Кто-то больно стукнул Мишу по уже ушибленной голове. Он тут же потерял ценный мешок, который не успел снова надеть за спину. Но включенный длинный трехбатареечный фонарь и взведенный пистолет оставались в его руках.

Луч света то упирался в серую насыпь, крутившуюся, как в калейдоскопе, то взмывал ко вспыхивающему белыми бликами потолку.

- Миша! - послышалось откуда-то сверху.

- Любо, братцы, любо, эх! Любо, братцы, зы... - где-то внизу голос атамана Пукова оборвался так, словно он от резкого удара в челюсть прикусил себе язык.

Пропахав лицом пo холодной, сыпучей субстанции, нанюхавшись песку, Шмидт наконец остановился. Он тут же сел и посветил прямо перед собой. Все еще плыло по инерции перед глазами, и засвеченная картинка показалась бредом больного сознания, адским видением. Миша крепко зажмурился и снова открыл глаза, доказывая себе, что все еще не умер.

У основания кучи, метрах в четырех от него, стоял дудковский офицер. Намалеванную на его груди белую звезду перечеркивала темная и блестящая полоса. Голова у офицера была какая-то странная - гладкий блестящий шар без глаз, носа и рта. Только маленькие острые уши по бокам. И не стоял офицер, а как-то полулежал в воздухе передом к Мише.

И тут шар пошевелился и стало ясно, что шар - голова не дудковца, а чудовища, пьющего кровь из обезглавленного тела. Измазанная кровью морда монстра была человеческой. Только глазницы были затянуты кожистой перепонкой гладкое место, точно и не предназначенное для органа зрения. Шмидт как-то видел таких пещерных рыб в зоопарке.

Из тьмы материализовалось новое существо. Это была женщина. Обычная худая, но грудастая голая женщина. Только совсем безволосая и безглазая. Она потянула носом воздух, стоя лицом к Михаилу, потом повернулась к утоляющему жажду соплеменнику и вдруг, шагнув в сторону, что-то безошибочно подобрала с земли. Это была оторванная с чудовищной силой голова свежеубитого хорунжего Хвтисиашвили.

- Миша!!!

Он обернулся, ткнул ярким лучом и увидел Катю, сидевшую с орущим ребенком в руках где-то на середине кучи чуть правее от него.

- Я здесь, Кать, я иду...

Он поднялся, побежал, глубоко увязая сапогами в песке. Луч дрожал, с трудом удерживая неподвижную, всю сжавшуюся девушку. В пятне света мелькнул какой-то бледный силуэт. Потом другой. Бледное голое тело, неуклюже скачущее по осыпи на четвереньках, загородило Катю. Существо выпрямилось и оглянулось. И у этого не было глаз. Но огромные ноздри чутко шевелились, а пасть свирепо оскалилась, обнажая здоровенные белые зубы. Монстр угрожающе глухо зарычал.

Тут только до Михаила дошло, что в правой руке он все еще сжимает рифленую рукоятку пистолета. Он нажал на спусковой крючок. Ничего не произошло. Монстр, чуть покачнувшись, шагнул ему навстречу. Отчаяние само уложило большой палец правой руки на предохранитель и сдвинуло его вниз. Отчаяние повторно нажало указательным пальцем. В звенящей тишине Соленой пещеры гулко грохнул выстрел.

- Монстр схватился за грудь. Его отшвырнуло, и он покатился вниз по склону.

Шмидт побежал, поковылял по песку дальше, тревожно поводя лучом фонаря по сторонам. Кати теперь нигде не было видно.

- Катя! Катька, ты где?! Катя! Из темноты вынырнуло новое безглазое лицо, оказавшееся совсем рядом. Чувствовалось даже дыхание из горячего слюнявого рта. Миша, не раздумывая, выстрелил в него.

- Катя, где ты, черт?!

Надо было непрерывно двигаться, надо было ее найти. Он будет двигаться и стрелять, пока есть патроны.

В сапоги набился песок, и это создавало неудобства. Дышалось тут и вправду необыкновенно легко, точно на морском побережье. Но все это не замечалось, было за гранью сознания, в котором работало только зрение. Оно фиксировало лишь опасных монстров, их следовало убивать, и искало Катю, ее следовало искать. Простые задачи способствуют выживаемости.

Миша дал себе несколько минут, чтобы остановиться, оглядеться, прислушаться. Рычание и урчание в одном месте заставило его двинуть луч фонаря туда. Там уже несколько голых тел склонилось над мертвым дудковским хорунжим. Неподалеку корчилось подраненное из пистолета существо.

В другой стороне раздался отчаянный крик. Миша резко перевел свет туда. Никого не зафиксировал. Повторившийся крик был мужским.

Вся темнота была местом, где можно спрятаться. Но это относилось только к миру зрячих. Слепые обитатели Соленой пещеры, должно быть, жили в мире звуков и запахов. Вынырнули еще два голых существа. Шмидт прицелился и уже готов был стрелять, как вдруг понял, что они чем-то отличаются от замеченных прежде. Блестели глаза и на голове имелись волосы. Световой конус демаскировал, и из него постарались побыстрей убраться совершенно голые атаман Пуков и есаул Абашин. Затем в луче мелькнули и безглазые существа.

Но никто из них не был Катей. Миша сначала быстро, потом тщательней повел лучом влево. Никого, кроме еще одного монстра женского пола, спускавшегося по песчаной куче. Однако шаги снизу приближались. Миша посветил туда. Голые люди были совсем рядом, голые чудовища тоже. Он шагнул чуть в сторону, чтобы не зацепить товарищей по райскому вознаграждению, то есть по несчастью, и нажал на спусковой крючок, целясь в ближайшего безглазого. Мимо.

- Какое-то досадное недоразумение, трагическая ошибка, диалектическое противоречие... - пробормотал Пуков, вздрогнув и присев от выстрела.

Миша упер локоть левой руки, державшей фонарь, себе в ребра, правую с пистолетом положил на левую, выгнулся, прицеливаясь. Пуля угодила ближайшему монстру в голову, другой после второго выстрела схватился за плечо и с воем покатился вниз по песку.

Но там еще карабкался и третий. Непуганые слепцы не боялись выстрелов. Они были в своей стихии, и людей, спускавшихся сверху, воспринимали исключительно с пищевой точки зрения, то есть с точки зрения обоняния и вкуса.

Шмидт не успел прицелиться. Кто-то тяжелый и горячий налетел со спины и повалил его. Фонарь выпал из руки и откатился, оставшись включенным. Но пистолет, обеспечивавший уже несколько минут выживания, оставался крепко зажатым во вспотевшей ладони.

Житель преисподней вдавливал жертву своим телом в песок, ощупывал ручищами, пытаясь разодрать одежду, добраться до легко прокусываемой кожи. Но ткань оказалась спасительно прочной. Инстинктивно Миша вжал голову в плечи, защищая уязвимую шею. Стало еще тяжелее. Навалился кто-то другой. Рычание смешалось с криком и кряхтением из набитого песком рта. Перекатываясь по зыбучей поверхности, вооруженный человек изловчился вывернуться на спину.. Он ткнулся лбом в оскаленные зубы, точно получая адский поцелуй. На правой руке, намертво стиснутой могучими, твердыми грудями слепой самки, шевелиться мог только указательный палец на спасительном железном рычажке. И он пошевелился. Существо взвизгнуло. Палец нажал еще раз. Визг превратился в хрип.

Миша, казалось, был уже весь залит то ли чужой кровью, то ли слюной. Он пытался спихнуть с себя обмякшее тело. Но борьба почему-то продолжалась. Уже неизвестно чья рука из темноты явно попыталась вырвать у него пистолет, вцепилась в горячее дуло, потом в правую руку. Рискуя потерять оружие, Шмидт успел переложить его в левую. Отодвигая ее, он наткнулся на что-то твердое, кажется голову, и выстрелил туда. Только в этот момент он понял, что нащупал на голове волосы.

Выигравший и эту минуту Миша отпрыгнул к нетронутому зажженному фонарю. Вооруженный свето-носец, он был в этой смертельной схватке ненадолго царем горы. Самой низкой, самой глубокой горы в мире.

В развороченном возней сером песке, быстро впитывавшем кровь, лежали тела огромной безволосой самки, лицом вниз, и рыжеволосого есаула Абашина, уставившегося остекленелыми глазами в невидимый потолок.

- Катя! - снова заорал Михаил, и снова ответа не было.

С разных сторон доносились хищные звуки, там и тут мелькали голые бледные тела. К нему никто не приближался. Непуганые, наглые монстры почуяли опасность, исходящую от него, может быть, первой небеззащитной жертвы, попавшей сюда по странному зо-товскому капризу с пистолетом и фонарем.