— Я слышал рассказы от путников, — ответил Лев. Заметив, как я наблюдаю за его лицом, он уставился на меня широко открытыми глазами, и я понял, что он лжет. — Конечно, те несчастные монахи были из франки или саксы, и хотя они мои братья во Христе, но мне кажется, им немного не хватило гибкости.

— И оружия, — добавил я, закрыв на мгновение глаза, словно лось во время гона.

В конце концов я убедился, что в этом необычном монахе скрыто достаточно твердости. Он мне не нравился, а доверял я ему еще меньше.

В это время подали фаршированную утку, и мне оставалось только кивнуть и улыбнуться белобрысому Кормаку, сыну Ивы, наполнявшему наши рога элем. Ярл Бранд бросил на него взгляд, нахмурился на мгновение, как всегда, ведь мальчик был таким же белым, как и сам Бранд. Белые ресницы, бледно-синие глаза — нетрудно догадаться, на каком дереве выросла эта ветка. Когда Кормак наполнял маленький рог Колля разбавленным элем, их головы почти соприкоснулись, и я услышал, как Бранд шумно выдохнул.

— Мальчишка растет, — пробормотал он. — Я должен что-то сделать для него...

— Ему нужен отец, — добавил я многозначительно, и он кивнул, затем улыбнулся и тепло посмотрел на Колля. Подошла Ива, наполняя рога мужчин и слегка покачивая бедрами. Мне показалось, что именно поэтому ярл Бранд хмыкнул и заерзал.

Я вздохнул. После нескольких ночей, проведенных здесь гостями, весьма вероятно, что через год у Ивы станет одним белобрысым, как кость, крикуном больше. Как будто у нас недостаточно неоперившихся орлят…

Наутро зеленой дымкой распустились почки, солнечный свет искрился на траве, весна шествовала по земле, а в это время мои побратимы осторожно спускали «Сохатого» на воду, рядом покачивался «Черный орел». Именно сейчас для нас начинался сезон морских набегов, и Финн должен был решить — остаться или уйти, тем самым проверив меня на прочность; и в ожидании этого момента мой желудок опускался в пятки.

Наш «Сохатый» — отличный корабль на пятнадцать румов [3], и хотя он сделан не из славянской древесины, но должным образом собран, настоящий драккар с дубовым килем, ему оказались нипочем ни волоки, ни узкие реки во время последних двух походов в Гардарику.

В то же время, он казался ребенком по сравнению с тридцатирумным «Черным орлом», длиной с пятнадцать высоких воинов. Вызолоченный, покрашенный в красное и черное, с большой черной носовой фигурой в виде орла. Команда Бранда знала, что их корабль самый лучший и быстрый на Балтике. Они с моими побратимами спорили и подшучивали друг над другом, напрягая мускулы и сухожилия, когда спускали «Сохатого» на воду, и требовали устроить соревнование — заплыв по фьорду, чтобы выяснить, какой корабль и команда лучше.

В разгар этого действа появилась Сигрид, пузатая, как арабский корабль-работорговец, рядом с ней Тордис, Ингрид и Торгунна; Ясна ковыляла впереди. Весь этот женский флот проплыл мимо меня прямо к ярлу Бранду, и Торгунна удивленно приподняла брови.

Ярл стоял спиной, когда подошла Сигрид, и чуть не выпрыгнул из своей великолепной рубахи, стоило ей заговорить. Затем взволнованный и раздраженный тем, что она застала его врасплох, он обернулся и уставился на нее, нахмурившись, тем самым совершив ошибку.

Голос Сигрид прозвучал пронзительно и высоко. Прежде его ошибочно можно было принять за девичий, но в нем сквозил страх перед деторождением, это придавало ее голосу глубину, к тому же довольно заметно выделялся ее полянский акцент. Итак, она заявила, что хочет знать, когда они отплывут из этого ужасного места, туда, где не воняет рыбой и потными мужиками, а пища не отдает прогорклым жиром.

Если у ярла Бранда и был ответ, то он не успел ничего сказать, потому что к нам бежал один из моих трэллей-наблюдателей, разбрызгивая грязь и слова в равной мере. Зажегся сигнальный огонь — во фьорд заходил корабль.

Это оказалась лодка, и хотя она была слишком мала, но повод оказался достаточным, чтобы привлечь всеобщее внимание, и ярл Бранд был, наверное, этому рад. Лодка подходила ближе, накренившись, с едва зарифленным парусом, и в мои кишки как будто упал каменный якорь.

Лодка была утыкана стрелами, добровольцы вошли в воду по пояс, поймали суденышко и помогли находящемуся в ней человеку спустить парус, сам бы он не справился из-за ранения. Они отбуксировали ее к берегу. В лодке, полной кровавой воды, оказалось двое мужчин — один уже мертв, а второй, серьезно раненый, с трудом дышал.

— Скалли, — сказал Бранд, мрачный, как скала.

Каменный якорь в моих кишках упал еще ниже, я знал, что Скалли — его управляющий. Раненый дрожал и пытался что-то сказать, женщины осторожно вытаскивали его из лодки, чтобы оказать помощь.

Бранд остановил их и позволил еле живому Скалли рассказать, что случилось. Рассказ выдался коротким. Стирбьорн напал на усадьбу Бранда по меньшей мере с пятью кораблями и воинами, учинил резню, явно направленную против ярла Бранда — правой руки своего дяди, показывая этим, на что тот способен, если кто-то встанет на его пути.

Усадьба Бранда сгорела, его воины погибли, рабы сбежали, женщин увели.

Ужасное известие всех ошеломило. Затем воины, сбросив оцепенение, встряхнулись и взревели от гнева, все пришло в движение. На лице Финна отчетливо, как кровь на снегу, читалась яростная решимость.

В это время Торгунна и Тордис вытащили Скалли из лодки и криками звали Бьяльфи, чтобы он принес свои лечебные руны и занялся раненым. Бранд взял меня под руку и отвел в сторону, его воины бросились снаряжать «Черного орла» к отплытию. Лицо ярла побледнело и стало цвета кости, как и волосы.

— Мне нужно идти к конунгу, — заявил он. — Эрик собирает флот, я приведу свой корабль и всех воинов, которых смогу собрать по пути. Стирбьорн, если он и правда так глуп, сразится с нами, и мы убьем его. Если же он сбежит, то я буду преследовать мальчишку, и он заплатит за все.

— Я могу привести «Сохатого» в готовность за час или два, — сказал я и замолчал, когда он помотал головой.

— Лучше созови Обетное братство, — ответил Бранд. — Позаботься о Сигрид. Я едва ли могу взять ее с собой.

Я замолчал, словно кто-то заткнул мне рот. Ярл смотрел на меня, его глаза говорили, что возражений быть не может. Но все же мгновение спустя каменное выражение сошло с его лица, когда он бросил взгляд в сторону — туда, где стоял Колль, наблюдая за суетившимися воинами. Я понял Бранда без слов.

— Значит и Сигрид, и Колль остаются, — ответил я, чувствуя подкрадывающийся ужас при мысли о том, что может произойти, если Стирбьорн направит свои корабли сюда; а ведь нужно еще успеть отправить весточку, что Гестеринг нуждается в побратимах Обетного Братства. Ярл Бранд, хорошо понимая это, кивнул.

— Я оставляю тебе тридцать человек из своей команды. Оставил бы больше, но не могу.

С его стороны это было более чем великодушно, ведь остальным придется грести за двоих, чтобы «Черный орел» быстро дошел до Уппсалы. Этим он показал мне, чего опасается больше всего, и мне удалось даже улыбнуться.

— Кому придет в голову напасть на Обетное Братство? — возразил я, но в его ответной улыбке, скорее оскале, не было веселья, Бранд отвернулся и заорал на своих людей, раздавая указания.

Вокруг царила суматоха. Я отправил Ботольва привести тридцать воинов из команды ярла Бранда. Они стояли с несчастным видом, насупленные и угрюмые, наблюдая, как их товарищи отплывают, но все же самым мрачным казался Финн, смотревший, как другие собираются на войну, о которой он так страстно мечтал. Затем я поймал дочь Ботольва, рыжеволосую Хельгу, и рассмешил ее. Мне, да и ей тоже, стало немного легче, Ингрид улыбалась.

Ко мне приковыляла Ясна, Сигрид тяжело следовала за ней. Закутанная в меха, она казалась еще толще.

— Моя госпожа желает знать, какую жертву ты принесешь богам в честь отплытия ярла? — она произнесла это требовательным тоном, что рассердило меня, ведь она всего лишь рабыня. Я подбросил Хельгу повыше, и девочка завизжала от восторга.