«Наш молодой философ» — так его объявил публике Проханов — в тот вечер напился на банкете в ресторане Дома литераторов. Там присутствовал весь beau-monde патриотического движения: Кожинов, Шафаревич, генералы Титов и Макашов, сидел слева от меня Зюганов. И вот как раз в тот момент, когда я разговаривал с Зюгановым (было нечто вроде антракта, присутствовавшие встали, кто желал, и общались, как придётся), из-за Зюганова появился Дугин, разгорячённая физиономия уже набок. «А что вы, Эдуард, делаете с этими?» — он презрительно кивнул в сторону Зюганова. Последний проявил, впрочем, типичную русскую толерантность в отношении пьяного: «Не обращай внимания, Эдик, с нашим Сашей бывает». — «Вот с вами ничего не бывает», — сказал Дугин дерзко и налил себе в первую попавшуюся рюмку. «Давайте крепко выпьем, давайте напьёмся, Эдуард!» — и выпил. Я не выпил, но приподнял рюмку. «И вы, и вы с этими!» — Дугин сощурился. В словах «с этими…» содержалось презрение. «Но ведь и вы с этими», — отвечал я, вставая. Затем нас прервали.

Дугин не оставил меня в тот вечер. Я подробно рассказал о нижеследующем эпизоде в «Анатомии героя». С банкета мы вышли втроём: Проханов, Дугин и я. Проханов покинул нас у церкви, где, говорят, венчался Пушкин. Затем разыгралась сцена из программы «Криминал». Пьяный Дугин пнул ногой проезжавшую иномарку так, что образовалась вмятина. Автомобиль остановился, из него выскочил человек с пистолетом и, щёлкнув затвором, направил пистолет на Дугина. Дугин — шапка сбилась, шарф висит — вдруг заявил: «Знаете, а я Лимонов!» Я сообщил человеку с пистолетом, что Лимонов — это я, и я прошу прощения за своего пьяного друга. Человек выругался, опустил свой пистолет, сел в машину и уехал. В сцене на улице присутствовал некий символизм, получивший подтверждение в будущем, — Дугин иногда принимал себя за меня, я думаю, ему порой очень хотелось быть Лимоновым. Эпизод этот, трагический по сути своей, не отвратил меня от Дугина. Маленькое пятнышко на репутации философа — только и всего. Даже и не пятнышко, если разглядеть образ Дугина в русской традиции. Даже в германской традиции алкоголик, богема, наркоман был, как мы знаем, учителем Гитлера. В мае 1993 года свежий, только что с войны в Книнской Крайне, я прибыл в Россию. И уже 9 мая вёл колонну Национал-большевистского фронта. События тогда происходили в лихорадочно-спазматическом темпе. Дугин шёл рядом. Приказ № 1 по Национал-большевистскому фронту мы написали, стоя на горбатом мостике у Белого дома, лишь отойдя в сторону от вечно бурлившей там толпы. Было это за несколько дней до 9 Мая. Я записывал приказ. Суть его сводилась к соединению в одном политическом организме идей социальной и национальной справедливости. Это очень важный программный документ. Он наметил первые штрихи идеологии национал-большевизма. Тараса Рабко с нами не было, возможно, он сдавал экзамены в Твери или уезжал к родителям в город Кимры. А может быть, его вообще ещё не было, то есть я с ним ещё не познакомился? Зато присутствовала девочка-фотограф Лаура Ильина, она запечатлела этот исторический момент на фотоплёнку и если не потеряла в бурной своей жизни, то, может быть, однажды фотографии будут опубликованы. (Лаура Ильина позже присутствовала при многих трагических эпизодах моей личной и политической жизни. Она присутствовала даже при моих с Наташей Медведевой последних часах совместной жизни, 11 июля 1995 года. Правда, она сделала тогда по моей просьбе несколько фотографий, о чём я сейчас жалею. Нужно было сделать множество. Историю нужно фиксировать. А ложная скромность лишает человечество экспонатов будущих музеев.)

Тарас Адамович Рабко появился предо мною впервые на лестнице комбината «Литературная Газета». Я уходил из газеты «День», Татьяна Соловьёва (она до сих пор работает с Прохановым) окликнула меня: «Вот, Эдуард, хочу тебе представить юношу, он твой поклонник». У поклонника, высокого, худого, сутуловатого юноши, сияли глаза, он от волнения чуть не заикался. Мы стали спускаться по ступеням, разговаривая. Поскольку он внимательно меня читал, то разговаривать было о чём. На дворе стоял май 1993 года. Затем Тарас сделался крайне полезен и абсолютно незаменим. По сути дела он провоцировал меня на создание политической организации. Маленькая кошачья головка, невинные глаза жулика.

Возможно, история национал-большевизма развивалась бы быстрее на целый год, если бы не противостояние Верховного Совета и Ельцина. В сущности, это были в подавляющем большинстве люди одного лагеря, достаточно напомнить, что с этим же Верховным Советом Ельцин объявил о суверенитете России, с ним же закопал СССР. Противостояние, собственно, началось ещё в мае и постепенно сползло к событиям 20 сентября — 4 октября.

К июню 1993 года мы договорились о совместной работе с Дугиным и Рабко. Не было такого, что все клялись там на огне или резали руки и смешивали кровь. Когда развалился Национал-большевистский фронт, между мною и Дугиным имел место разговор о том, что следует создать Национал-большевистскую партию, что следует соединить принципы борьбы за национальное государство и за социализм внутри одной партии. Рабко взялся регистрировать первую ячейку этой партии, основная цель была — запатентовать за собой название. Он навёл справки, и ему сказали, что проще зарегистрировать организацию в областном управлении Министерства юстиции. Он взялся за дело.

Я вернулся в Париж, чтобы попытаться достать денег на газету. Я посетил Алена де Бенуа, интеллектуального вождя всех европейских правых и редактора журнала «Кризис», посвятил его в проект издания газеты и попросил помочь. Ален де Бенуа, вздыхая, объяснил, что каждый номер «Кризиса» обходится ему в 80 тысяч франков, или 15 тысяч долларов, он едва издаёт 4 номера в год. Даже после того, как я объяснил ему, что мою газету можно будет издавать тиражом в 10 тысяч экземпляров за 200 долларов, что на год мне нужно всего около 5.200 долларов, он не помог. Да будет ему вечно стыдно за это! Я попросил денег у Жерара Пенцелелли, и тот передал, что помочь не может. Я обращался даже к известной фашистской меценатке, итальянской старухе-графине, — не получилось. И к графу Сикс де Бурбон-Пармскому — наследнику французского престола, но не дал и он.

Дугин? Я полагаю, что он ждал, получится у нас или нет, чтобы присоединиться, если увидит, что получается. Это был его оперативный метод существования. Позднее, познакомившись с Гейдаром Джемалем, мы много говорили о Дугине, бывшем нашем соратнике и друге. И пришли к выводу, что Дугину всегда нужен ведущий, что он сам вечно ведомый и один не функционирует.

В то лето больше всех преуспел Рабко. Он успешно сдал документы на регистрацию партии. Хитрый Тарас поглядел, думаю, лучистыми фиолетовыми псевдонаивными глазами на тётку из областного управления Минюста и покорил её сердце, бьющееся под блузкой и лифчиком в глубине обширного полного тела. Гиперэнергичный Рабко взялся также издавать Программу НБП. Сиреневую книжечку эту он издал за свои деньги: у него долго хранились затёртые банкноты фунтов стерлингов. С большим трудом Тарас сумел найти обменный пункт, не испугавшийся его затёртых фунтов. За основу текста программы мы взяли мою статью «Манифест советского национализма», опубликованную в газете «Советская Россия» за год до этого. Я лишь дополнил текст и переиначил советский национализм в российский. В качестве первого материала в «Программе» мы поставили Приказ № 1. Редакторскую работу над текстом я проделал на rue de Turenne в Париже. Для передачи корреспонденции пронырливый Тарас приспособил проводников международного поезда «Москва — Париж, Восточный вокзал». Я, принимая и отправляя корреспонденцию, давал проводникам серую бумажку в 50 франков. Это было лишь чуть дороже, чем авиапакет, но куда быстрее и надёжнее. Все оставались довольны.

Однажды с корреспонденцией от Тараса прибыли вырезки из газет и журналов. Все они касались неизвестного мне рок-певца по фамилии Летов. «Он — наш Человек, — написал огромными буквами Тарас, так что на странице было строчек шесть всего, — он читал «Дисциплинарный санаторий», он нам нужен. Приедешь, ты должен обязательно встретиться с ним!» Действительно, в одном из интервью Летов цитировал «Дисциплинарный санаторий». Так я впервые услышал о четвёртом отце-основателе. Впоследствии мы получили членские билеты НБП в соответствии с порядком появления нас на исторической сцене.