Весь день 7 ноября американские и английские радиостанции твердили: "Роберт прибывает! Прибывает Роберт!" Услышав эту новость, я уже не сомневался, что "Роберт" - имя Мэрфи - не что иное, как условное обозначение; этим сигналом Америка давала знать о себе французам Африки, на которых она рассчитывала опереться. Следовательно, высадка начинается. И она действительно началась, как нам стало известно на следующее утро.

В поддень, по просьбе Черчилля, я явился к нему на Даунинг-стрит. У него находился также и Иден. Во время нашей беседы премьер-министр не скупился на проявления дружеских чувств, не скрывая вместе с тем своего смущения. Он сказал мне, что английскому флоту и авиации отводится в предстоящей операции немаловажная роль, но английские сухопутные войска участвовали в ней лишь в качестве поддерживающей силы. В данный момент Великобритании пришлось согласиться с тем, что вся ответственность остается за Соединенными Штатами. Командование возложено на Эйзенхауэра. А американцы требуют отстранить свободных французов. "Мы вынуждены пройти через это, - заявил Черчилль. - Однако вы можете быть уверены, что мы не отказываемся от наших соглашений с вами. Ведь именно вам мы еще в июне 1940 обещали нашу поддержку. Какие бы ни происходили инциденты, мы намерены продолжать начатое. Впрочем, по мере развития событий нам, англичанам, придется вступить в дело. Тогда мы скажем свое слово. Слово в вашу поддержку". И Черчилль прибавил не без некоторого волнения: "Вы были с нами в самые трудные моменты войны. Теперь, когда горизонт начинает проясняться, мы не покинем вас".

Оба министра сообщают мне, что американцы осуществляют высадку одновременно в нескольких пунктах Марокко, равно как в Оране и Алжире. Операция проходит не гладко, особенно в Касабланке, где французские войска оказывают упорное сопротивление. Генерала Жиро в районе Лазурного берега приняла в открытом море английская подводная лодка и доставила в Гибралтар. Американцы рассчитывали, что ему удастся взять в свои руки командование французскими войсками в Северной Африке и решительно изменить обстановку. Но сейчас появились сомнения в его успехе. "Знали ли вы, - спросил Черчилль, - что Дарлан в Алжире?"

Выслушав объяснения моих собеседников, я ответил им в основных чертах следующее: "Тот факт, что американцы высадились в Африке, где вы, англичане, и мы, свободные французы, сражаемся вот уже более двух лет, сам по себе весьма отраден. Кроме того, эта акция, на мой взгляд, дает возможность Франции восстановить армию, а также и флот, которые будут бороться за освобождение страны. Генерал Жиро настоящий солдат. От всей души желаю ему успеха. Жаль только, что союзники отговорили его вступить со мной в соглашение, ибо я мог бы помочь ему не только пожеланиями успеха. Но рано или поздно мы с ним договоримся, и чем меньше будут вмешиваться союзники, тем скорее это произойдет. Что же касается предпринятой ныне операции, то я ничуть не удивляюсь, что она сопряжена с трудностями. В Алжире, да и в Марокко имеется немало воинских частей, которые в прошлом году дрались против нас в Сирии и которым вы, вопреки моим предубеждениям, позволили уйти оттуда. С другой стороны, американцам угодно было держать в Северной Африке руку Виши против де Голля. Я всегда считал, что рано или поздно им придется расплачиваться за это. Вот они и расплачиваются, и, само собой разумеется, мы, французы, тоже вынуждены расплачиваться. Однако, учитывая, какие чувства воодушевляют наших солдат, я полагаю, что борьба будет не слишком продолжительной. Но какой бы короткой она ни была, немцы подоспеют".

Я выражаю свое удивление Черчиллю и Идену тем обстоятельством, что в планах союзников не учитывается прежде всего Бизерта. Ибо совершенно очевидно, что немцы и итальянцы вторгнутся в Тунис именно через этот порт. Поскольку американцы не пожелали рисковать и прямо высадиться в Бизерте, можно было бы, если бы меня об этом попросили, высадить там дивизию Кенига. Английские министры соглашаются со мной, но еще раз повторяют, что за ход операции всю ответственность несут американцы. "Вот чего я не понимаю, говорю я им, - как это вы, англичане, целиком и полностью передали в чужие руки предприятие, в успехе которого в первую очередь заинтересована Европа?"

Черчилль спрашивает меня, как, на мой взгляд, будут развиваться в дальнейшем взаимоотношения между Сражающейся Францией и властями Северной Африки. Я отвечаю, что, по-моему, единственно возможный путь - это добиваться единства. Это означает, что связи должны установиться как можно скорее. Это означает также, что существующий ныне в Алжире режим и видные деятели Виши должны быть удалены со сцены, ибо Сопротивление, все Сопротивление не допустит, чтобы они остались. Если, скажем, Дарлан будет править Северной Африкой, никогда не может быть достигнуто желаемое соглашение. "Что бы там ни было, - заключаю я, - самой главное сейчас добиться прекращения боев. А там посмотрим".

Вечером того же дня, обращаясь к командирам, солдатам, матросам, летчикам, чиновникам, французским колонистам в Северной Африке, я взывал: "Подымайтесь! Помогайте нашим союзникам! Присоединяйтесь к ним без всяких оговорок! Не думайте ни об именах, ни о формулах! За дело! Наступила великая минута. Наступил час благоразумия и мужества... Французы Северной Африки! С вашей помощью мы снова вступим в дело от одного конца Средиземного моря до другого, и победа будет одержана благодаря Франции!"

В действительности же, по сведениям, поступившим в Карлтон-гарденс, американцы по-прежнему наталкиваются повсюду на серьезное сопротивление. Без сомнения, связи, которые они себе здесь заранее обеспечили, сыграли свою роль. Генерал Маст[26], командовавший Алжирской дивизией, и генерал Монсабер[27], командующий войсками в районе Блиды, так же как полковник Жус, Бариль, Кретьен, капитан 2-го ранга Баржо и другие, помогали им по мере возможности в течение нескольких часов, но в Касабланке генерал Бетуар[28] тщетно пытался сделать то же. Правда, группам "голлистов", действующим под командованием Пофиле, Ваннека, Ашиари и Экерра, Абулькера, Кальвэ, а также Пиллафора и Дрейфуса, причем последние пали на поле боя, удалось на время занять в Алжире несколько правительственных зданий и даже продержать всю ночь адмирала Дарлана в осаде на вилле "Оливье". Правда, кое-кто из известных лиц, в частности Риго, Лемегр-Дюбрейль, Сент-Ардуэн, ведшие дела с американцами, сыграли там ту роль, которая им и предназначалась по линии осведомления и связи. И, наконец, само собою разумеется, воззвание Жиро - где он даже не упоминает о Сражающейся Франции - широко распространено по радио и американскими листовками, а преданные офицеры и участники Сопротивления всех толков подготовляют для него в Дар-Махидине командный пост. Но в общем и целом ясно, что план, разработанный Леги, Мэрфи и Кларком, по которому высадка союзников должна была пройти без единого выстрела, и послание Рузвельта, адресованное Петену, Ногесу и Эстева[29], не принесли желаемого результата. 9 ноября положение было отнюдь не из блестящих. Вишистские власти или сохраняли повсюду преимущество, или брали верх. Маршалл дал прямой приказ отбить "нападение". Генерал Жиро, поняв, что союзники отнюдь не намереваются перейти под его командование, остался в Гибралтаре и все еще не появился в Северной Африке, где, кстати сказать, его воззвание не имело ни малейшего успеха. В Алжире Дарлан хотя сразу же дал приказ гарнизону "прекратить огонь", все же позволил повсюду проводить в жизнь "Оборонительный план" и по любому поводу по-прежнему ссылаться на Петена и Лаваля. В Оране шли ожесточенные бои. Однако особенно яростные схватки разыгрывались в Марокко. Касабланка, Порт-Лиоте, Федала стали ареной упорных боев. И, наконец, в Тунисе приземлился самолет с адмиралом Платоном, доставившим из Виши приказ адмиралу Эстева, главному резиденту, и адмиралу Дерьену, морскому префекту Бизерты, открыть проход немцам. И действительно, в течение этого же дня немцы высадили на территории Эль-Алауина парашютный десант, не сделав при этом ни одного выстрела.