Когда говорил я о хозяйствах Чичерова и Ляпина, Гришина, то огорчался, не ви-дя вокруг них молодой доброй поросли, которая и поможет при случае, и поучится у первопроходцев. У Епифановых по-иному. Рядом с Николаем Степановичем взял землю и начал заниматься молочным хозяйством его племянник, тоже Николай. И еще один племянник, Анатолий, по специальности зоотехник, тоже вышел из сов-хоза, поставил вагончик для жилья, базы, ищет коров, чтобы заняться тоже молочным производством. Из того же совхоза "Суровикинский" вышел Владимир Коновалов, его земля рядом, коровы пасутся рядом. Образуется новый "колхоз", "епифановский", в котором каждый при своем деле, при своем интересе, но связаны родством и всегда придут друг другу на помощь.
Рассказывая о Епифановых, я предвижу упреки в пристрастии. Слышу голоса: "Экономический анализ покажет... Завтрашний день прояснит..." Многие будут правы.
Я приехал к братьям Епифановым раз и другой. Приеду еще, потому что это новая жизнь, от которой не отмахнуться. О ней много судят да рядят, а здесь вот она! Здесь та жизнь, о которой я лишь слышал от старых людей да читал. Вспомним еще раз шолоховского Титка Бородина, который после войны и крови вцепился в работу и землю, "как голодный кобель в падлу". Не в гульбу, а в рабо-ту. Перечитайте роман, это было.
Тетя Нюра Крысова, сестра моей бабушки, имела в хозяйстве 12 коров. Спала три-четыре часа в сутки. Грудного ребенка кормила так: падала на пол, вынимала грудь, пока он сосал, спала. Там же в Забайкалье, в Самаринском Затоне, Кочмариха, хозяйка земли и лошадей, пешком шла пять километров вечерами домой, а по утрам на себе несла работникам харчи в кожаных торбах через плечо. "Лошади должны отдыхать, - говорила она. - Им работать". Она приходила на поле, становилась рядом с наемными жницами и работала день-деньской. А вечером снова пешком. "Лошади должны отдохнуть, чтоб потом хорошо работать".
Титок с книжных страниц и живые тетя Нюра Крысова, Кочмариха с семейством, миллионы других ушли одной и той же горькой дорогой - на высылку. Они ушли, и все рухнуло. И когда теперь возродится? И возродится ли? До этого далеко-далеко. Но добрый костер, который согреет наши тела и души, начнется с малого огонька. Не он ли перед нами? Мы все его так ждем. И потому простите меня, легковерного, за то, что радуюсь. И говорю единственное: Господи, помоги им, Епифановым, - Анатолию, Николаю, Любе, Людмиле и другому Николаю, Олегу, Степану, Михаилу, и совсем малому Степану, и Аленке, и всем, кто рядом с ними. Помоги им, Господи, и ты, Россия.
* * *
Свободное крестьянство ли, фермерство - дело новое. Идут туда с расчетом или просто с надеждой - всякий народ. "Они думают, калачи сами растут", сказал опытный механизатор, бывший звеньевой полеводства Ляпин. "Они хотят жить в Париже, а земля у них будет рожать", - усмехнулся агроном, бывший председа-тель колхоза Гришин, намекая на одного из соседей своих, нового хлебороба.
Всякие есть. Из наших калачевских свободных земледельцев "первого призыва", получивших наделы в 1990 - 1991 годах, кроме Чичерова и Ляпина, слежу я за Федоровым (тот, метр с кепкой, волгоградский механик по холодильникам, который на землю кидался: "Родная моя..."), Найденовыми, Шахановым.
Эпопея Федорова закончилась нынешним летом. Два года простояла его земля в бурьяне, непаханая. Ее изъяли. Федоров на банковский кредит "под землю" успел купить большегрузную машину, бульдозер. Техника работала в городе. Здесь все ясно.
Когда Найденовы, отец с сыновьями, предстали перед комиссией, вопросов было немного. Сыновья на вид крепкие, рукастые, желание есть - дело пойдет. На земле Найденовых я бывал, она в Задонье, у Фомин-колодца, место известное. Два раза приезжал, хозяев не было. Вагончик стоит, возле него - кое-какая техника, сторожевая собака и работник из местных, Голубинской станицы. Показывал он землю, посевы. Глядеть особо не на что было: земля не больно хороша и обработана, засеяна кое-как. Это не Гришина, не Штепо, не Чичерова - не хозяйские посевы. Здесь работник трудился. Там же, возле вагончика, металлическая сетка в рулонах, корморезка. Я прежде слыхал, и работник подтвердил, что собирался Найденов заняться откормом скота. Но как? Когда? Все это пока вопросы. Не суди в три дня, говорят у нас, суди в три года. Подождем и вернемся к Найденовым через год...
* * *
Еще один новый землепашец - А. К. Шаханов. О нем, наверное, стоит расска-зать подробнее.
В районном центре Калаче-на-Дону Александр Константинович Шаханов человек известный. Прежде он работал экономистом на заводе, преподавал в техникуме, в шумную пору "волгоградских митингов" избирался депутатом районного Совета, где был очень активен. Сторонник здорового образа жизни - бега трусцой, лыж, русской парной. Шаханов всегда жизнерадостен, улыбчив. Руки у вчерашнего преподавателя стали крестьянскими - мозолистые, потресканные, и намертво въелась в них земля. Встретил его недавно бывший сослуживец и охнул: "Ты чего, Константинович, так похудел? - И сам же догадался: - Земля тебя сосет..."
Дело в том, что молодой пенсионер, шестидесятитрехлетний бывший экономист А. К. Шаханов с 27 апреля 1991 года является владельцем 3,3 гектара земли на месте уже забытого ныне хутора Бугакова рядом с Бугаковским озером. Три гектара на первый взгляд мелочь по сравнению с крестьянскими хозяйствами в 50, 100, 800 гектаров. Но недаром сказал Шаханову председатель колхоза "Россия" В. Ф. Попов: "Если справишься с этой землей, памятник тебе поставим". Он знал, что говорил: ведь не зерновые культуры собирался сеять Шаханов на своем клочке земли, а овощи. В коллективных хозяйствах нагрузка на одного овощевода один-два гектара. Но работает на него колхозная техника, а помогают городские помощ-ники. И все равно тяжкий труд. Шаханов же остался со своими гектарами один на один, без радетелей и подмоги. Давайте посмотрим, что получилось из этого, на мой взгляд, невольного, но очень показательного эксперимента. Стоит ли сооружать Шаханову памятник? Злые языки говорят, что надо сооружать не памятник, а завод репейного масла, потому что новый земледелец репьями зарос. Как очевидец, живой свидетель, вдоль и поперек обошедший землю Шаханова, утверждаю, что репьев там нет. Сорняк, конечно, имеется, о нем разговор ниже. Но репейник пышно растет на соседних участках.
Дело в том, что "подвиг" свой Шаханов начинал не один, а в компании сотоварищей. В одиночку он бы не решился. "Лишь земли добейся, Константинович! - уверяли его сотоварищи. - У нас все в руках: электричество, тракторы, машины, вода". Он добился. Землю весной 1991 года дали всем шестерым друг возле друга: Шаханов, Борисов, Полянский, Горшенин, Марченко, Криштопа. Но "колхоз" не получился. Вместе кое-как землю вспахали, кое-как засеяли бахчевыми, пошли сорняки. Шаханов с семьею начал прополку. Сотоварищи медлили, но говорили, что "урожай будем делить поровну". Все поняв, Шаханов оставил напрасный труд. "Прополку" вела лишь чужая скотина. И делить оказалось нечего. Тогда и понял Шаханов, что коллективное хозяйство вшестером нежизнеспособно. Он ушел в единоличники, имея 3,3 гектара земли, собственные руки и желание работать.
Новоявленный фермер не был восторженным юнцом, он понимал трудности, которые ждут его. Обманувшись в "колхозе", он надеялся на государство, которое обещало помощь деньгами, техникой, организацией. Шаханову положена была ссу-да в 30 тысяч рублей. В райцентре обещали организовать предприятие по обработке земли мелким крестьянским хозяйствам. Идея отличная. Подаст заявку - и вспа-шут. Надо прокультивировать - сделают. Лишь плати. Ведь и в самом деле, иметь при трех гектарах машинный парк незачем. А еще было много постановлений московских, президентских указов о помощи фермерам. Им поверил Шаханов.
Поверил, но, не дожидаясь манны небесной, взялся за лопату. Осенью 1991 года он начал ставить ограду вокруг своих трех гектаров: вкапывал столбы, натягивал проволоку. Вручную вырыл шестиметровый колодец. Вручную углублял полузасохший пруд на краю участка. Он понимал, что без воды - погибель. Той же осенью и тоже вручную посадил 600 саженцев: яблони, груша, вишня, слива, грецкий орех, абрикосы, смородина, виноград. Завез навоза. Готовился к новой весне.