- Можно мне, командир? - неуверенно заговорил Курбанов.

- Надо в другую сторону идти, где не побывали еще собаки Мурзали-хана.

- Ты уж немолод, Курбанов, - сказал Ковалев, - и ты нужен здесь. Мы, землеустроители, знаем местность лучше, чем кто-либо, поэтому надо идти кому-то из нас, мне, например. Да, уверен, лучше всего отправиться за подмогой мне. Амирхан командует призывниками, ему нельзя, а меня заменит Перепелкин.

- А почему не я? - спросил Перепелкин. - Я разве хуже знаю окрестности?

- Хватит спорить, - сказал Матвей. Он встал и прошел под навесом склада, поглядел в ту сторону, откуда призывал их сдаться басмач с белым флагом.

- Никто никуда не пойдет, - сказал Матвей, четко отделяя слова друг от друга. - Нас слишком мало, чтобы распылять силы. Не думаю, что мой гонец не дошел. Помощи нет потому, что ему пришлось идти дольше, чем мы рассчитывали. Но в руки басмачей он не попал.

- Почему ты считаешь, что басмачи не захватили твоего человека? спросил Перепелкин.

- Очень просто. Скажи, Курбанов, если б Мурзали захватил моего посланца, что бы он сделал?

- Отрезал бы голову и показал нам.

- Слыхали? Это точно. Мурзали ни за что б не отказался от такого представления.

- Матвей прав, - вмешался Ковалев. - Я ведь неплохо знаю этот сброд. Давно работаю в Средней Азии, всякого насмотрелся. И от жажды едва не подох в казахстанских степях, и едва головы не лишился в плену у Джануид-бека.

Солнце палило в этот день вовсе по-летнему. Под стать ему обдавали смертным жаром и беспрерывные атаки басмачей. После объявления защитникам кооператива ультиматума хан Мурзали ждал два часа, потом начал атаку конной лавой.

"Пулемет бы, - с тоскою думал Матвей, - какой-нибудь лядащенький пулеметик..."

И басмачи знали о том, что не встретят кинжальных очередей "максима"; они налетали со всех сторон, с бешеными криками носились мимо разрушенного уже местами глиняного дувала, вставая в стремена, старались стрелять сверху, чтобы поразить лежащих за укрытием бойцов.

И были жертвы. Получил пулю в сердце пограничник Шириханов. Мучился с раной в животе призывник Умарходжаев. Басмач стрелял из английского винчестера страшной пулей "дум-дум", она разворотила внутренности парню, и парень оставался в живых лишь чудом, все просил пить.

Вскоре Матвей обнаружил, что не выдержать им еще одного дня жестоких таких атак: боеприпасов не хватит.

- Дроби и пороха у нас вдоволь, - сказал Ковалев. - Наши ружья молчать не станут, а вот как быть с боевыми патронами...

- Попробуем перезаряжать их, - сказал Матвей, - охотничьим порохом. Только надо отливку пуль организовать.

- Могу я, - предложил Амирхан.

- Отлично. Тогда за дело. Надо изготовить пробный патрон, испытать его дотемна, а ночью зарядим все стреляные гильзы.

- Мои ребята затащили с улицы два винчестера и патронташи к ним, - с гордостью сообщил Амирхан. - Теперь у нас на два ствола больше.

- Кто разрешил покидать двор? - нахмурясь, спросил Малышев. - Ведь есть приказ: никому не выходить за ограду! Не исключено, что басмачи охотятся за "языком".

- Они не выходили, Матвей, - примирительно сказал Ковалев. - Соорудили веревку с "кошкой" на конце и бросали с ограды. Цепляли за трупы басмачей, потом волокли к дувалу вместе с оружием.

- Ну ладно, коли так. И все-таки будьте предельно осторожны. Чай пить будем?

В разгар чаепития вбежал Курбанов. Он держал себя за голову, причитал и, лишь немного успокоившись, сумел связно рассказать о новом несчастье: шальная пуля пробила стенку водяного бака.

Всем сразу захотелось пить. Уныние и великая тревога воцарились во дворе и в складах кооператива.

А потом был последний бой этого дня, когда ранили Ковалева...

Землеустроитель прерывающимся шепотом рассказывал навестившему его Матвею, как преследовали их экспедицию басмачи вблизи Каракумов, развозили по их маршруту дохлых собак и бросали в колодцы или попросту отравляли воду, или же покрывали колодцы войлоком и засыпали песком, попробуй тогда найти живительный источник.

Когда наступила ночь, Амирхан Садыков тайком покинул стан осажденных. Никто не знал о принятом им решении. Амирхан решил спасти всех или погибнуть самому.

...Завыли шакалы.

Надрывный вой их раздался рядом. Амирхан выругался про себя: ведь он изо всех сил старался пройти мимо лагеря хана Мурзали незаметно, и вот выдали эти проклятые богом существа. Амирхан замер. Вой шакалов сменился кашляющим лаем, лай становился все реже, вот кхекнул последний шакал, все стихло.

Садыков осторожно огляделся, хотя кругом была кромешная темень, и Амирхан скорее угадывал, нежели видел то, что хорошо рассмотрел днем с крыши осажденного басмачами кооператива.

...Его подвел сухой арык, заросший кустарником. Его не было видно с крыши кооператива, а мест этих Амирхан не знал, ведь он был пришлым в Кара-Агаче. Пробираясь сквозь заросли, он вдруг почувствовал, как нога его встретила пустоту.

Вновь взвыли шакалы, но теперь рядом раздались крики людей, замелькали факелы. Амирхан успел вскочить, броситься в темноту, и тут что-то налетело на него, сбило с ног, навалилось, стиснуло, подавило: и тяжестью, и яростным хрипением, и смрадом нечистого дыхания.

Потом его волокли с толчками, пинками и руганью к тому месту, откуда приходил свет, и вот Амирхан очутился на площадке перед старым заброшенным мазаром1, воздвигнутым в честь забытого всеми хана-властителя.

1 Мазар - мавзолей, надгробное сооружение в Средней Азии.

Амирхана поставили в середину площадки, освещенную четырьмя кострами по углам, басмач в огромной мохнатой папахе проверил, крепко ли связан пленник, и отошел в тень.

К Амирхану в светлое место вышел высокий старик с горбатым носом, впалыми морщинистыми щеками и блестящими глазами в узких прорезях век. Белая папаха лихо сидела на его голове, на плечи была наброшена бурка из белой шерсти.

- Кто ты? - спросил старик. - С чем шел к нашим кострам? Говори, не прячь свой язык за оградой зубов.

"Что делать? - лихорадочно думал Амирхан. - Что делать?"

- Мир тебе, достойнейший Мурзали-хан, - запинаясь, проговорил он. - Да продлит аллах твою почтенную жизнь на долгие годы! Язык перестал мне повиноваться из страха перед твоими славными воинами.

- Мои воины страшны лишь тем, кто отвернулся от зеленого знамени ислама и идет в поводу у неверных урусов, загоняющих наш бедный народ в проклятые "колихосы". Кто ты, незнакомец?

- Я сын Садык-хана, Амир. Родом из Таласа. Отца моего забрали в тюрьму урусы, у него было слишком много овец и верблюдов. На мою долю осталась только месть за поругание и разорение нашего рода. Мне довелось сражаться в рядах славного войска Гюрген-хана. Но год назад нас разбили конники Буденного. Гюрген-хан ушел с небольшим конвоем в Афганистан, нам же повелел разойтись по аулам и ждать его обратно с новыми силами. Целый год я скрывался от властей, а когда услыхал, что правоверные поднимаются здесь, то отправился сюда немедленно.

- Твои слова вызывают радость в моем сердце, Амирхан, но так будет, если они не лживы. Почему ты не пришел ко мне днем, а крался мимо моих постов, как трусливый шакал?

- Наши старики учили меня помнить: когда волк приближается к ловушке, он обнюхивает и свой собственный след, - ответил Амирхан. - Еще днем я слышал стрельбу, шум сражения. Местные жители не отвечают на расспросы.Я понял,что ты ведешь бой с урусами, и потому должен был остерегаться, чтобы не попасть в их руки.

- И этот ответ выглядит правдивым, - сказал хан Мурзали. - Я оставлю наш разговор до утра. Утром приедет сюда новое пополнение моим силам. Там будут люди Гюрген-хана. Я разделю тогда радость твою, Амирхан, от встречи с товарищами. А сейчас, думаю, тебе непривычно будет спать в новом месте. Потому твой сон в остатке этой ночи убережет Кемаль-бек.

Амирхана отвели в углубление-камерку в стене мазара. Она вдавалась в стену шага на четыре и выходила отверстием без двери на освещенную горящими кострами площадку. Амирхан улегся в углублении на кучу тряпья, которое уже лежало там, и притворился спящим. У выхода примостился, закрыв его крупной фигурой, Кемаль-бек.