В октябре в штабе появился Максим Сарбучев. Некогда, в 96–97 годах, он тесно сотрудничал с нами, писал в газете, позднее откололся от нас и занимал враждебную партии позицию. Короче, он был бывший свой. Сарбучев привёл человека из Эстонии, бизнесмена, назвавшегося «Валентином». Валентин желал оплатить несколько номеров «Лимонки» в обмен на материалы, которые он нам даст для публикации в газете. Всё это происходило в октябре месяце, я готовился к поездке в Красноярск, где собирался писать книгу о Быкове, и потому сам я с Валентином не встречался. Куда более неискушённые руководители — Тишин и приехавший из Риги Абель — встречались с Валентином. Бизнесмен этот заверил нацболов в своей ненависти к эстонскому режиму. Ребята, в свою очередь, опрометчиво поведали ему о большой акции, готовящейся в Риге, и попросили помочь деньгами. «Билеты до Калининграда, — пожаловались они, — стоят недёшево». Таким образом Валентин узнал маршрут, по которому должны были проникнуть в Латвию национал-большевики. Сообщив, что, конечно, поможет деньгами, Валентин предложил национал-большевикам «взорвать что-нибудь в Прибалтике». Тут нацболы немедленно насторожились, а Валентин ушёл, чтобы никогда не возвращаться. Ясно было, что это агент и провокатор конторы. Потому, когда чуть позже около десятка нацболов стали загружаться в Питере в поезд Санкт-Петербург—Калининград, их на перроне ждали конторские во главе с подполковником Кузнецовым (большой любитель песни «Чека» и хита «Глеб Жеглов и Володя Шарапов» — высокий ковбой в тёмных очках). Через полгода, отвозя меня, пленного, в наручниках, через Алтайский край в Барнаул, ночью при свете жирофар, он хвастливо повествовал мне об этом эпизоде. «У них были билеты, никаких оснований остановить граждан, отъезжающих с билетами, у нас не было». Я прервал его: «И тогда вы подсунули одному из них наркотики». Подполковник, ковбой, чуть смутился: «Ну, тут наркотики нашли в сумке вашего товарища. К тому же мы никого не преследовали. Наша задача была задержать, не дать добраться до Латвии». — «Вы что, подполковник латвийской ФСБ, товарищ Кузнецов?» — спросил я его. «А мы сотрудничаем», — без тени смущения заявил он. «Ну конечно, в одних вузах учились, семьями дружите, в отпуск друг к другу ездите…»

У Кузнецова есть стиль. Он широкий, жестокий, судя по произношению, интонациям, словарю, он из «хорошей» семьи. Аристократ спецслужб, одним словом. За двое суток общения с ним я это понял. Ему поручили охотиться за нами и оберегать покой Латвии и Казахстана. Ещё один отряд нацболов — четверо, вынуждены были выпрыгивать из окон поезда, причём один из них, Илья Шамазов, сломал себе ногу, ударившись о бетонную плиту. Это случилось в ноябре. Близ Даугавпилса. Были мобилизованы все латвийские силы: спецслужба, милиция, национальная гвардия, даже вертолёты. Однако безоружных пацанов удалось задержать только через 16 часов. Случилось это 15 ноября 2000 года. Предупредили латвийцев Кузнецов со товарищи.

А 17 ноября Соловей, Журкин и Гафаров вошли на смотровую площадку башни собора Святого Петра. Чтобы очистить площадку от туристов, Соловей опрометчиво использовал муляж гранаты. Ребята закрылись и потребовали освободить четырёх нацболов арестованных при десантировании из поезда Петербург—Калининград, двадцать пять даугавпилских нацболов, задержанных в ту ночь, рижских нацболов, в том числе Абеля и Скрипку, выпустить из латвийских тюрем всех стариков — красных партизан и чекистов и прекратить уголовные дела против них, обеспечить право голосовать на выборах для 900 тысяч русских, а также потребовали невступления Латвии в НАТО.

Две спецслужбы не смогли предотвратить акцию безденежной, никем не выученной, не имеющей в своих рядах ни одного специалиста по разведке или контрразведке молодёжной организации. Одна из двух спецслужб — наследница когда-то мощнейшей в мире разведывательной организации — КГБ. Противно, наверное, себя чувствовал подполковник Кузнецов. В машине с жирофарами он сказал, что полетит в Москву, сдаст нас в Лефортово и наконец выспится — ведь он колесит по стране уже полгода. Интересно, где колесил подполковник Кузнецов вечером 17 ноября, злой оттого, что нацболы всё же совершили в тот день задуманное, где он колесил? Скорее всего он был в городе Барнауле. Потому что я должен был приехать туда в середине месяца. Об этом знали несколько человек в Барнауле, телефоны которых прослушивались, разумеется, ФСБ. Одним из этих немногих людей был Евгений Берсенев, журналист, лидер организации НБП в Алтайском крае. Это от него в 23:30 ночи вышел 17 ноября за сигаретами Виктор Золотарёв и был убит. Это у Берсенева я остановился через 10 дней, доехал наконец до Барнаула. Золотарёв был со мною в августе—сентябре в горах Горного Алтая, он служил нам проводником, он стал членом Национал-большевистской партии.

Ещё одна интересная особенность. Виктор носил такую же бородку и усы, как у меня, у него был тот же рост, та же комплекция, и хотя он был на 15 лет младше меня, выглядел он даже чуть старше. Единственное различие — он был лысоват и потому брился под ноль. Но в ноябре люди в Барнауле ходят в шапках. Можно предположить, что за домом Берсенева в ожидании моего приезда было установлено наружное наблюдение. Дом на улице Попова немаленький, десятки подъездов. Большая циркуляция людей, конторским работать трудно. Конторские уже знают, что произошло в Риге, разница четыре часа во времени. Виктор провёл у Берсенева весь день, направляется в магазинчик за сигаретами. Конторские подходят к нему в магазине. Из магазина он выходит с ними. Возможно, они принимают его за меня в первый момент, возможно, сразу узнают, кто он. Его везут в штаб-квартиру ФСБ либо в отделение, где допрашивают с пристрастием. Нервы у подполковника Кузнецова взвинчены, поскольку нацболам удалось в Риге совершить свою акцию. При допросе Золотарёва перегибают палку, и он впадает в кому. Что делают для того, чтобы скрыть следы пыток? Правильно, устраивают ДТП со смертельным исходом. Но у Виктора — безденежного маргинала — никогда не было автомобиля. Водить он не умеет. Тогда его труп везут туда, откуда взяли, и сбрасывают из окна пятиэтажки, чтобы скрыть следы пыток. По меньшей мере четыре нити связывают смерть Золотарёва с НБП и со мной лично.

1) То, что он вышел на смерть из квартиры секретаря региональной организации НБП на Алтае.

2) То, что Золотарёв был моим проводником в горах республики Алтай в августе—сентябре, когда за нами уже следила ФСБ — машины «наружки» ездили за нами, не скрываясь.

3) То, что погиб Золотарёв в ночь с 17 на 18 ноября — в день взятия нацболами башни собора Святого Петра в Риге, акции, которую пыталась предотвратить всеми силами ФСБ.

4) То, что я со дня на день должен был появиться в Барнауле и остановиться в квартире у Берсенева. Что я и сделал, опоздав на 10 дней.

Интересно и то, что я сел в машину, чтобы ехать в Горный Алтай, у дома Берсенева. На выезде из Барнаула машина была подвергнута обыску с понятыми. По моему мнению, смерть Золотарёва — отдача от Рижской акции. Замечательно то, что Берсенев даже не был допрошен по поводу смерти Золотарёва. Почему? Чтобы не возникло никакой связи с НБП. Не фигурировало в протоколе.

Я вклинил в Рижскую акцию историю убийства Золотарёва намеренно, дабы показать, какая уже шла за партийцами охота: от Барнаула до Риги, на гигантском пространстве, мы уже были под колпаком.

Там на башне события развивались следующим образом: огласив свои требования, разбросав листовки, ребята согласились сойти с башни только после того, как узнали, что к ним поднимется посол России в Латвии. Посол приехал, и тогда Журкин, Соловей и Гафаров позволили себя арестовать. Несколько суток их успешно прессовали и били. На голову Сергею Соловью надевали целлофановый мешок и завязывали — об этом он позднее повествовал сам команде ТВ-6, которая его и Журкина снимала в Рижской тюрьме. Через несколько суток их оставили в покое и начали готовить к суду.