— Он опростоволосился с этой кампанией с первого же дня, — пожаловался Камаль. — Ему никогда не приходило в голову, что эта кампания затрагивает слишком многих людей, кроме него и Мелвилла?

Тиг просто продолжил говорить таким же спокойным тоном:

— Я все же поговорю с ним. У тебя итак достаточно своих проблем. Я разыщу Дерека и составлю план действий. Ты же занимайся пока своим штормовым дерьмом, Я же побеспокоюсь о своем.

Камаль ему не сказал, что дерьмо Дерека слишком близком затрагивало его собственное дерьмо, поэтому он согласился, закончив телефонный разговор, бросив с громким стуком трубку на стол.

Затем недолго думая, он взял телефон и просмотрел его специально закодированный список контактов, пока не достиг контакта тысяча шестьсот. Он нажал на кнопку вызова и стал ждать, чтобы услышать ее голос. Через несколько минут и через несколько секретарей, она ответила:

— Господин посол?

— Да, госпожа Президент. Спасибо, что ответили на мой звонок.

— Конечно, — вежливо сказала она, они оба понимали, что линия прослушивается и все ее разговоры ежедневно записываются. Они не могли говорить свободно, но у него не было другого способа связаться с ней.

— Я хотел выразить свое сожаление по поводу утренних новостей. Я понимаю, что открывшиеся обстоятельства ставят ваши собственные планы на будущее под угрозу.

Джессика вздохнула, ее голос стал мягче.

— Да, для меня все становится несколько туманным, но вам не стоит беспокоиться об этом.

— Я все же беспокоюсь, — деловито сказал он. — Я уже сделал выбор — ваше беспокойство — мое беспокойство, госпожа Президент. И я хочу, чтобы вы знали, что пока все еще думают о репутации партии и прессе, как бы лучше спасти свою шкуру, я думаю о вас.

На другом конце линии воцарилась тишина, Камаль стал переживать, что сказал слишком много, выразил слишком далеко идущие планы, хотя, судя по всему, она еще не была готова.

— Я даже не могу вам выразить словами, как сильно меня порадовали ваши слова, господин посол. Думаю, что... — она прочистила горло. — Думаю, вы один из очень немногих людей, который понимает, насколько сильно я хочу изменить кое-что в своем будущем.

— Я понимаю, — нежно утешил он ее.

— Спасибо.

— Всегда пожалуйста.

Затем он услышал, как к ней подошла глава секретариата и объявила о ее следующей встречи, и через несколько секунд телефон в руке Камаля замолчал. Он положил его на стол и поклялся сам себе, что сделает все от него зависящее, чтобы Джессика Хэмптон стала счастливой. Потому что он не мог вспомнить ни одного человека, который бы заслуживал счастья больше, чем она.

— Дамы и господа, — сказал пресс-секретарь, наклонившись к микрофону. — Президент будет здесь через несколько минут, но сначала я проведу с вами брифинг. Пожалуйста, помните, что президент абсолютно не заинтересована в вопросах, связанных с сенатором Мелвиллом, а также предстоящих президентских выборах.

Конференц-зал главного этажа Белого дома был заполнен известными журналистами, наряду с кучкой политических блоггеров и консервативными журналистами печатных СМИ. Камеры были наготове, микрофоны торчали в руках, все подались вперед, решительно стараясь не пропустить ни единого слова, падающего из уст диктора.

Джессика стояла в дверном проеме, окруженная охранниками, в соседней комнате. Стилист Белого дома суетился с ее волосами и пудрил нос, рядом стояла Фиона тихо говоря:

— Я понимаю, что они хотят создать впечатление о достижении прогресса, но факт состоит в том, что они не узнают ничего нового, или, по крайней мере, ничего, чем бы хотели поделиться с читателями. Не дать им никакой информации — это как посылать ягненка на заклание. Твой рейтинг опустится, как полет ястреба за кроликом.

— Тебе стоит остановиться и не использовать метафоры западного Техаса, — ответила Джессика, поправляю губную помаду, потом проведя руками по черной юбке, которую она надела с изумрудной шелковой блузкой и черным кардиганом. — И ты должна перестать беспокоиться о моем рейтинге. Я больше не участвую в выборах, поэтому это неважно.

Фионы сжала губы в твердую линию.

— За исключением того, что совершил Мелвилл, теперь его песенка спета, следовательно, у партии нет замены, это означает, что они в любой день обратятся к тебе.

— Я не собираюсь их слушать, — настаивала Джессика. — Они могут умолять до посинения… и это не каламбур… я не передумаю. Это мой последний срок. Мой единственный и последний срок на этом посту.

— А если Хэмптоны попросят тебя баллотироваться еще раз? — тихо поинтересовалась Фиона.

Джессика вздохнула. Как дело доходило до ее свекрови, она была не в состоянии принять твердое решение. Видно срабатывал фактор, который всегда заставлял ее приносить жертву, к которой она не была готова, делала то, что не хотела. Но она любила их, и что еще более важно, они очень любили Джона и, находясь рядом с ними, она чувствовала себя немного ближе к нему после того, как он умер.

Но теперь, когда ей осталось всего лишь пятнадцать месяцев, она понимала, что если она хочет быть свободной, ей придется противостоять не только своей партии, но и свекрови. И каким-то, наверное, шестым чувством, она понимала, что если сейчас дрогнет и сдастся, то никогда уже не освободится. Еще один срок еще дальше отодвинет ее нормальную жизнь, которую, вряд ли, потом она сможет вернуть.

— Они готовы, мэм, — сказал агент, стоящий перед ней, повернувшись и коснувшись пальцем наушника.

Она глубоко вздохнула и вошла в комнату, все мужчины и женщины, находящиеся в конференц-зале встали, ее пресс-секретарь произнес:

— Дамы и господа, Президент Соединенных Штатов Америки.

Она подошла к трибуне и минуту регулировала из прозрачного стекла телесуфлер, чтобы оно было перед ее глазами.

— Спасибо. — Она посмотрела на Маркуса Амброуза из WNN с мрачной улыбкой, надеясь, что он поймет насколько кандидат в президенты его брата испортил ее планы.

— Думаю, что мистер Рид довольно подробно объяснил вам по поводу нашего расследования, но я рада ответить на любые ваши вопросы, которые у вас имеются.

Послышались выкрики: «Госпожа Президент», камеры ожили, комната взорвалась безумно оголодавшей прессой, жаждущей получить больше информации.

— Да, Маркус? — произнесла Джессика, указывая на красивого молодого человека, который быстро становился новым любимцем политической прессы, благодаря, в немалой степени, посредничеству его брата Дерека.

— Спасибо, госпожа Президент. Правдивы ли слухи, что найденные пули каким-то образом связаны с особым типом огнестрельного оружия, используемого русскими киллерами мафии?

Джессика шесть лет тренировалась выслушивать такие вопросы, а не вздрагивать всякий раз, показывая, что она готова взорваться от тревоги и давления. Но ее сердце стучало, как угорелое, и она почувствовала выступивший пот сзади на шеи.

Она прекрасно знала, лучшее, что можно сделать в подобной общественной или политической ситуации — дать как можно меньше информации. Сотрудники, отвечающие за средства массовой информации, Джона обучили ее в те первые дни, когда она училась работе сенатора, спотыкаясь каждый день в тумане горя и шока. Она любила беседовать с людьми — прессой, другими сенаторами, избирателями — как будто они были обычными людьми, которые повстречались в супермаркете или фитнес-клубе.

— Ты не должна говорить, что Джон не любил хот-доги, — сказал ей его главный помощник, когда она остановилась в коридорах офиса Сената.

— Почему? — спросила она.

— Потому что, если эту историю кто-то повторит, исказив, не пройдет и сорока восьми часов и на нас обрушится ассоциация производителей свинины, нам придется защищать память Джона.

Это был сигнал к пробуждению и первая реальная путеводная нить, Джессика поняла, что она не может быть самой собой, если собирается сохранить память Джона.