– Пеленг! Вы взяли пеленг? Вот это главное! Второй оператор развернулся вместе с креслом, и я узнал своего давнишнего «телохранителя» Забринского.

Он понимающе уставился на Рейберна.

– Ну, конечно, мы взяли пеленг, лейтенант. Это уж первым делом. Как там ни крути, а получается ноль-сорок пять. Стало быть, северо-восток.

– Спасибо за разъяснение, Забринский, – сухо заметил Свенсон. Ноль-сорок пять – это северо-восток. Нам со штурманом полагается это знать… Координаты?

Забринский пожал плечами и повернулся к своему коллеге, краснолицему мужчине с чисто выбритым затылком и гладкой, блестящей плешью во все темя. – Что скажешь, Керли?

– Ничего. Практически ничего. – Керли поднял глаза на Свенсона. – Я двадцать раз запрашивал их координаты. Никакого толку. Их радист знай себе посылает позывной. Боюсь, он вообще нас не слышит, он даже не знает, что мы его слышим, он просто шлет и шлет свой позывной. Может, не знает, как переключиться на прием.

– Такого не может быть, – возразил Свенсон.

– С этим парнем все может быть, – сказал Забринский. – Сначала мы с Керли думали, что это сигнал такой слабый, потом решили, что радист слабый или больной, и наконец сообразили, что это просто какой-то самоучка.

– И как же вы это поняли? – спросил Свенсон.

– Это всегда можно понять. Это… – Забринский умолк на полуслове и насторожился положив руку на локоть напарника.

Керли кивнул.

– Я слышу, – сосредоточенно произнес он. – Он сообщает, что координаты неизвестны…

Итак, неизвестный радист не сказал практически ничего. Впрочем, не страшно, что он не может сообщить свои координаты, главное, мы вступили с ним в прямой контакт. Рейберн развернулся и выскочил из радиорубки. Вскоре я услышал, как он ведет по телефону торопливый разговора кем-то на мостике.

Свенсон повернулся ко мне.

– Вы говорили о зондах. Там, на «Зебре». Они свободные или привязные? – Можно запускать и так, и так.

– Как работает привязной?

– Свободная лебедка, нейлоновый трос, маркировка через каждые сто и тысячу футов. – Передадим, пусть запустят зонд на высоту в пять тысяч футов, решил Свенсон. – С освещением. Если они где-то в радиусе тридцати-сорока миль, мы заметим зонд, а зная его высоту и учтя скорость ветра, примерно определим расстояние… В чем дело, Браун? – обратился он к матросу, которого Забринский называл Керли.

– Они снова передают, – доложил тот. – Полно сбоев и ошибок.

«Ради Бога, скорее». Что-то вроде этого, дважды подряд. «Ради Бога, скорее…»

– Передайте вот это, – сказал Свенсон. И продиктовал насчет зонда. Только передавайте как можно медленнее.

Керли кивнул и начал передачу. Рейберн бегом вернулся в радиорубку.

– Луна ещё не скрылась, – торопливо сообщил он Свенсону. – Градус или два над горизонтом. Сейчас я прихвачу секстант, побегу на мостик и попробую определиться по луне. Передайте, пусть они сделают то же самое. Это даст нам разность координат по долготе. А раз они от нас в направлении ноль сорок пять, можно будет рассчитать их положение с точностью до мили.

– Стоит попробовать, – согласился Свенсон. И продиктовал ещё одну депешу Брауну. Тот передал её сразу же следом за первой. Мы стали ждать ответа. Прошло добрых десять минут. Я обратил внимание, что лица у всех собравшихся в радиорубке напряженные и отсутствующие, словно мысленно они находятся за много миль от этого места. Все они, и я вместе с ними, были сейчас на дрейфующей станции «Зебра», как бы далеко от нас её ни занесло. Браун снова сделал какую-то запись, очень короткую. Голос у него звучал по-прежнему деловито, но в нем проскользнули нотки разочарования. Он доложил:

– Все зонды сгорели. Луны не видно.

– Луны не видно… – Рейберн не сумел скрыть разочарования. Черт побери! Должно быть, там страшный туман. Или сильный шторм.

– Нет, – возразил я. – Погодные условия не могут быть такими разными на ледовом поле. Они примерно одинаковы по площади, по крайней мере, в 50 тысяч квадратных миль. Луна просто зашла. Для них луна уже зашла. Похоже, что в последний раз они оценили свое положение только приблизительно, и ошибка получилась очень большая. Должно быть, они гораздо дальше к северо-востоку, чем мы считали.

– Спросите, есть ли у них сигнальные ракеты, – обратился Свенсон к Брауну.

– Попробовать, конечно, можно, – сказал я, – но боюсь, это напрасная трата времени. Если они так далеко от нас, как я думаю, то мы не увидим их ракет над горизонтом. Даже если у них есть ракеты.

– Но ведь все-таки есть такой шанс, – возразил Свенсон.

– Теряем контакт, сэр, – доложил Браун. – Что-то насчет пищи, но тут же сигнал ушел.

– Передайте, если у них есть ракеты, пусть их запустят сейчас же, сказал Свенсон. – Да скорее, пока совсем их не потеряли.

Четыре раза Браун передавал сообщение, пока наконец не поймал ответ. – Ответ такой: «Две минуты», – доложил он. – То ли парень сам обессилел, то ли батареи сели. Вот и все. «Две минуты» – так он передал. Свенсон молча кивнул и вышел из радиорубки. Я последовал за ним.

Мы быстро оделись, прихватили бинокли и вскарабкались на мостик. После тепла и уюта центрального поста мороз казался ещё злее, а ледяная пыль жалила ещё безжалостнее. Свенсон расчехлил запасной гирокомпас, взял азимут ноль сорок пять и объяснил двум морякам, несущим вахту, где и что они могут увидеть. Прошла минута, вторая, пять минут. Я так вглядывался в ледяную мглу, что у меня заболели глаза, неприкрытые участки лица задубели, и я почувствовал, что оторву окуляры бинокля только вместе с лоскутьями кожи.

Зазвонил телефон. Свенсон опустил бинокль, вокруг глаз, на месте сорванной кожицы, проступила кровь, но он, кажется, даже не заметил этого: боль на таком морозе не чувствуется. Он взял трубку, немного послушал и снова повесил её.

– Это радиорубка, – пояснял он. – Давайте спускаться. Все.

Они запускали ракеты три минуты назад.

Мы отправились вниз. Свенсон заметил свое отражение на стеклянной шкале и покачал головой.

– У них должно быть какое-то укрытие, – тихо сказал он. – Обязательно.

Какой-то домик уцелел. Иначе они бы давно уже погибли … – Он зашел в радиорубку. – Контакт ещё есть?

– Ага, – ответил Забринский. – То есть – то нет. Забавная штука.

Обычно, если контакт пропадает, то уж насовсем. А этот парень каждый раз возвращается. Забавно.

– Наверно, у него вообще уже нет батарей, – сказал я. – Наверно, работает только ручной генератор. Наверно, у них там ни у кого уже не хватает сил крутить его постоянно.

– Может быть, – согласился Забринский. – Доложи капитану последнее сообщение, Керли.

– «Не могу стать дорогу», – произнес Браун. – Вот так он передал.

«Не могу стать дорогу»… По-моему, надо читать так: «Не могу ждать долго».

Ничего другого нельзя придумать…

Свенсон коротко взглянул на меня – и тут же отвел глаза. Кроме него, я никому не говорил, что начальник станции – мой брат, уверен, он тоже не проговорился. Он обратился к Брауну:

– Сверьте с ними часы. Передайте, пусть посылают свои позывные по пять минут в начале каждого часа. Сообщите, что свяжемся с ними снова максимум через шесть часов, может, даже через четыре. Забринский, с какой точностью вы взяли пеленг?

– Абсолютно точно, капитан. Я много раз проверил. Абсолютно уверен: строго ноль-сорок пять. Свенсон вышел в центральный пост.

– Со станции «Зебра» луны не видно. Если мы согласимся с доктором Карпентером, что погодные условия у нас должны быть примерно одинаковые, значит, луна у них зашла за горизонт. Зная положение луны здесь, у нас, и пеленг на станцию «Зебра», можно определить хотя бы минимальное расстояние между ними?

– Сотня миль, как сказал доктор Карпентер. – прикинув, сообщил Рейберн.

– Больше ничего не установишь.

– Ну, хорошо. Уходим отсюда курсом ноль-сорок. Чтобы не слишком отклониться от нужного направления, но получить хорошую базу для контрольного пеленга. Пройдем точно сто миль и поищем полынью. Передайте старшему помощнику – готовиться к погружению, – он улыбнулся мне. – Имея два пеленга и точно отмеренную базу, мы засечем их с точностью до сотни ярдов. – А как вы отмерите сто миль подо льдом? С большой точностью, я имею в виду.