Автобан, ведущий из Орли к центру, гипнотизировал взгляд, мерно вспыхивая в темноте катафотами разделительной полосы. Мокрый асфальт кипел под колесами «Опеля» ночной рекой. На шкалах приборной доски прыгали столбики желтого и зеленого цвета, крестик на электронной карте стремительно перемещался от квартала к кварталу, по лобовому стеклу машины упрямо ползли червячки влаги.

Жак приоткрыл окно, и в щелку ворвался ветер, шорох шин и далекие звуки города.

Все вместе это напоминало фильмы про романтичных убийц типа «Дурной крови» или «Лиона». Казалось, впереди ждет прикольное рискованное приключение. И смерть — даже если она случится — будет только прекрасным завершением вечеринки, таким же мучительно сладким, как предрешенное расставание с нечянным любовником.

Вот так бы и было до конца — никакой бытовухи, никакой физиологии — только картинки.

Только вечное вращение калейдоскопа.

Только праздник — никаких буден.

Никакой плоти — только чистый дух.

И черт с ней со смертью — раз уже ее не миновать, пусть она будет прекрасной танцовщицей, таинственным гангстером в дорогом лимузине, омутом опиумного сна — только не дряхлой старухой, выжившей из ума, никому не нужной и бессильной. Так думала Коша, глядя на проносившийся мимо ночной пейзаж.

Париж распахнулся внезапно — прекрасный, легендарный, мифический, сверкающий тысячами огней, точно платье дорогой шлюхи — он закружился перед лобовым стеклом машины в своем вечно-весеннем танце, хотя по календарю еще была зима.

«Опель» погружался в тоннели, летел широкими бульварами, петлял темными кварталами узких улочек. На светофорах обшивку машины заливало тревожным красным и успокаивающе-зеленым. Мелькание огней, мягкий шорох шин и инфратихое гудение мотора убаюкивали; дыхание Коши замедлилось и углубилось, в мышцах растеклась теплая тяжесть покоя. Прошлое отступало все дальше, все более напоминая неудачный трип кислой марки.

Да, конечно. Это была марка. И почему-то (какая разница почему?) теперь Коша едет в «Опеле» с совершенно незнакомым французским галерейщиком и малознакомым галерейным агентом из России. Или трип еще не завершен? Интересно будет узнать, как все было на самом деле, потом, когда марка закончится…

— Как ты находишь ночной Париж, Марго? — голос Жака вывел ее из забытья.

— Замечательно! — ответила Коша. — Говорят, он стоит мессы…

Нет. Это не марка. Это действительно Париж. По ящику показывали в «Клубе кинопутешествий» и в рекламных роликах, и в старых французских фильмах с Делоном, Депардье, де Фюнесом и Ришаром. Он — такой. Вот Триумфальная арка, вот Елисейские поля, вот Тур Эффель — Коша видела это тысячи раз, но ни разу не могла представить, что будет вот так запросто ехать в машине. Вот так — внезапно и непреднамеренно, не потратив ни цента, ни рубля, не покупая ни путевки, ни билета — по воле случая.

… зачем это понадобилось Рите? Возможно, Коша — контейнер, и Валерий хорошо знал, с кем заводил разговор. И теперь везет Кошу-контейнер на место. Зачем Рита завела эту историю с подделкой документов? Да просто — в том паспорте уже стояла виза, а у Коши — нет. Но отправить надо было ее. Почему-то именно ее. Или просто именно она подвернулась под руку.

Под ложечкой заныло. Коша изучала затылок Валерия и пыталась понять, что у толстого приятеля на уме. Неужели простое бескорыстие и любовь к искусству движут его помыслами? Не бывает. Ему уже не пятнадцать и не двадцать пять, а все сорок на вид. В это возрасте люди становятся суками. Может быть, не все. Но другого опыта у Коши не было. И сейчас она предположила, что у нечаянного благодетеля есть тайный помысел.

Толстый закурил. Пахнуло коноплей и осенью. Будто ощутив затылком взгляд, он обернулся, и Коша смущенно опустила ресницы.

— Хочешь? — спросил Валерий, протягивая косяк.

Она замялась. Надо ли? Надо бы, чтобы мозги соображали. Хотя можно ли что-то сообразить, не имея никаких данных? Может лучше не соображать, а дать случится тому, что должно случиться. И еще! Больше никакая она не Коша, и не Елизавета, и не Лиза Кошкина. Она — Марго Танк. Марго!

— Давай…

Марго поднесла косяк к губам и собралась вдохнуть, но не успела — бликуя катафотами рейверской куртки, посреди дороги металась девушка, и ее оранжевая сумочка-заяц маячила перед «Опелем» словно сигнал SOS. Клаксон, нажатый Жаком, нетерпеливо выругался, но вместо того, чтобы отскочить в сторону, девушка метнулась прямо под бампер. Плюшевый заяц размазался в рыжую молнию. Жак резко дернул руль, но девушка прокатилась по капоту и слетела на встречную полосу.

— Что там? — резко выкрикнул галерейщик.

Марго быстро оглянулась: темнота втягивала в себя неловкую маленькую фигурку на коленях. Девушка рыдала, размазывала по щекам слезы, кричала и махала дурацким рыжим зайцем.

— Она поднимается! — заорала Марго, путая французские и русские слова и размахивая косяком. — Она живая! Но, может быть, она сильно ушиблась? Надо остановиться и помочь ей!

— Пошла к черту! — брызнул ругательством Жак.

Валерий протянул руку.

— Дай сюда! Это шмаль, а не благовонная палочка!

— Да… — Марго заторможено вернула косяк и оглянулась снова.

Девушка теперь с криками бежала за «Опелем». За ней гнались два человека. Один в кожаной куртке, с капюшоном на голове и, чуть отставая, второй — в длинном кожаном плаще с поднятым воротником. Летучие мыши теней бились под ногами, тщетно пытаясь взлететь.

— Жак! Остановись, Жак! — воскликнула Марго. — Они с пистолетом!

— С пистолетом?! — воскликнул Жак. — С пистолетом, ты говоришь?

Галерейщик подался вперед, и пассажиров вплющило в сидения. Улица накренилась и размазалась перед лобовым стеклом, истерично взвизгнули колеса, в салон потянуло паленой резиной.

Хлопок петарды раздался где-то в переулках, и Марго догадалась, что это выстрел.

— Они убили ее! Это был выстрел! — заверещала Коша-Марго. — Как же вы можете?!

— Ты обкурилась, — недовольно бросил Жак, — На самом деле на дороге никого не было. А если и был кто-то, тебе лучше забыть об этом.

Он достал сигарету, прикурил, и его лицо в зеркальце вспыхнуло красным отсветом.

— Я не обкурилась! Я не сделала ни одной затяжки! — надулась Марго.

— Так на — покури! — Валерий сверкнул в темноте кольцами, протягивая косяк.

— Но вдруг они убили ее? Как вы можете? Надо сообщить в полицию или вызвать хотя бы скорую!

Марго заерзала на сидении.

— Полицию?! — удивился толстяк, выпуская облако. — Обойдемся без этих сложностей. Давай, не дури!

А Жак неласково добавил:

— Послушай, если они ее убили, то мы все равно уже ничем не поможем. У тебя мало своих проблем? — Но… — Марго растерянно оглянулась назад.

Валерий прошипел по-русски:

— Тебя это стебет? Может, ты хочешь выйти? Давай не дури!

— Нет, — Марго мотнула головой и покорно уткнулась носом в стекло.

— На. Пыхни! — повторил Валерий. — И ты поймешь, все — прекрасно! Это фильм! Кто-то снимает фильм. Вот и все! Снимают погоню, а мы случайно попали в кадр. Травка — прекрасно. Вообще я против наркоты, но травка… Травка и кокса — вот дурь для настоящих людей. А вся эта новая химия — для отморозков, которые собрались жить полчаса.

Валерий облокотился на спинку локтем и, блаженно улыбаясь, смотрел на Кошу.

— Хорошо, — послушалась она и поднесла косяк к губам.

Трава отодвинула выстрел и девушку с оранжевым зайцем на расстояние парсека. Или даже трех парсеков. И хорошо. Надо быть чемоданом. Придется быть. Чемоданы не разговаривают. И черт его знает, во что, реально, вперлась эта девка!

Пролетев еще несколько кварталов, Жак сбросил скорость и повернул в узенькую улочку. Шум мотора громко заметался между домами, фары мазанули по окнам квачом света. «Опель» ткнулся мордой в потемки и замер.