В разгар беспокойного века, В борьбе всевозможных идей, Люблю человека, люблю человека, Ведь я гуманист по природе своей! Люблю человека в томате, А также люблю в сухарях, И в супе люблю, и в столичном салате, Люблю человека и славлю в веках!

Москва встретила наших героев сиянием церковных куполов, бесконечным людским потоком, комьями грязного снега из-под шин проносившихся мимо автомобилей.

Разведчик пообедал в буфете самообслуживания, а новому другу, которого оставил на улице, привязав к велосипедной раме, вынес два бутерброда с ветчиной, завернутые в салфетку.

Затем они направились к рынку. Вдоль стен темнели и поблескивали лужи, капало с крыш. Теплый мартовский ветер налетал из-за угла.

Друзья, не торгуясь, сняли у грустной вдовы комнату с панорамой на Химкинское водохранилице.

- А пес по ночам не будет лаять? - спросила хозяйка.

Серый от унижения чуть не выругался. Джон Смит вовремя наступил ему на лапу.

- Не будет, - заверил разведчик, - он воспитанный.

- Умные глаза у вашей собачки, - произнесла вдова, - как будто хочет что-то сказать, но не может.

Комната была светлой и просторной. Над столом висела пожелтевшая фотография мужчины в солдатской гимнастерке и в очках. Хозяйка унесла ее с собой.

Джон Смит сунул браунинг под подушку, расстелил в углу для волка старое пальто.

- Вот мы и устроились, - сказал он.

- А когда идем на дело? - поинтересовался тамбовский волк.

- Главная наша задача - освоиться в Москве. Дальнейшие указания поступят вскоре,

- Может, покусать кого из членов правительства?

- Категорически запрещаю!-Джон Смит хлопнул по столу ладонью.-Ты провалишь нас обоих. Никакой спешки. Терпение и мужество - вот основные добродетели разведчика.

- Тогда хоть слово какое нацарапаем на заборе?

- Я сказал-нет.

- Может, намусорим где? - не унимался волк.

- Ни в коем случае, - сказал разведчик, принимая официальный тон, - вы поняли меня, капрал?!

- Да.

- Вы хотели сказать: "Да, сэр".

- Да, сэр, - пробормотал тамбовский волк и негромко добавил: - "Анархия мать порядка!"

Каждое утро Джон Смит гулял со своим другом на пустыре, огибая напластования бетонных секций, полусгнившие доски, ржавые фрагменты арматуры, шагая среди битых стекол, окаменевших и непарных башмаков, консервных банок, мерцавших из-подо льда, как рыбы, потом он отводил тамбовского волка домой, сбегал по лестнице вниз, хлопала дверь за его спиной, и оказывался на тронутых неуверенными мартовскими лучами улицах древней столицы.

Он заходил в булочные и пивные, часами сидел без нужды в приемной исполкома, томился в очереди за говяжьими сардельками, оглашал пронзительными криками своды зала в Лужниках, присматривался к незнакомой державе. Он покупал лотерейные билеты, ездил в метро, смотрел, как работают водолазы, переводил старушек через улицу, листал "Неделю", замирал перед картинами в Третьяковской галерее, разнимал мальчишек в городском саду, кормил воробьев и, распахнув пальто, глядел на солнце.

Наступил апрель. Сверкающая ледяная бахрома увенчала карнизы, роскошью напоминая орган протестантского собора в Манхэттене.

Как-то раз Джон Смит заметил объявление, листок из школьной тетрадки, приклеенный к водосточной трубе. На нем расплывшимися буквами было написано:

"Химчистке No 7 требуется механик".

Это мне подходит, решил Джон Смит, именно то, что мне надо. Скромный маленький труженик химчистки ни у кого не вызовет подозрений.

Через пять минут он сидел в кабинете заведующего. Над столом висел портрет Дмитрия Ивановича Менделеева. Рядом белели графики и прейскуранты. На дверях болталась табличка - "Не курить!". Трусливая рука перечеркнула "НЕ" дрожащей линией.

"Оппозиция не дремлет", - подметил Джон Смит.

- Я прочитал ваше объявление, - сказал разведчик.

- Механик вот так необходим, - сказал заведующий, - был у нас отличный механик, сгорел на работе. В буквальном смысле. Пошел он к тестю на именины. Семь дней потом на работу не выходил. На восьмой день явился, заказал в буфете горячий шницель, только откусил и сразу вспыхнул, как бенгальская свеча...

- Я хотел предложить свои услуги, - молвил Смит.

- Документы позвольте взглянуть. Разведчик вынул из кармана фальшивые новенькие дивные бумаги.

- Оформляйтесь, - произнес заведующий.

С тех пор каждое утро разведчик сворачивал в задохнувшийся среди каменных глыб переулок, надолго исчезал в машинном отделении химчистки, где вибрировала центрифуга, краска летела с потолка и нестерпимо пахло вареными ботами.

Джон Смит зачищал клапана, следил за уровнем воды в баллонах, менял индикаторные трубки, чутко вслушиваясь в неровный пульс машин.

Как-то раз он задержался, меняя изоляцию, а когда вышел из-за прилавка, направляясь к дверям, то увидел Надю, которая стояла перед зеркалом и нахмурившись себя разглядывала.

Они пошли рядом, окунулись в солнечный и мокрый день апреля, а у них за спиной ночная вахтерша тетя Люба тотчас же с грохотом перегородила дверь железной балкой и навесила замки.

- Ну и ветер, - произнес Джон Смит, - как бы вас не унесло. В такую погоду надо обязательно взять под руку толстяка вроде меня.

- Вы не толстый, - сказала Надя, - вы самостоятельный.

- Можно, я вас провожу?-сказал разведчик и добавил: - По-товарищески.

- Я далеко живу, - сказала Надя.

- Вот и хорошо, - обрадовался Джон Смит, наступая в лужу, - вот и прекрасно.

Приемщица Надя не считала себя красавицей, но она была милая, с голубыми глазами и мальчишеской фигурой, а когда сидела за барьером, положив локти на отполированный до блеска стол, клиенты в брюках пытались разговаривать с ней и шутить, но девушка лишь постукивала карандашом, и в голосе ее рождались особые, неприятные, судебно-исполнительские нотки:

"Распишитесь, гражданин!"

Джон Смит взял Надю под руку, им стало тесно, а через двадцать минут разведчик и девушка уже сидели в ресторане ВДНХ под фикусом.

Официант подал меню, измятый листок бумаги в гладком коленкоровом переплете, отступил на шаг и замер.

Джон Смит повернулся к Наде.