Затем обстановку уточнял руководитель полетов района – Виктор Афанасьевич Крылов.

– Сегодня у всех тяжелое дежурство. Но тяжелее всего на восточном секторе. На востоке работает практически один порт – Иркутск, до Читы «туполевы» не доходят. К тому же, как уверяют синоптики, Иркутск вот-вот закроется по местным метеопричинам – у них там своя погода, байкальская… Обращаю внимание «восточного» диспетчера… Витковский?

– Да, Виктор Афанасьевич, – откликнулся Виталий.

– Роза тебе ясно обрисовала ситуацию? Уловил, что на трассе Тобольск – Артемовский и ближе к Кольцову ниже шести тысяч обледенение!

– Уловил.

– Поэтому так расставляй по эшелонам, чтобы не загонять в зону обледенения.

Последним выступал руководитель полетов в зоне порта.

– Хочу предупредить; Кольцово, видимо, мы закроем по нулям. Будем только выпускать. По нулям, Роза?

– Возможно, с часу, – откликнулась синоптик. – Но, кажется, с нуля.

– Так вот; не теряя времени, утрясайте вопросы переадресовки самолетов на запасные – Тюмень, Челябинск, Пермь, хотя в Тюмени тоже несладко…

Витковский немного задержался – записывал указания руководителя полетов. «Первое – выяснить, какие идут из Иркутска и Читы». И бросился наверх, к своему пульту.

– Еще раз приветик!

– Привет, Виталий. Веселая у тебя ночь, а? – откликнулся явно обрадованный подсменный.

– Ладно, ладно… – Витковский нашел на пульте нужный тумблер, щелкнул, поднял трубку селектора… – КДП, Витковский. Давайте сведения по трассе Иркутск – Свердловск.

Он записывал, уточнял…

– Рейс 2884? За какое число? За тридцатое марта? Когда вышел из Иркутска? Девятнадцать пятьдесят? Вас понял…

Карандаш бегал по бумаге, записывая данные по остальным рейсам, а натренированный мозг сам собой рассчитывал: «Значит, отец уже идет домой. Пошли, очевидно, через Енисейск – что им делать на южной трассе? Три с половиной тысячи… Если за среднюю путевую скорость взять шестьсот пятьдесят километров, до Кольцова они доберутся за пять с половиной… Хм, Час двадцать…»

– Спасибо, вас понял.

Виталий вернул тумблер и трубку на место, достал сигареты, закурил, глянул на часы… «Без пяти двенадцать. Успею».

– Потерпишь, старик?

– Валяй! – махнул рукой диспетчер.

Телефон в коридоре первого этажа, рядом со штурманской. «Только бы никто не занял!..»

У телефона не было никого. «Пять… семь… один…»

– Мама?

Мать, как он и предчувствовал, ждала его звонка.

– Да, Виталий.

– Опять не спишь?.. Да брось ты! Проглоти пару таблеток… Где отец? Летит, сам буду принимать, я в ночь на восточном. Где сейчас? – Виталий подбородком оттянул рукав пиджака, глянул: без двух двенадцать, – Да где-то над Максимкиным Яром… Чего смеешься? Папкина Аркадия… Слушай, мама, давай летом махнем в этот Максимкин Яр? Представляешь: тайга, дичь на сотни верст вокруг… Когда сядут? Да около часа, я думаю… Позвонишь? Ну зачем, мама?.. Ну и что, если вылетели из расписания? У нас сейчас половина рейсов идет вне расписания – весна!.. Да ничего страшного – циклончики всякие… Да брось, мама! Чего ты со своими предчувствиями… Вот тебе мой приказ – немедленно в постель, две таблетки снотворного! Выполнишь приказ – позвоню. Даю слово – позвоню. Спи! Побежал на пульт.

21 час 43 мин.

Пилотская самолета № 75430

Над Енисейском предстоял поворот, в Геннадий Осипович занялся расчетами: время прохода, курс на Максимкин Яр…

Сколько раз он летал над этим загадочным Максимкиным Яром! Днем, в ясную погоду, он пытался через плечо Селезнева разглядеть, что же это такое – Максимкин Яр. Самый глазастый – Никита – утверждал; что видит две улицы и даже белую церквушку, но врет, конечно, Никита, какая там церквушка с восьми тысяч метров!

У каждого летчика есть, наверное, свой желанный город, куда он стремится попасть, и правдами – неправдами выклянчивает у командира эскадрильи рейс в этот город. Никита влюблен а Адлер, вернее, в море. Иван Невьянцев – в Хабаровск, в Амур с его бесчисленными старицами. Дима Киселев – в Москву, Дима – автомобилист, ему нужны запчасти, а где найти запчасти к «Москвичу», как не в Москве? Командир любят летать в Ташкент: он, хоть скрывает, сладкоежка, от ароматных дынь пьянеет словно от хорошего коньяка. А его вот, штурмана, всю жизнь, сколько он летает над Сибирью, манит этот загадочный Максимкин Яр, над которым ему сегодня придется пройти последний раз…

Командир отряда принял его незамедлительно. – Рад видеть, Геннадий Осипович. Что привело ко мне?

Геннадий Осипович пожал руку, грузно опустился на стул у окна и протянул командиру рапорт. Тот прочел сначала стоя, потом сел за стол, еще раз пробежал и надолго замолчал.

Не далее как на прошлой неделе решился, наконец, вопрос о выдвижении Геннадия Осиповича Витковского на звание заслуженного штурмана СССР, и сейчас все необходимые документы как раз находились на подписи у начальника управления. Но это же нелепо – присваивать высшее летное звание Аэрофлота штурману на пенсии!

– А мы после Хабаровска по графику на учебу сядем, – ответил, помедлив, Геннадий Осипович. – На Хабаровск – три дня, два дня – отдых, четыре – учеба. Сколько получилось? Девять.

– Н – да… Ты, выходит, все обдумал серьезно, – сказал командир отряда.

И опять замолчал, обуреваемый сомнениями. Дело было даже не в том, что начальник управления за уход Витковского, безусловно, устроит ему, начальнику отряда, «промывание» – не мог, мол, уговорить подождать. Жалко, чертовски жалко было терять такого работника – попробуй, найди в управлении, а может, и во всем Аэрофлоте, штурмана, который бы за двадцать пять лет не получил ни одного взыскания, ни разу не сбился с трассы, имел бы столько благодарностей и чистое, без единого прокола, свидетельство! Свидетельство штурмана первого класса!

– Ладно, Геннадий Осипович, – вздохнул командир. – Чего нам с тобой играть в прятки, мы, слава богу, знаем друг друга… Сколько лет?

– Да лет пятнадцать, – ответил, подумав, Витковский.

– Вот, вот. Какие от тебя могут быть секреты? Слышал, поди, что документы на тебя готовим?

Геннадий Осипович поднял голову, встретился взглядом с командиром…

– Неужели не слышал? – Удивился командир. – Такие новости утаить трудно.

– Слышал, – сказал Витковский.

– И что? Все же подал рапорт?

– Подал, – сказал Витковский, и по голосу слышно было, что ему этот разговор крайне неприятен.

– Понял, – сказал командир, вставая. – Жаль.

Но для тебя я сделаю все, как ты хочешь. Не говори пока Селезневу – пусть летает спокойно. Вернетесь из Хабаровска, я ему сам объясню ситуацию. Договорились?

– Договорились, – с облегчением поднялся Геннадий Осипович и крепко, по-медвежьи, двумя руками пожал протянутую руку…

Заплясали стрелки радиокомпасов – признак, что самолет подходит к проводной радиостанции. Радиокомпасов на самолете два: один настраивается на аэропорт удаления, а второй – на порт приближения. Вести самолет по радиокомпасам, казалось бы, проще пареной репы – Добивайся только, чтобы стрелки сливались одну, а это значит, что самолет летит точно по прямой, между приводными станциями. Однако капризней радиокомпаса на самолете прибора не найдешь: то ночной фон, заставляющий стрелки выплясывать черт те что, то закатные помехи, то магнитные бури… Самое верное, конечно, локатор: им можно определять и снос самолета боковым ветром, и нащупывать в грозовых облаках проход, уточнять курс и расстояние до какого-нибудь приметного места на земле – вершины горы или излучины реки. А еще надежнее – диспетчерский локатор: запроси данные по определенному месту, диспетчер даст угол и расстояние, нанеси все это на карту – вот тебе и место, где летишь.

Правда, на этой хабаровской трассе есть несколько районов, где диспетчер, будь даже семи пядей во лбу, не поможет. Тайга на сотни километров вокруг, ни одного жилого поселка, ни одной радиостанции… Тут уж вся надежда на штурмана – выкручивайся как знаешь! Днем еще ничего – астрокомпас можно включить, а вот ночью – только локатор. И сидит штурман от Могочи до Бодайбо, до рези в глазах, вглядываясь в экран локатора: тут озерко знакомое, там Олекма изогнулась кольцом, там Витим завилял… И с каким наслаждением слышишь голос бодайбинского диспетчера: «75410, вы на трассе»!