Он научился летать по параболе невесомости на самолете F-100F, освоил плавный переход в пике точно под заданным углом на заданной скорости и выход из пикирования с набором высоты в заданной точке, с поддержанием необходимой величины центробежной силы; научился набирать высоту под нужным углом, а затем подавать ручку от себя и задерживать ее так… а-ах… чтобы замирало сердце от зависания.

Когда он проделывал «американскую горку», как летчики прозвали параболу невесомости, его самолет, описав огромную кривую в небе, зависал почти на шестьдесят секунд в полной невесомости. В течение целой минуты тяготение и центробежная сила, действующие на истребитель, полностью уравновешивали друг друга, и наступало загадочное царство невесомости — с пола кабины и из-под сиденья поднимались пылинки и сор, а система герметизации бешено изрыгала хлопья снега под закругленный плексигласовый колпак.

На заднем сиденье Дегрофф свободно плавал между креслом и колпаком, а когда у Пруэтта все получалось действительно удачно и парабола выходила отличная, инструктор награждал подопечного безбожно исковерканными словами известной песенки: «Приди, Жозефина, в мою невесомую машину».

Так прошло шесть месяцев. Пятнадцать слушателей словно переродились — их новые возможности и навыки были предметом почтительной зависти всех тех летчиков, которые понимали, какие трудности пришлось преодолеть этим людям. Тринадцать выпускников получили назначения в испытательные центры, разбросанные по всей территории США. Назначение Пруэтта было для него высшей наградой. Он был посвящен в летчики-испытатели и оставлен на авиабазе Эдвардс.

Грустно ему было расставаться с Джимом Дагерти, но рыжий летчик оказался чуть ли не гением в технике бомбометания по любым труднодоступным целям. Дагерти получил назначение в центр разработки вооружения на авиабазе Эглин, раскинувшейся вдоль берега Флоридского залива, где ему предстояло вести адскую войну — расходовать сотни тонн боеприпасов, совершенствуя новое вооружение и способы его применения.

— Авиация — дело такое, что нам встречи не миновать, Дик, — сказал Дагерти, когда друзья расставались после окончания школы. — Не знаю, может, ты так до конца и останешься сверхзвуковым пиратом, но… в общем, черт возьми, мы еще встретимся.

Он прощально махнул рукой Пруэтту и влез в кабину своего истребителя. Через несколько минут самолет Джима превратился в точку, а затем исчез.

В ангаре «С» на мысе Кеннеди лихорадочно работала небольшая группа инженеров фирмы «Макдоннелл» и НАСА. Свет прожекторов омывал их лица и тела, отражаясь яркими отблесками от металлических инструментов. Время поджимало, а нужно было разобрать толстостенный стальной корпус и сложную систему трубопроводов огромной камеры для имитации условий космического пространства. Внутри камеры, где покоилась капсула, тоже трудились люди, в таком же лихорадочном ритме, в таком же единоборстве с неумолимым бегом времени.

На первый взгляд капсула походила на ту, что в этот момент летела по орбите вокруг планеты. Но только на первый взгляд — и для неопытного глаза. Правда, новая капсула, так сказать, произошла от «Меркурия», но это уже была иная машина. Она была гораздо шире, выше, внутри ее колоколообразного корпуса было намного просторнее.

Времени оставалось так мало! Как успеть извлечь капсулу из камеры и подготовить к экстренному, решающему полету? Такого еще никогда не делали, все шансы были против, даже самые радужные оптимисты среди персонала ангара «С» бурчали, что полет сорвется.

Техники и инженеры зашвырнули подальше инструкции, предписывавшие медленный и размеренный ритуал исчерпывающей и тщательной проверки. Чтобы вырвать хоть один шанс на успех, чтобы человеку, который стремительно летит высоко в небе, человеку, который вот-вот промелькнет почти над их головами, осталась хоть какая-то надежда на спасение, они должны сделать невозможное. Они должны устранить в корабле все дефекты, переправить его на другую сторону мыса Кеннеди на Девятнадцатую пусковую установку, а затем — затем совершить еще более невозможное.

Корабль назывался «Джемини» — «Близнецы», по созвездию Близнецов (Кастор и Поллукс). Он мог — хотя в это почти не верилось — он мог дать возможность Ричарду Дж. Пруэтту прожить намного дольше того срока, какой тот сам определил для себя.

Шансы все же были… никто не мог этого отрицать.

Все, что они пытались для этого сделать, пожалуй, легче будет понять из разговора, который последовал за пронзительным телефонным звонком в ангаре «С».

— Говорит Кейт с пункта управления «Меркурия».

Как вы там, не вытащили еще эту штуку из камеры?

— Мы высвободим ее с минуты на минуту.

— Какого черта ваши люди так копаются?

С нарочитым спокойствием:

— Ты прекрасно знаешь, чего мы копаемся. Никто еще ее не вытаскивал таким способом. У нас нет ни инструкций, ни опыта. Ради Христа, старик, дай нам время на это!

— У нас нет времени, ни одной лишней секунды! Сколько еще надо?

— Если ты перестанешь трезвонить и не будешь нам мешать, мы закончим быстрее. Отвяжись и не капай нам на мозги. Мы сами позвоним, когда будет что сказать…

Трубка хлопнулась на рычаг.

Через десять минут огромная капсула уже раскачивалась на тросах крана, извлекшего ее из камеры.

Через двадцать секунд на пункте управления задребезжал телефон. Звонили из ангара «С»…

Положив трубку, Джордж Кейт внимательно посмотрел на большие часы, висевшие на стене. Через пятнадцать минут «Меркурий-7» войдет в зону связи, ему придется говорить с Пруэттом…

Он думал, как сообщить ему новости.

Октябрь тысяча девятьсот пятьдесят восьмого года.

В этом месяце перестал существовать проект 7969. Все работы по подготовке космических полетов человека были изъяты из ведения ВВС и переданы «штатским» Национальному управлению по аэронавтике и освоению космического пространства (НАСА). Разбились мечты Пруэтта и многих других летчиков — всех, кто участвовал в подготовке запуска на орбиту корабля с человеком на борту. Запуск намечался на начало тысяча девятьсот шестьдесят первого года. Все произошло так внезапно, словно кто-то вдруг выдернул у них из-под ног ковровую дорожку. Их глубокого раздражения и обиды никак не смягчили сообщения для прессы, публикуемые НАСА.

Эти сообщения были преисполнены энтузиазма, надежд и даже восторга. Впрочем, все эти чувства были вполне оправданы — ведь речь шла о первой попытке послать человека в космос, о программе «Меркурий».

Роберт Д. Митчелл, бывший директор бывшего проекта 7969, читал сообщения в газетах, читал и не верил своим глазам. Морщась от восторженных и пышных выражений, он проштудировал информацию о тупоносой капсуле, о ракете — носителе «Атлас», о плане полета капсулы. Его охватило отчаяние. Схватив трубку ближайшего телефона, он обрушился с бранью на опешившего оператора.

На следующее утро Пруэтт нашел на столе письмо от Митчелла. Он прочел его несколько раз, прежде чем до него дошло, в чем дело. Митчелл решил выйти из игры.

«…Я принял решение окончательно, — писал ему Митчелл. — Читать в газетах весь этот напыщенный бред насчет „новой“ программы „Меркурий“, которая представляет собой не что иное, как наш старый проект 7969, только чуть принаряженный, выше моих сил. Мне не так уж долго до отставки, я могу получить неплохое жалованье, если захочу, но терпеть эту чепуху я больше не способен физически. Я выхожу из игры, выхожу навсегда.

Ты, кажется, знаешь авиационную компанию в Форт-Уорте, которая охотилась за мной последние несколько месяцев. Ну так вот, я пришел к президенту этого заведения в два часа ночи. Вытащил старика из кровати и спросил его в лоб, нужен ли я им еще и готовы ли они принять мои условия. Он подтвердил прежнее предложение, а я попросил изложить его на бумаге и подготовить контракт. Проектировать самолеты, пускай даже тех типов, что они хотят, конечно, не та работенка, какой мы занимались последние два года. Не тот блеск.