это не только Лимонов и что члены Национал-большевистской партии возлагали на союз с «Трудовой Россией» большие надежды. И что теперь? Где найти других союзников, где их искать? «Вы не так поняли, ребята, — сказал Анпилов. — Соглашение в силе. Первые три фамилии, я не пойду первый, такие: мы дадим первое место Джугашвили, потом я, Терехов, затем двое, — тут он замялся, — два важных товарища, остальные семь первых мест (проходных мест при пересечении 5 % барьера оказывалось 12) разделим. И вы тоже». — «Сколько же придётся мест на НБП?» — «Одно, — сказал Анпилов. — У нас у самих будет ещё одно. Но вы можете пустить ваших людей по общерегиональным спискам. Там, где у вас более сильные организации, — там поставим ваших людей вперёд…» Он посмотрел на часы. Было ясно, что он мечтает уйти отсюда как можно быстрее и забыть о том, что он тут говорил.

Ребята сказали ему, что они о нём думают. Кто резко, кто менее резко. Виктор Иванович понял.

Когда он ушёл, я произнёс небольшую речь: «Наша необычная партия была создана необычными людьми. Ни меня, ни мои книги нельзя назвать банальными, ни Дугина не назовёшь банальным человеком, ни Летова. Вам придётся мириться с такими отцами-основателями. Других у вас не будет. Может быть, однажды во главе вас станут нормальные, семейные, беспорочные люди, те, на ком не стоит клеймо аморалки. Надеюсь, я не доживу до этих дней».

Расходясь с собрания, мы по-черному ругали Анпилова. Костя предлагал оторвать ему голову. Вместе с Дейчем.

Когда 23 февраля мы увидели вдруг новые флаги анпиловцев: красные с белым кругом, а в круге — лицо Сталина, мы стали хохотать. И хохотали долго.

20 февраля около 11:30 наши активисты разбросали листовки у входа на пресс-конференцию Никиты Михалкова и просмотр для журналистов его фильма «Сибирский цирюльник». Произошло это в гостинице «Рэдиссон-Славянская». Листовка была двухсторонней и называлась «Друг палача». Небольшое фото Михалкова, снимающего свитер в окружении казахских физиономий, открывало листовку. В листовке мы сообщали, что Никита Сергеевич Михалков уже показал свой «шедевр» «Сибирский цирюльник» в Алма-Ате 7 января сего года, в программе предвыборных мероприятий избирательной кампании своего друга Нурсултана Назарбаева. Что перед просмотром он публично поддержал кандидатуру Назарбаева, призвав русских Казахстана голосовать за него. Что 10 января состоялись выборы настолько несвободные, что даже ОБСЕ вынужден был их назвать недемократическими и фальсифицированными. Обманным путём был устранён от участия в этих выборах Кожегельдин, бывший премьер Казахстана. Никита Михалков не мог не знать, что в назарбаевских лагерях и тюрьмах в нечеловеческих условиях содержатся узники совести, боровшиеся за права человека в Казахстане, за права русских в Казахстане. Мы привели фамилии Супрунюка, М.Исмаилова, Нины Сидоровой, Коломца, братьев Антошко и многих других, подвергавшихся преследованиям в Казахстане. Мы привели фамилии 20 убитых (капля в общем море) казахскими тонтон-макутами русских — жертв его режима. Упомянули о Елене Савченко: девушку изнасиловали и заставили рыть себе могилу, чтобы она предала своих друзей — казахскую оппозицию.

Часть наших людей, разбрасывающих листовки, схватили. Их два часа продержали в отделении и отпустили. Вечером те же листовки национал-большевики намеревались разбросать в Кремлёвском Дворце, где должна была состояться премьера фильма «Сибирский цирюльник» для всей Москвы, России и правительства.

Около 14:00 мне позвонили из штаба. «Эдуард, тут какая-то провокация. Один из наших вышел за едой и обнаружил на ступеньках картонный ящик. На нём было написано: «НБП для борьбы с дерьмократами!» Внесли его, открыли, а там бутылки с зажигательной смесью. Горлышки тряпками заткнуты. Что делать? Бензином воняет». — «Немедленно выбросьте его и прочь из штаба! Немедленно! Не знаю, ну разбейте бутылки о тротуар!»

Они сделали ещё лучше. Они отнесли бутылки в 107-е отделение милиции. И сдали их дежурному. Но об этом я узнал только через несколько часов. Когда же я набрал номер штаба, чтобы узнать о результатах, там было занято. Частые гудки… Наконец мне позвонил тот самый нацбол, что оповестил меня о «коктейлях Молотова»: «Эдуард, в штаб ворвались вооружённые люди. Менты. ОМОН. В смешанной форме, наставили на нас дула орудий и стали искать оружие. Сказали, что им позвонили по «02» и сообщили, что видели через окна в штабе вооружённых людей». — «Ты откуда звонишь?!» — «Я улизнул. Из автомата. Они долго не искали, посмотрели в основных комнатах, а туда, где две запертые дугинские комнаты, даже не пытались ворваться. Спросили: «Ключ есть?» — «Нет». Ломать и не пытались, когда я уходил, они выглядели разочарованными. Старший, в гражданском, зашёл в ваш кабинет, потом вышел, сказал: позвоните пожарным… Эдуард, по-моему, они искали ящик с бутылками. А увидев, что его нет, поняли, что номер не прошёл». — «По-моему, тоже, они искали ящик. Я сейчас приеду. Постараюсь найти адвоката и приеду»

Через час я был у штаба на 2-й Фрунзенской улице. Ребята выносили флаги, матюгальники. Оказалось, нас опечатали за противопожарное состояние помещения. Со всех сторон на меня нацелились телекамеры и фотоаппараты. «Кто вызвал журналистов? Кто вас вызвал?» — спросил я у журналиста Интерфакса. «Представители закона. Очевидно, были уверены, что найдут у вас оружие. Тут и НТВ, и «Дежурная часть»».

Сергей Беляк — наш адвокат — и я занялись тем, что стали давать интервью. Я был крайне подавлен, я думал, что нас опечатает пожарник и штаб навсегда закроют. За год до этого мы с большим трудом сумели отбиться от Арбитража и поладить с Москомимуществом.