То ли дело игры, где все строится на везении или обычной физической силе. «Да, — согласился Бартон, — но таких игр не так уж много. Борьба или бокс требовали тактического мышления. Но многие олимпийские виды спорта вроде толкания ядра, прыжков в высоту, бега — были вполне доступны. Многие… в которых не было поединка с соперником. Любая „военная“ игра вроде шахмат была невозможна.»

«Да, — подумал Дэнхем, — твое призвание сродни игре в войну.»

«Игра в охоту?» — Бартон порылся в своей памяти, остановившись на сытом тигре, апатичном, и с глубоким сознанием мощи, как у тихо гудящей динамо-машины. Он легко связал этот образ с голодом и еще с чем-то смутным и бесформенным, родственным символу, которым Мелисса обозначала Сэма Фэйкса. Созданный им мысленный образ настолько напоминал Фэйкса, насколько один музыкальный аккорд может быть созвучен другому. Если Дэнхем вообще знал Фэйкса, то он должен был отозваться.

И он отозвался. Восторг охватил Бартона, когда в грудах хлама в сознании Дэнхема он отыскал случайные обрывки ассоциаций. Перед ним возник образ толстого переводчика-недоучки, иногда работавшего с учеными различных языковых групп. Бартон поспешно переключился на другую тему, так что Дэнхем не придал особой важности этой чисто мнемонической идее.

Спустя некоторое время Бартон решил уйти. Он позволил Дэнхему выиграть, и тот настолько обрадовался, что принял извинения Бартона по поводу назначенной встречи безо всякого скептицизма. Действительно, человек, только что вернувшийся в Америку после шести месяцев жизни в джунглях, вправе рассчитывать на что-нибудь более интересное, чем скип-гандбол. И со стороны Бартона было так любезно заглянуть…

Бартон бродил по гладко вымощенным улицам парков, позволяя своему восприимчивому сознанию впитывать кипящие вокруг мысли. Теперь он знал, что надо искать, и это оказалось несложно, потребуется только терпение. На него обрушилась беспорядочная мозаика обрывочной информации. И Бартон сделал то, к чему Болди прибегали крайне редко — он послал наводящий вопрос в мысли обычных людей.

Без этого ему было не обойтись, ведь Бартон мог читать только те мысли, которые лежали на поверхности сознания. А для того, чтобы внедрить в сознании обычного человека даже короткий стимулирующий импульс, потребовалось довольно заметное усилие. Люди в большинстве своем не являются телепатами и пытаться мысленно общаться с ними это все равно что проталкивать иголку между плотно подогнанными черепицами. При определенных условиях люди могут принимать мысли, но не в состоянии отличить их от своих собственных.

Бартон вспотел, пока сделал это. Однако ему удалось узнать многое. Более того, он сделал это так незаметно, что даже сам Фэйкс, обнаружь он подобные мысли, ничего бы не заподозрил. Многие люди в этот вечер подумали о Фэйксе — в этом не было ничего необычного — но только не для Бартона, складывающего эту мозаику. Кусочек отсюда и кусочек отсюда. Наконец картина была завершена: переводчик, искажающий оттенки смысла — что-то вроде разговора жителя Тибета и бенгальца с американским химиком-физиологом. Это было нетрудно, поскольку ученые, погруженные в работу, не обращали внимания на тонкости человеческого общения, и это привело к тому, что здесь, в Галилео, зарождалось нечто, что в конце концов вызовет беду.

Каким образом — этого, конечно, не знал еще сам Фэйкс — но его поверхностных технических знаний оказалось достаточно, чтобы приостановить работы. Оттенок смысла в сознании одного человека, слегка искаженный в сознании другого, когда требовалось полное совпадение — все это говорило Бартону, что Фэйкс предавал расу.

Кроме того, он узнал, где жил Фэйкс.

Теперь, стоя перед бунгало этого человека, он пробовал связаться с Мелиссой Карр. Ее мысль почти тотчас коснулась его в обычном диапазоне связи.

«Действуй осторожно, — приказал он. — Используй общие рассуждения». Он вновь ощутил ее женственность, мягкость вьющихся полос и по-детски круглые щеки. Сквозь прохладный свежий ветер ночи принес с собой мимолетный аромат духов.

(Согласие.)

«Не могла бы ты быстро засечь для меня остальных? Причем точно?»

«Да. В…»

«Оставайся включенной… сама знаешь во что…»

Снова согласие и та же нежная женственная застенчивость, мягкая и удивительно привлекательная. Она немного боялась. Бартон почувствовал это и испытал сильное желание защитить ее. В его сознании начал формироваться образ Мелиссы Карр, хотя он знал, что это предубеждение. Мысленные и зрительные образы могут очень сильно различаться. Но ему казалось, что у Мелиссы маленькое треугольное лицо, хрупкое и с тонкими чертами, и что это лицо обрамлено блестящими и черными как смоль волосами. Ему казалось, что он видит ее черты изнутри, выворачивая обычную процедуру, когда лицо человека помогает сформировать мнение о его внутреннем мире.

Как она это делает? Он удивлялся этому счастливому случаю, пересекая улицу. Она единственная в мире могла принимать эту длину волны.

(Барьер!)

Теперь он стоял на крыльце перед закрытой дверью. Сквозь волокнистую фанеру проникли сомнение и вопрос, коснувшиеся его сознания и метнувшиеся прочь. Человек в доме мгновенно установил собственный барьер.

Отлично. Пока в сознании существовал подобный барьер, Фэйкс, возможно, не мог общаться с другими параноиками на своей особой волне. Или… или мог?

Бартон шагнул к круглому окошку. Через поляроидное стекло он ничего разглядеть не смог. Настороженно оглянувшись по сторонам, он поднял ногу и выбил стекло. Он осторожно ступил в проем, оказавшись в неплохо обставленной комнате, где у стены, глядя на него, замер толстяк. Чисто мужская обстановка комнаты подсказала ему, что Фэйкс, вероятно, жил один обычное дело для параноиков, которые требовали от жены полного подчинения. Фэйкс никогда не женился бы на Болди, а ни одна обычная женщина не смогла бы долго жить с ним.

Лет двадцать назад Фэйкс должно быть не носил парика, но с тех пор подобные люди стали осторожнее. Его парик был светло-желтым, что выглядело странным при его тяжелом красном лице.

Неожиданно с сознания Фэйкса соскользнул покров, обнажив тревожный и пустой разум, и Бартон послушал срочное предостережение Мелиссы, заставившее его вздрогнуть. Он предупреждает остальных…

Бартон сорвал с пояса кинжал и прыгнул вперед. Барьер Фэйкса возник вновь, с той же быстротой, с которой его собственное оружие оказалось в его толстой руке. При поединке с другим телепатом было просто необходимо удерживать свое сознание закрытым, и тогда ваши намерения не будут предугаданы. Как только Фэйкс почувствовал серьезную угрозу для себя, он больше не решился опустить барьер.

Бартон сдвинулся с места с расчетливо-настороженными глазами, какими он наблюдал бы за извивающимся капюшоном кобры. Он положил большой палец на рукоять кинжала, держа клинок на уровне бедра. Толстяк отступил от стены, выжидательно покачиваясь на носках.

Однако все оказалось слишком просто. Чтобы предупредить удар этого неуклюжего воина, телепатия не потребовалась. С хирургической аккуратностью Бартон убрал свой кинжал в ножны, затем убедился, что Фэйкс перед смертью не связывался со своими коллегами. Потом, удовлетворенный, он вышел из дома через переднюю дверь и спокойно направился к транспортной дороге.

Вот и все. Он послал мысль на поиски Мелиссы. Где-то далеко в скрывавшей все тьме она услышала и откликнулась.

«Они получили вызов Фэйкса?»

«Нет. Нет, ты был слишком быстр, а они не ожидали от него вызова.»

«Хорошо. Тогда теперь Варган и Смит.»

«Сегодня ночью?»

«Да.»

«Хорошо. Правда, скорее всего завтра ты еще не сможешь меня увидеть.»

«Почему?»

«Потому. Варган в Рэйе.»

«Слушай. Это важно. Если их всего трое, то хорошо. Но если они постараются связаться с остальными, непременно сообщи мне.»

«Да. Вот и все…» — но лицо Мелиссы преследовало его, пока Бартон вел свой вертолет сквозь ночь на северо-запад. Его нисколько не волновало, что он совершил убийство. Он вообще смотрел на это по-другому. Что ж, в том, как Болди относились к предательству расы, чувствовалась примесь фанатизма. Но это не было обычным предательством. Средства связи, открытые Фэйксом и его сообщниками, были самой смертельной угрозой для расы из всех, когда-либо существовавших — куда страшнее, чем суды Линча через несколько десятилетий после Взрыва.