"Ведь вот же, ничего такого не бывало с его братьями, - думал он, поглядывая на Ваню из-под густых нахмуренных бровей. - Да вот теперь хошь бы Гришка: ничего такого не приметно: парень как парень… озорлив, негодный! Ну, а в другом чем виду не показывает - песни это играет, с бабами балует; иной раз даже сократишь его, приудержишь… А мой и есть стал что-то не в охоту, хлеба лишился, словно хворобой какой скучает. И не допытаешь никак: затаился!.. Надо женить его - вот что!.. Он хоша, сдается мне, не добре ластится к дочке Кондратия, во всю зиму, почитай, к ним и не наведывался: знать, не по ндраву; да смотреть на это нечего! Женится - слюбится!" - продолжал Глеб, хранивший покуда еще в тайне такое намерение.

Выбор Глеба, не мешает заметить, мог только объясниться непомерным его упорством. Озерской рыбак, по словам самого Глеба, был не что иное, как сосед, у которого нечем было голодную собаку из-под стола выманить. Дочка его была, следственно, "бесприданница". Расчетливый Глеб подавно не должен был бы обращать на нее внимания. Но так уж задумал Глеб - задумал потому, может статься, что такой выбор должен был встретить препятствия со стороны жены и родных. Когда Глеб заберет что в голову, можно почесть дело решенным; в этих случаях ничем уже не возьмешь. Упрямство сильнее самого расчета.

"Женится - слюбится (продолжал раздумывать старый рыбак). Давно бы и дело сладили, кабы не стройка, не новая изба… Надо, видно, дело теперь порешить. На Святой же возьму его да схожу к Кондратию: просватаем, а там и делу конец! Авось будет тогда повеселее. Через эвто, думаю я, более и скучает он, что один, без жены, живет: таких парней видал я не раз! Сохнут да сохнут, а женил, так и беда прошла. А все вот так-то задумываться не с чего… Шут его знает! Худеет, да и полно!.. Ума не приложу…"

На самом этом месте размышления Глеба были прерваны пронзительными криками Анны, обеих снох и даже ребятишек Петра: все они как сумасшедшие стремглав летели из ворот, тискаясь друг на дружку и размахивая руками.

- Батюшки! Они! Касатики! Они! Они идут! Они, они! - кричала тетушка Анна, бежавшая впереди всех и придерживавшая правою рукою платок на голове. - Они! Они идут! Пресвятая богородица! Они! - подхватывала она, перескакивая через багор, наконечник которого лежал на коленях мужа.

- Они идут, они! Как перед богом, они! - вопили снохи и дети, вихрем проносясь мимо работающих и задевая на пути верши, которые покатились во все стороны.

- Эк их подняло! Полоумные! Инда совсем огорошили! - проговорил Глеб, вставая на ноги и оглядывая бежавших баб с видом крайнего недоумения. - Ребята! - примолвил он, поспешно обращаясь к Гришке и Ване. - Ступайте за ними, живо! Вишь их! Сдуру-то, чего доброго, в воду еще побросаются!.. Эй, бабы! Глупые!.. Эй! Куда вы? - подхватил он, догоняя Ваню и Гришку, которые бежали вниз по площадке. - Стойте! Эй!.. Нет, дуют себе, шальные! Ну, чего вы? Чего всполохнулись?.. Эки бесшабашные! - заключил он, настигая баб, которых едва сдерживали на берегу Гришка и Ваня.

- Батюшки! Они! Касатики! Они! - голосили бабы, и пуще всех тетушка Анна.

В самом деле, на той стороне Оки виднелись люди. Хотя они казались ничуть не больше мизинца, однако ж по движению их ясно можно было заключить, что они высматривали удобопроходимые места и готовились спуститься на реку.

- Должно быть, места-то там добре опасливы! Вишь, как выглядывают! - говорила жена Петра, нетерпеливо переминаясь на месте.

- Батюшка, Петрушенька ты мой! Вася! Касатик! Рожоной ты наш! Родимые вы мои! Ох вы, батюшки вы наши! - вопила тетушка Анна таким голосом, который мог показаться издали отчаянным рыданием.

- Тятька! Тятька идет! - кричали, в свою очередь, мальчишки.

- Вы что, мелюзга?.. И она туда же!.. Цыц! - сказал не совсем ласково Глеб. - Полно вам кричать, бабы!.. Ох ты, старая, куда голосиста!.. Погодите, дайте время высмотреть. Спозаранку хватились! Может статься, и не они совсем.

- И то не они! - воскликнул неожиданно Гришка, пристально следя глазами за путешественниками, которые продвигались вперед, описывая круги по льду.

- Нет, не они! - подтвердил Ваня.

- Ну, вот, то-то же и есть! Эх, вы, сороки! - вымолвил Глеб сурово, обращаясь к бабам.

Бабы стояли как ошеломленные. Несмотря на то, что они уже двадцать раз обманывались таким образом, им как будто все еще в голову не приходило, что на Оке, кроме Василия и Петра, могут показаться другие люди: опыт в этом случае ни к чему не служил. Бабы стояли как ошеломленные. Вскоре, однако ж, руки и ноги их снова обрели движения; а вместе с ними развязался и самый язык. Досадливое чувство не замедлило уступить место любопытству. Все три поспешили к Глебу, Ванюшке и Гришке, которые стояли на самой окраине берега и кричали прохожим, заставляя их принимать то или другое направление и предостерегая их от опасных мест; бабы тотчас же присоединились к старому рыбаку и двум молодым парням и так усердно принялись вторить им, как будто криком своим хотели выместить свою неудачу.

На этот раз, впрочем, было из чего суетиться. Вчуже забирал страх при виде живых людей, которые, можно сказать, на ниточке висели от смерти: местами вода, успевшая уже затопить во время дня половину реки, доходила им до колен; местами приводилось им обходить проруби или перескакивать через широкие трещины, поминутно преграждавшие путь. Дороги нечего было искать: ее вовсе не было видно; следовало идти на авось: где лед держит пока ногу, туда и ступай.

- Гей, братцы, забирайте левей, левей забирайте! Прямо не ходите! - кричал Глеб.

- Прямо не ходите!.. Не ходите!.. Ах ты, господи, того и смотри обломятся! - дружно вторили бабы.

Но и путешественники, которых числом было шесть, хотя и внимательно, казалось, прислушивались к голосам людей, стоявших на берегу, тем не менее, однако ж, все-таки продолжали идти своей дорогой. Они как словно дали крепкий зарок ставить ноги в те самые углубления, которые производили лаптишки их предводителя - коренастого пожилого человека с огромною пилою на правом плече; а тот, в свою очередь, как словно дал зарок не слушать никаких советов и действовать по внушению каких-то тайных убеждений.

- Вишь, смелые какие! Того и смотри обломятся! - говорил Глеб.

- Обломятся! Знамо, обломятся… Ах ты, господи! - подхватили с уверенностью бабы.

- Эй, ребята! - снова крикнул Глеб, когда путники приблизились к месту, где река представляла длинное озеро. - Стойте, говорят вам, стойте, не ходите!

При этом предводитель с пилою на плече остановился; за ним тотчас же остановились и другие.

- Гей? - отозвался предводитель, вопросительно обращаясь к стоявшим на берегу.

- Не ходи прямо! Разве не видишь? - закричал Глеб.

- А что? - отозвался предводитель.

- А то же, что воды отведаешь: потонешь - вот что! Обойди кругом, говорят!.. Намедни и то сосновский мельник тут воз увязил…

- Насилу вытащили! - подхватили бабы в один голос.

Предводитель отступил шаг назад и поправил шапку. Затем он посмотрел направо: вода с этой стороны затопляла реку на далекое расстояние; посмотрел налево: с этой стороны вода простиралась еще дальше. Предводитель снова поправил шапку, тряхнул пилою и пошел отхватывать прямо, останавливаясь, однако ж, кое-где и ощупывая ногами лед, скрытый под водою. Остальные путники, как бараны, последовали тотчас же за своим товарищем.

На берегу между тем воцарилось глубокое молчание: говорили одни только глаза, с жадным любопытством следившие за каждым движением смельчаков, которые с минуты на минуту должны были обломиться, юркнуть на дно реки и "отведать водицы", как говорил Глеб.