Правда, тогда они выбрались. Слабым лучиком засветила надежда, что и на этот раз пронесет. Старшина стал думать о том что нечего раньше времени настраиваться на заупокойный тон, что за два года войны приходилось бывать в разных переделках — и все-таки остались живы, выбирались не из таких передряг. День кончится. Ночью он выберется из тайника. Есть явка. Есть надежда, не все потеряно. Есть надежда и на то, что повезет ребятам. Не с пустыми руками ушли. Остались мины, гранаты. Не новички в разведке. Болота кругом. Дождь, похоже, усилился. Дождь в союзниках. И себя сберегут, и командира. Должны сберечь.

Колосов чувствовал, каким волглым становится маскхалат. Старшина провел рукой по стенкам тайника. Стены были мокрыми. Убирая руку, старшина случайно коснулся лица Неплюева. Радист вздрогнул. «Ты чего, Степ, — шепнул старшина, — заснул, что ли?» Неплюев не ответил. Ладно, согласился с его молчанием Колосов, момент такой, что не до разговоров. Человек, можно сказать, от смерти ушел. А как же. За то, что он сотворил на поляне, когда побежал и летчик засек группу, положен расстрел на месте. Неплюева спасло то, что он радист. Речкин прав. Фронту позарез нужна информация. Ее много скопилось у партизан. В психологические тонкости заглянут позже те, кто жив останется. Сейчас главное — одно: Колосов должен доставить радиста к партизанам.

Время от времени старшина включал фонарь. Глядел на часы. Стрелки двигались еле-еле. Так медленно, как солнце в безветренный день. Когда и воды нет рядом, и пить страшно хочется, и ждешь не дождешься вечерней прохлады хотя бы. До того дошло, что к ночи сознание стало туманить.

Но часы все-таки шли, темноты они дождались. Можно было выбираться из тайника.

Колосов разгреб лаз, прислушался.

После кромешной тьмы, могильной тишины ночной лес оглушил старшину, так много в нем оказалось звуков для болезненно обостренного слуха. Шелестела листва под дождем. Гулко плюхались разбухшие капли. Шуршало рядом в траве. Где-то в стороне, скорее всего в том овраге, куда они относили землю, когда копали тайник, гудел поток, там терлись друг о друга стволы деревьев, издавая скрипящий, монотонный звук. Выждав, старшина стал медленно выбираться из ямы. Не слушались руки. Онемевшие ноги едва ворочались. Гулко бухало в висках. Тело сопротивлялось движениям, но он напрягся, выбрался из ямы, вытащил Неплюева, рацию, свой вещмешок. Раскинулся на траве. Не обращая внимания на дождь, на лужи вокруг. Тьма-тьмущая окутала землю, но это была совсем другая темень, от нее отдавало теплом.

Утром старшина обнаружил, что радист не в себе. Неплюев не отвечал на вопросы, хотя и слышал Колосова, выполнял только простые команды. Старшина растерялся. Растерянность сменилась злобой. Колосов ощутил всевозрастающую злобу на человека, по вине которого уже произошло столько неприятностей, готов был избить радиста. За то отчаянное положение, в котором они очутились, за ребят, пошедших на смерть. Так избить, чтобы радист понял, кто он, какое дело лежит на нем. Колосов трудно дышал, смотрел на Неплюева зверем. Приказал развернуть рацию. Неплюев не подчинился. Он не понимал старшину: «Встать!» — заорал Колосов. Радист поднялся. «Сесть!» Радист сел. «Работай на рации! Ты понял? Работай на рации!» Неплюев не шелохнулся. Колосов двинулся на радиста, увидел его глаза, не уловил в них ни растерянности, ни смятения, ни страха. Этот взгляд радиста и укротил Колосова. Недосягаемо далеко смотрел Неплюев. Он смотрел сквозь старшину.

Старшина собрал оружие, приладил за спиной Неплюева рацию, они пошли. Добрались до лесной сторожки. Их постигла неудача, но у Колосова появилась помощница. Толковая дивчина. Не каждый парень отважится стеречь засаду, а она решилась. Наблюдательная. Когда подошли к Неплюеву, девушка первой увидела возле радиста огромного черного пса. «Ой, песик!» — крикнула Галя, безбоязненно подходя к собаке. Пес лежал у ног радиста. Не зарычал, не оскалился. Глянул на старшину, когда и тот приблизился, склонил голову. Помахивал хвостом. То ли за старшего принял Колосова, то ли за хозяина. Встал, отошел чуть в сторону, снова лег, подобрав хвост, вытянув могучие лапы.

Неплюев не шелохнулся. Он сидел на пне все такой же прямой, непроницаемый, как звезда в морозную ночь. Глядел мимо старшины, мимо девушки. В душе Колосов надеялся, что с приходом нового человека, особенно девушки, радист отойдет. Оттает. Не сбылась надежда. Видать, крепко схватила его эта болезнь, если ничто не может вывести его из этого странного состояния. Галя пыталась поговорить с радистом, но он и на ее старания не отозвался.

Собрались, чтобы идти в деревню. Девушка внимательно оглядела Неплюева, заметила выбившуюся из сапога портянку. Разула радиста, перемотала обе портянки. «Пойдем шибко, ноги может сбить», — словно извиняясь перед Колосовым за то, что наперед старшины углядела непорядок в обуви больного человека, сказала Галя. Колосов принес из укрытия мешок с рацией. Замешкался. То ли радисту опять приладить, то ли взвалить на себя. Ему своего груза хватает. Оружие, продукты, боезапас. «Ни, чого вы, я сама», — поняв растерянность Колосова, взялась за рацию девушка. Старшина оглядел, не осталось ли чего, они пошли.

Пес, лежавший все это время в сторонке, поднялся с земли, принюхался, затрусил впереди. Бежал легко, ровно. Когда убегал слишком далеко вперед, останавливался, оглядывался, всем видом своим как бы давая понять, что опасности нет. «Собака собаке рознь», — вздохнул Колосов, вспомнив сорок первый год, то, как остался он лежать в снегу на нейтральной полосе, истекая кровью, не в силах оказать себе помощь. Надежды на спасение не было. Мороз стоял лютый. Санитары, если и побывали на месте рукопашной схватки, его, по всей видимости, не заметили. Могли за мертвого посчитать. Колосов приподнял голову, чтобы сориентироваться, услыхал рядом тихий скулеж. К глазам приблизилась собачья морда — это он еще мог различить. Пес лизнул его. Колосов застонал. Протянул руку в надежде ощутить тепло живого организма. Рука нащупала постромки. Старшина понял, что пес санитар. Слышал он о таких. Видел плакаты, на которых была изображена собака с санитарной сумкой, в постромках и волокуша за ней. Старшина стал шарить руками в поисках волокуши. Пес заработал лапами. Разгреб снег. Подтянул волокушу. Стал лизать лицо. Нетерпеливо повизгивал. Колосов скатился в волокушу, потерял сознание. Очнулся в госпитале.

Сколько лежал он тогда в госпитале, столько и думал о собаке. Тогда же дал зарок найти пса. Спасителя найти не удалось. После госпиталя старшину направили в спецшколу. Когда он вернулся в часть, пса в живых не оказалось. Люди гибли, чего там говорить. Единственное, что он мог и что сделал, так это рассказал корреспонденту о своем чудесном спасении, и тот опубликовал его рассказ во фронтовой газете.

Война — бедствие всеобщее, думал старшина, ходко шагая за своим добровольным поводырем, каждого коснулась огненным дыханием. Человеку на ней достается в первую очередь, поскольку все против него. Но и природа страдает. Страдают животные. Насмотрелся Колосов на пустыри, видел выгоревшие леса, взорванные плотины. Встречал одичавших домашних животных. Не понаслышке знал о собаках-подрывниках и прочих, вплоть до санитаров, с уважением глядел на черного пса. Откуда он взялся? Что его привело и посадило возле Неплюева? В каких переделкам побывал этот пес? Не спросишь. Спросишь, ответа не получишь. Понятливая, но ведь и бессловесная тварь.

Лес редел, становился более светлым. Подошли к Тулье. Река небольшая, течение спокойное. Вода в ней коричневая, как густо заваренный кофе. Такие реки берут начало в лесных торфяных болотах, оттого и коричневые. Берег отлогий, в зарослях ольхи, черемухи. Крапива по всему побережью. Берег изрыт окопами. Оспинами смотрятся воронки. Деревья большей частью изранены. Одни стоят без макушек, другие — иссечены осколками. По словам девушки, бои здесь шли и в сорок первом году, и совсем недавно, когда бросили немцы на партизан «дюже большое войско». Где сейчас партизаны, как их найти, Галя не знает. «Ни, — скачала она, — дядько Михайла знае».