— Отто Джерран будет жить, — произнес я. — Счастье, что мистер Гуэн остановился у дверей его каюты. А сколько еще людей, возможно, лежит на полу, не в силах добраться до двери и позвать на помощь? Налицо четыре жертвы. Кто даст гарантию, что число их не достигнет десятка?

— Десятка? Ну конечно, конечно, — с подавленным видом проговорил капитан Имри. — Мы пойдем с вами.

Мы направились прямо в кают-компанию. Там сидело человек десять — одни мужчины — по большей части молчаливые и хмурые. Разве будешь разговорчив и жизнерадостен, если одной рукой держишься за стул, а в другой сжимаешь стакан. Отложив в сторону инструменты, «Три апостола» пили со своим руководителем Джошем Хендриксом, наполовину англичанином, наполовину голландцем. Это был невысокого роста, худой, серьезный пожилой мужчина с вечно озабоченным лицом. Даже в свободное от работы время он был увешан электронной и звукозаписывающей аппаратурой. Поговаривали, будто он и спал в этой сбруе. Страйкер, похоже вовсе не удрученный болезненным состоянием супруги, забравшись в угол, беседовал с Конрадом и двумя другими актерами Понтером Юнгбеком и Ионом Хейтером. За третьим столиком устроились Джон Холлидей, фотограф, и Сэнди, заведовавший реквизитом. Насколько я мог судить, никто из них не страдал больше, чем следовало ожидать при такой болтанке. На нас с долей изумления посмотрели одна или две пары глаз, но, не желая терять времени на объяснения, я промолчал.

В салоне, кроме Аллена и маленькой Мэри, никого не было. С позеленевшими лицами, сцепившись пальцами, они смотрели друг на друга с выражением людей, у которых нет завтрашнего дня. Впервые я увидел Мэри без очков; очевидно, от дыхания Аллена они запотели, и она их сняла. Оказалось, что это весьма симпатичная девушка, лишенная той беззащитности, которая характерна для женщин, носящих очки. Что же до Аллена, то у него никаких дефектов зрения не наблюдалось.

Я взглянул на буфет, стоявший в углу. Застекленные дверцы его были не повреждены, из чего я заключил, что ключи Лонни Гилберта подходят к любому замку: следов ни пожарного топора, ни стамески я на них не обнаружил.

Хейсман спал у себя в каюте беспокойным, тревожным сном, но, судя по всему, был вполне здоров. Нил Дивайн, находившийся в соседнем помещении, больше обыкновенного походил на средневекового епископа. Лонни сидел на койке, спрятав одну руку, в которой он, судя по блаженной улыбке, сжимал похищенную бутылку виски.

Пройдя мимо каюты Джудит Хейнс — она не ужинала, — я вошел в последнее, насколько мне известно, обитаемое помещение. Старший электрик группы крупный, полный, розовощекий Фредерик Криспин Харботтл, подперши подбородок, с задумчивым и почему-то грустным видом жевал яблоко. По неизвестной мне причине все его звали Эдди: ходили слухи, что о себе он говорил в том же ключе, что и о другом знатоке электричества, Томасе Эдисоне.

— Прошу прощения, — произнес я. — На судне произошло несколько случаев пищевого отравления.

С вами, по-видимому, ничего не произошло. А как обстоит с Герцогом? кивнул я в сторону соседа, лежавшего к нам спиной.

— Живой, — с философским равнодушием произнес Эдди. — Стонал и охал, пока не свалился. Но он каждую ночь стонет и охает. Сами знаете, какая у Герцога ненасытная утроба.

Это было известно всем. Если человек может прославиться за какие-то четверо суток, то именно это произошло с Сесилом Голайтли из-за его невероятной прожорливости. Но при всем своем зверском аппетите Герцог походил на недавнего узника концлагеря.

Скорее по привычке, чем в силу каких-то иных причин, я наклонился к Герцогу и тотчас увидел широко открытые, наполненные болью глаза, вращавшиеся из стороны в сторону, беззвучно шевелившиеся серые губы на пепельном лице и скрюченные пальцы, прижатые к животу. Оставшийся без помощи много дольше, чем Смит, Окли или Джерран, Герцог находился гораздо ближе к роковой черте. Была минута, когда у меня опустились руки, но Герцог оказался гораздо упорней меня; несмотря на хилый вид, здоровье у него было железное.

И все же, если бы не искусственное дыхание и стимулирующие сердечную деятельность инъекции, он бы наверняка умер.

— Будет ли этому конец? — слабым и сварливым голосом спросил Отто Джерран. Отто действительно был слаб. Лицо его осунулось и не успело обрести обычный свой цвет. И было отчего: отравление завершило целую серию неудач.

Из-за штормовой погоды не удалось отснять и фута пленки с натурой.

— Думаю, что да, — ответил я. При наличии на борту судна злоумышленника, у которого под рукой целый арсенал ядов, такое утверждение было слишком оптимистичным. И прибавил:

— Если бы появились новые жертвы, симптомы были бы налицо. Я осмотрел всех.

— Неужели? — усомнился капитан. — И членов экипажа? Они ели то же самое, что и вы.

— Об этом я не подумал.

Так оно и было. Без всяких на то оснований я решил, что признаки отравления могут быть лишь у членов съемочной группы. Капитан же подумал, что я считаю моряков людьми второго сорта, о которых не стоит и беспокоиться.

— Я не знал, что они ели то же самое. Хотя иначе и быть не могло.

Пожалуйста, проводите меня...

Сопровождаемый мрачным мистером Стоксом, капитан показал мне жилые помещения членов экипажа, располагавшихся в пяти каютах. В двух размещалась палубная команда, в одной — мотористы, еще в одной — оба кока, и в последней — два стюарда. С нее-то мы и начали обход. Открыв дверь, мы остановились как вкопанные, утратив дар речи. Я первым очнулся.

В нос ударил такой тошнотворный запах, что меня едва не вырвало. В каюте царил невообразимый хаос: стулья опрокинуты, повсюду разбросана одежда, разорванные простыни и одеяла свалены в кучу, словно после побоища.

Однако на удивительно спокойных лицах Моксена и Скотта не было ни ссадин, ни синяков.

— А я говорю: поворачиваем назад! — решительно проговорил капитан Имри, усевшись в кресло. — Имейте в виду, господа, командую судном я. Я отвечаю за безопасность пассажиров и экипажа. — Вынув из подставки свою бутылку, он щедрой рукой налил себе в стакан. — Если бы на судне были обнаружены тиф или холера, я направился бы в ближайший порт, чтобы получить медицинскую помощь.

Трое мертвецов и четверо тяжелобольных на борту — это похуже любой холеры и тифа. Чей теперь черед? — произнес капитан, с укором глядя на меня.

— Доктор Марлоу признается, что не понимает причин этой... смертельной болезни. Видит Бог, причины для возвращения достаточно веские.

— До Уика слишком далеко, — заметил штурман. Как и Гуэн, сидевший рядом, Смит натянул на себя два одеяла. И он и Отто выглядели все еще неважно. — За это время может случиться всякое.

— Уик, мистер Смит? Зачем нам идти в Уик? До Гаммерфеста всего сутки ходу.

— Меньше, — отозвался мистер Стокс. Пригубив стакан рому, он рассудительно добавил:

— При попутном ветре и волнении за двадцать часов дойдем. — Проверив свои расчеты, он повторил:

— Да, за двадцать часов.

— Ну вот, видите, — обратив к Отто сверлящий взор, сказал капитан Имри.

— Двадцать часов.

После того как мы убедились, что среди членов экипажа потерь больше нет, капитан тоном приказа позвал Джеррана в кают-компанию. Отто в свою очередь вызвал трех остальных членов совета директоров — Гуэна, Хейсмана и Страйкера. Четвертый представитель администрации — мисс Хейнс, по словам Страйкера, крепко спала. Граф явился без приглашения, но его присутствие, похоже, никого не удивило.

Было бы преувеличением сказать, что в кают-компании царила атмосфера страха. Скорее, это можно было назвать чувством опасности, озабоченности и неуверенности. Пожалуй, Отто Джерран был расстроен больше остальных, и это вполне понятно: ему было что терять.

— Я понимаю причины вашего беспокойства, капитан, — произнес он. — Ваша забота о нас делает вам честь. Но, по моему мнению, вы напрасно осторожничаете. Доктор Марлоу определенно заявляет, что эта... эпидемия кончилась. Мы будем выглядеть очень глупо, если вернемся назад, а ничего страшного более не случится.