Государственный кризис 1993 года переломили в пользу Ельцина всего лишь 80 бойцов из отряда «Витязь». Ельцин мог после этого делать со страной всё что пожелает. Его относительной незлобивостью или же тем, что он под давлением американцев захотел соблюсти парламентские церемонии, объясняется тот факт, что он разрешил выборы декабря 1993 года? Этого мы не знаем сегодня. Ельцин даже позволил в конце концов участвовать в выборах Компартии РФ. Позиция Жириновского (невмешательства в кризис) заранее обеспечила ему и его ЛДПР участие в выборах. Была временно запрещена деятельность тех партий, которые активно участвовали в событиях (впрочем, Зюганов лично активно подстрекал народные массы с балкона Белого Дома, а вот его партию к выборам допустили, возможно, по совету американцев): «Союза офицеров», Фронта национального спасения», «Трудовой России», «Русского национального единства» и некоторых других организаций помельче. Приязнь и сочувствие населения досталось на выборах КПРФ, ЛДПР и аграриям — то есть тем, кто заместил отлучённых от урн бунтовщиков. Именно этим и объясняется баснословное количество депутатов ЛДПР, появившихся в Государственной Думе первого созыва. В списки кандидатов в депутаты записывали в 1993-м даже охранников. А когда у ЛДПР не хватило людей, они заняли у Зюганова, он подарил им хвост своего списка. Это не легенда, а чистая правда. Так, например, попал во фракцию ЛДПР старейший депутат первого созыва Лукава.

Вместе с выборами, приведшими в Государственную Думу значительную, хотя и вполне умеренную оппозицию, состоялось и голосование за новую Конституцию. Конечно же Соединённые Штаты посоветовали Борису Ельцину этот «package», то есть одну упаковку: участие в выборах оппозиционных партий, дабы соблюсти поверхностные требования демократической игры, в обмен на принятие новой Конституции, увеличивающей права Президента и урезонивающей права Госдумы. Ещё одним условием было согласие и примирение: амнистия заключённым по делу ГКЧП (эти сидели в спецкорпусе тюрьмы «Матросская тишина» с 1991 года) и заключённым в Лефортово с октября 1993 года героям Белого Дома (Руцкой, Хасбулатов, Ачалов, Терехов, Баранников, Дунаев, Анпилов, Баркашов, возможно, я кого-то забыл). Амнистия состоялась весной 1994 года. Она была дарована в обмен на прекращение независимого расследования обстоятельств убийств 173 человек, погибших в столкновениях и при обстреле толпы оппозиции в Останкино в ночь с 3 на 4 октября и днём 4 октября у Белого Дома.

Ельцин полностью овладел страной. Оппозиционная Дума была ему не страшна, поскольку избрана она была хитро — лишь на два года. И попали в Думу оппозиционеры крайне умеренные или откровенно продажные, пришедшие защищать интересы себя и своих близких, что вскоре выяснилось, скажем, с Жириновским. Этот загулял на долгие месяцы. Скандал в столовой Госдумы, серия скандалов, связанных с элементарным хамством руководителя ЛДПР, показывались обывателю по телевидению, медленно, но неизбежно разрушая статую Жириновского — вождя-обывателя, режущего «им» правду-матку.

Выборы явились большой, неожиданной удачей, подарком с неба абсолютно деморализованной ещё до октябрьского восстания умеренной коммунистическо-номенклатурной оппозиции. Если бы не помощь Ельцина, умеренные коммунисты никогда бы не стали оппозицией. При нормальном, непарламентском ведении борьбы их ждали бы домашние тапочки и споры за чаем. Открыв соглашателям доступ к урнам, Ельцин нанёс сокрушительный удар по реальной оппозиции, он фактически назначил оппозицией соглашателей. Если бы это было спланированной акцией — это гениально, если случилось само собой, тоже неплохо. Для Ельцина. Что касается аграриев, то номенклатурные высшие чиновники сельского хозяйства страны умело ввели в заблуждение сельское население России и всех, кто считал себя таковыми.

Нет смысла распространяться здесь о «Демократическом выборе России» или других организациях, чьи лидеры оказались у кормила реальной власти. В Думе они были представлены хуже, чем могли бы, вследствие пренебрежения именно требованиями демократии, за которую ратовали. Но они оказались у штурвала государственного корабля. Чего им ещё было желать?

Ельцин занялся укреплением своих позиций. На самом деле он, может быть, просто начал весело жить и пить ежедневно, но институции государства поняли, что одержана победа и есть хозяин. Институции государства, в первую очередь силовые структуры, стали тихо укрепляться, стяжать финансирование, полномочия, личный состав, оборудование под себя.

Политические организации, отрешённые от выборов: Фронт национального спасения, «Союз офицеров», «Трудовая Россия» (уже и без этого раздробленная междоусобными распрями), оказались в начале 1994 года в подвешенном состоянии. Власть провела в дамки их заурядных и вялых товарищей, оставив им третьи роли уличных горлопанов. Эта ситуация сравнима с единовременным увольнением бастующих рабочих и наймом штрейкбрехеров. Весёлые и сытые — теперь они рабочие, а бывшие работяги с кислыми физиономиями мелькают в конце улиц с красными флагами в мозолистых руках. Зюганов, как и Жириновский, никогда не признают, что сыграли роль штрейкбрехеров и тем похоронили и русскую оппозицию и русский парламентаризм и демократию. Они скажут, что у них были добрые намерения и что противостояние власти и общие тенденции в обществе привели к настоящему плачевному положению вещей. Они не признают, но они сыграли роль штрейкбрехеров, а постепенные компромиссы (принятие Конституции, согласие идти на выборы, когда радикалы были насильственно отстранены от выборов, отказ от расследования кровавой бойни в обмен на амнистию, а затем бесчисленные компромиссы в парламенте) сделали их из штрейкбрехеров — пособниками власти.

В конфликте октября 1993 года и в первые месяцы 1994 года выяснилась и вопиющая неадекватность радикальных партий. Только у РНЕ оказалось некое подобие военной организации, по крайней мере они достоверно выставили сто человек, и эта сотня подчинялась единому командованию. Многие организации и партии, как выяснилось, оказались диванными. Так, знаменитый в своё время Стерлигов при мне вызвал в Белый Дом своих ребят из Православного Собора, дождался… двоих. «Союз офицеров» поставил в Белый Дом большое количество военных, множество генералов, но рядовых молодых солдат явно не хватало. С задачей восстания радикальная оппозиция явно не справилась. Она справлялась — и до этого, и после этого — с задачей проведения манифестаций: шествий, митингов, но с восстанием все вместе они не могли справиться. Слишком сложное дело. И даже простые операции, такие как попытка захвата Тереховым штаба СНГ, провалились.

К середине 1994 года мне стало ясно, что русский национализм так и остался дебильным ребёнком, каким он был в 1988 году в самый разгар страстей вокруг движения «Память» — дебильным прыщавым ребёнком в сапогах и портупее, одиноко шагающим среди мерседесов и бэтээров, на которых сидят все в антеннах, как космонавты, бойцы отряда «Витязь». Русский национализм так и остался сектантским гитлеризмом, основанным на первичных эмоциях неприязни к «жидам», к иностранцам, к «чуркам», словом, на тех чувствах, которые являются идеалом маргинальных пацанов, простаивающих вечерами у метро в своём спальном районе. То, что на эмоциях никакую долговременную идеологию не построишь, — по-прежнему было неведомо нашей национально настроенной оппозиции. Я достаточно на них насмотрелся: РНЕ, НРПР, Лысенко, ФНРД, Касимовский, Лазаренко, Иванов-Сухаревский… Самые молодые играли в штурмовиков, те, кто постарше, — в лабазников общества Михаила Архангела. Аргументация у тех и у этих была времён дела Бейлиса или Протоколов Сионских Мудрецов. Знакомство с Баркашовым, кульминацией которого явилась Конференция революционной оппозиции, окончательно развеяло мои иллюзии. Целью моих встреч с Баркашовым был альянс левых и правых радикалов, а никак не смешение идеологий: его и нашей. Но в результате я увидел быт Баркашова, услышал речи Баркашова, суждения Баркашова и понял, что самая крупная на тот момент радикальная организация России страдает теми же пороками, что и мелкие. Она несовременна, ориентирована на прошлое, это бригада ряженых. Политических действий никаких не совершалось. В то время, когда надо было ковать железо, пользоваться нажитым РНЕ в октябре 1993 года политическим капиталом, Баркашов и не думал его развивать. Он довольствовался местом домашнего «фашиста», самого страшного зверя для демократов, и стабильным вниманием СМИ к его «фашистской организации». Впоследствии выяснилось, что Баркашов полностью копирует поведение Гитлера в 1925 году — объявив о своей поддержке Ельцина, он надеялся, что, как и старый Гинденбург, Ельцин призовёт его, Баркашова, однажды на царство. Идеология национализма к моменту перестройки не была разработана. В отличие от коммунистической идеологии или идеологии демократии, у националистов не было своих скрижалей завета. Потому в 1980-х годах русские националисты создали свои организации, основываясь на православии, национальных эмоциях, на плохо переваренном опыте западных национальных движений с 1918 по 1945 год. Как я уже заметил — результат оказался невыдающимся. Захудалым.