Я — молода: внимают мне поэты;

Я — как звезда, над блеском вечерниц;

Стан — как лоза; глаза — как кастаньеты,

Бросаются из шелковых ресниц.

И тут, и там, — мне юноши Гренады

Бряцают саблями, — по вечерам,—

Под окнами играя серенады,

А по утрам — сопровождая в храм.

Мне посвящал рондэли[2] — Пирсо Памбра,

Мне обещал дуэли — дон Баран;

Но мне милее — минарет Альгамбры,

Вдруг задрожавший в воздух ятаган.[3]

Где мраморами белого бассейна

Украшен сад и где всклокочен лавр,—

Там — на заре проходит в дом Гуссейна

Хавей-Хумзи, мой ненаглядный мавр!

Его тюрбан, как митра снеговая,

Волной кисеи полощется с плечей,

Свой пенный шелк в лазурь перевивая;

А блеск очей, как… плеск кривых мечей.

Как дым, разлет молочного бурнуса;

Как роза, розовая гондура[4] —

Играет чешуей сереброусой;

Бряцает в ночь браслет из серебра.

За ухом цветик зыблется лениво…

Но… в полумрак… — взорвется барабан!..

И — выбрызнет, вдруг завизжав плаксиво,

Кривой, как месяц, ясный ятаган.

И станет красной белая веранда:

Качаясь в ночь, оскалясь из руки,—

Там голова распластанного гранда

Поднимется над берегом реки.

1931

Кучино