Императрица ушла, видимо сильно взволнованная.

В спальне воцарилась тишина, прерываемая только тяжелым дыханием впавшей в беспамятство великой княгини. Вскоре к этому звуку прибавился еще и другой: великий князь плакал навзрыд, тщетно стараясь справиться с собой, чтобы не нарушить покоя больной.

Мало-помалу его рыдания стали тише и прекратились совсем. Он отнял от лица заплаканные руки и с тревогой посмотрел на супругу. Теперь ее дыхание стало ровней и спокойнее. Великий князь упал на колени и принялся молить Бога о спасении несчастной молодой женщины.

Когда она снова очнулась, ее взгляд, увидев великого князя, выразил радость, но сейчас же страдальческая гримаса исказила ее лицо.

– Тебе лучше, Наташа, не правда ли? – с тревогой спросил Павел.

Больная только грустно покачала головой в ответ.

– Нет, мне не лучше, да лучше и не будет, – сказала она после недолгого молчания. – Сейчас я видела удивительный сон. Ты держал меня в своих объятиях, и мне стало так хорошо, так спокойно.

Вдруг, – она понизила, голос до еле слышного шепота, – ко мне подошла вот эта страшная женщина и со злобным смехом пихнула ногой в живот. Я вскрикнула и умерла. Два белоснежных ангела осторожно взяли меня на руки и понесли высоко-высоко... И вот, когда я открыла глаза, я увидела тебя. В первый момент мне показалось, что я в раю и что ты тоже там. Но действительность скоро дала себя знать... О, эти ужасные боли... Господи, хоть бы смерть скорее! Все равно я проживу недолго, так к чему же эти мучения?

– Ты не умрешь, Наташа Боли пройдут, тебе станет лучше!

– Да, боли пройдут, и мне станет лучше, Павел...

Там, у Бога, всегда лучше, чем на этой безжалостной, жестокой земле... Не обольщайся надеждой, милый. Я знаю, чувствую, что скоро умру. Но я хотела бы вечно жить в лучшей части твоей души, в твоих добрых мыслях и намерениях!

– Ну, к чему мне добрые мысли, раз со мной не будет тебя, моего светлого гения, моего тихого ангела! – вскрикнул Павел, употребляя нечеловеческие усилия, чтобы не разрыдаться.

– Поцелуй меня, милый! – с робкой улыбкой сказала великая княгиня.

Павел страстно приник к ее устам и покрыл поцелуями ее лицо, исхудавшие щеки, лихорадочно горевшие глаза. Его сердце разрывалось от скорби. Только теперь, когда он чувствовал, что она навсегда отлетает от него, Павел осознал, кого теряет в ней...

– Нагнись ко мне, дай мне перекрестить тебя! – сказала Наталья Алексеевна.

Павел опустился на колени, и великая княгиня нежно перекрестила его.

– Не горюй, не трать сил на слезы! Мне там будет...

Вдруг ее лицо исказилось смертельной мукой, она закусила губы. Но боль была сильнее великой княгини, и она разразилась рядом отчаянных стонов.

Сейчас же около нее появилась мрачная фигура Елизаветы Зорич со стаканом в руках.

– Выпейте это, ваше высочество, – сказала акушерка, – боли сейчас же стихнут!

– Я не хочу, не хочу, – кричала сквозь стоны великая княгиня. – Это смерть!

– Наташа, – сквозь слезы сказал великий князь, – ведь тебе всегда помогает лекарство, выпей!

Наталья Алексеевна затихла, грустно-грустно посмотрела на мужа, выпила поданное питье и без сил опустилась на подушки. Ее глаза закрылись. Не помня себя от горя, великий князь убежал в глубь комнаты и бросился в кресло, закрыв лицо руками.

Наступила полная, глубокая тишина. Сначала Павел Петрович прислушивался, не раздастся ли стон, но в комнате было тихо. Сильное возбуждение великого князя сменилось страшным упадком сил, и он забылся в кресле.

Он продремал около двух часов. Вдруг словно невидимая рука мощно встряхнула его. Великий князь вскочил, дико оглянулся по сторонам: в комнате никого не было; стояла жуткая, могильная тишина.

Павел бросился к постели больной и схватил жену за руку. Последняя была холодна, как лед, пальцы уже не гнулись. С диким воем Павел упал на пол, бился головой о ковер, кусал пальцы, рвал на себе платье...

Наконец, острый приступ горя миновал. Павел встал и с глубокой скорбью посмотрел на бездыханное тело почившей супруги.

Она лежала как живая. Кроткая, неземная улыбка придавала ее лицу невыразимую прелесть, страдальческие морщинки около рта и на лбу, скорбные складки у закрытых глаз – все разгладилось, и лицо дышало покорностью, примирением, тихой радостью. Навстречу отлетавшей душе «тихого ангела» сверкнул радостной пристанью светлый рай, и незлобивое сердце великой княгини в последнем биении раскрылось к прощению и радостной грезе. Так и лежала она, трогательная в беспомощности, худобе, прозрачной, землистой бледности, прекрасная внутренней красотой... Так и лежала она, слишком чистая, слишком живая для жизни, не жившая и уже отжившая, не видевшая радости.

Глаза Павла налились слезами. Он подошел еще ближе к покойнице, поцеловал ее в холодный лоб и перекрестил, а затем, поникнув головой, разбитый сознанием постигшей его потери, повернулся, чтобы послать кого-либо к императрице с докладом о случившемся.

Но дошел он только до двери. Там его вдруг охватил сверхчеловеческий ужас.

– Наташа! Ангел мой тихий! – вскрикнул он и вновь устремился к трупу, вновь упал на колени, вновь стал покрывать несчетными поцелуями почившую.

За дверями слышалось какое-то движение, шопот нескольких голосов: крики Павла Петровича обратили на себя внимание, и ближайшие лица свиты поняли, что земная жизнь великой княгини кончилась. Но никто не решался без позволения войти в спальню, чтобы поклониться праху скончавшейся.

Павел несколько раз уходил к дверям и столько же раз кидался обратно, чтобы с рыданием припасть к телу жены. Мало-помалу слезы, градом лившиеся из его глаз, истощили страстное отчаяние. В душе становилось еще более пусто, еще более безнадежно, но сердце уже застывало в ледяном преклонении перед неизбежностью. В последний раз перекрестив дорогую покойницу, Павел, шатаясь, пошел к дверям, которые вели в коридор: другими дверями было ближе пройти к императрице, но там слышался шум голосов, а великому князю нестерпимо было теперь принимать выражения сочувствия, говорить о постигшем его несчастье.

Открыв двери, Павел чуть-чуть не столкнулся с каким-то мужчиной, который, увидев великого князя, отскочил за портьеру второй двери.

Это был бледный, расстроенный Разумовский, уже знавший о случившемся и стороживший уход великого князя, чтобы успеть до появления у одра смерти целой стаи равнодушных лиц помолиться и излить в рыданиях свое горе. Хотя Павел чуть-чуть не наткнулся на него, Разумовского он не заметил. В глазах великого князя рябило, он шел шатаясь и широко расставив руки, словно слепой.

Дождавшись, пока Павел Петрович скрылся, Разумовский вбежал в спальню и с рыданиями кинулся к телу дорогой покойницы.

А за дверями шумели все громче и громче: весть о кончине великой княгини с поразительной быстротой облетела дворец, а оттуда в качестве сенсационного слуха пошла по Петербургу. К утру все знали о смерти великой княгини, народная молва утверждала, что она была отравлена...

Усиливавшийся шум голосов за дверью пробудил Разумовского от его отчаяния. Боясь, как бы в спальню не вошли и не застали его там, Разумовский встал с колен, поцеловал руку почившей и выбежал из комнаты тем же ходом, каким вошел.

Великий князь отправился в кабинет императрицы, но Екатерина отказалась принять сына. Дежурный офицер передал великому князю холодный ответ, что случившегося все равно не исправишь, а государственные дела не должны страдать от этого, а ее величество занята сейчас с князем (фавориту только что был пожалован титул князя римской империи) Потемкиным вопросом высшей важности...

Это было поздно вечером 26-го апреля (н.ст.) 1776 года... [6].

КОНЕЦ