— Госпожа президент, — позвала Ванесса из французских дверей Овального кабинета, выходившего на террасу. — Прибыл посол.

— Спасибо, пожалуйста, проводите его.

Мгновение спустя посол вошел в патио, Джессика была потрясена, ее сердце заколотилось и в груди, вернее чуть ниже, запорхали бабочки.

На нем был прекрасно сшитый костюм, классический английский костюм, но загар, выделял его, несмотря на всех мужчин Вашингтона, носивших темные костюмы. Контраст с его густыми, темными волосами был настолько разительным, что Джессика не могла не обратить внимание на его широкие плечи, на которых костюм сидел идеально. Портной этого мужчины однозначно заслуживал похвалы.

— Госпожа президент, — сказал он, подходя и протягивая руку. Она пожала и старалась не обращать внимания на электрические искры, которые заскользили у нее по коже, как только она прикоснулась к нему.

— Пожалуйста, присаживайтесь, господин посол. Я надеюсь, вы не возражаете, что мы проведем нашу встречу на свежем воздухе. Иногда мне кажется, что я не была уже на улице целыми неделями.

— Как и я. Прекрасно, — он улыбнулся, и она была ослеплена блеском его белозубой улыбки. Она снова перевела взгляд на золотую сережку, и мысли об опасном пирате закружились у нее в голове.

— Я решила вас опередить и заказала лимонад и сэндвичи с чаем. Но если вы против, я могу позвонить и персонал встанет рядом, чтобы разлить нам лимонад или чай, — сказала она, улыбаясь и дерзко ему подмигнув. Наверное, это было не вполне уместно для президента подмигивать послу, но Джессика чувствовала себя сегодня более оживленной, чем обычно.

Посол опустил голову, как бы раскаиваясь и поглядывая на нее из-под ресниц.

— Я переступил черту, госпожа президент. Прошу прощения. Если вы простите меня, в знак раскаяния я сам буду наливать вам лимонад.

Она заметила искры смеха у него в глазах, несмотря на то, что он старался выглядеть огорченным.

— Думаю, что все хорошо, господин посол, — ответила она, наконец, смеясь. Он смотрел на нее, и она готова была поклясться, что увидела жар в его глазах, но он очень быстро его унял, передвинувшись, чтобы наполнить каждому из них бокал ледяным лимонадом.

— Вам следует называть меня Камаль, госпожа президент.

— Буду, если вы будете называть меня Джессикой, когда мы наедине. А-то я стала забывать свое имя, так мало людей называют меня по имени.

Он серьезно кивнул, словно понял, что она имела в виду.

Она достала пачку бумаг, поставила стакан с лимонадом на стеклянный столик.

— Теперь, Камаль, итак, что мы собираемся сделать, после того, как проставим тарифы на производство экспорта после 2019 года? 

Камаль рассматривал Джессику Хэмптон, пока она целенаправленно обсуждала ряд положений предложенного соглашения. Он знал, что она на несколько лет старше его, но она не выглядела на свой возраст, скорее выглядела даже моложе. У нее была гладкая кожа, голубые светлые и ясные глаза, в медных волосах не было проседи. И хотя это было совершенно неуместно, он ничего не мог с собой поделать, поскольку его мужской мозг, воспринимал ее ниже шеи, как женщину, причем одаренную формами. Да, президент Соединенных Штатов был «деткой», и ему было тяжело сосредоточиться на сложностях переговоров.

— Извините, вы не могли бы повторить последнее положение? — спросил он, немного встряхнувшись, пытаясь перезагрузить другие части своего сознания.

Она одарила его нежной улыбкой, отчего его член дернулся в дорогих брюках. О, черт.

— Почему бы нам не сделать небольшой перерыв, — произнесла она, даже не взглянув на свой сотовый телефон, который лежал перед ней на столе. — У нас есть час до моей следующей встречи. Не хотите прогуляться по Саду роз, чтобы прочистить голову? Иногда движение помогает мне думать.

— Отличная идея, — произнес он, вставая и протягивая ей руку. Она нерешительно взяла его за руку, но он сделал то, что хотел, а не то, что предписывал протокол, положил ее руку в сгиб своей руки и повел ее в знаменитый Сад роз Белого дома.

— Так вы давно уже в Штатах, насколько я понимаю? — спросила она, когда они шли по дорожке между кустами роз.

— С восемнадцати лет, я приехал учиться в институте, — ответил он. — Я был в школе-интернат в Англии десять лет, пока не приехал сюда.

— О боже, — воскликнула она. — Так вы не были в Египте с тех пор, как были еще маленьким мальчиком?

— Не совсем. Я часто езжу домой, конечно, но мое образование было исключительно западным.

Она нахмурилась, и он подавил желание разгладить пальцем крошечную морщинку, которая появилась у нее между бровями.

— Ну, это объясняет британский акцент, — сказала она с улыбкой.

— У меня он был бы все равно, независимо от школы-интерната. Помните, Египет был Британской колонией в течение достаточно долгого времени. Большинство моих сограждан ни говорят на английском с британским акцентом.

Она кивнула, они шли молча несколько минут, ее рука по-прежнему оставалась на его. Он чувствовал запах роз, а также еле уловимый запах миндаля, которым пахли ее волосы. Солнце немного грело, он прикрыл глаза на мгновение, представляя, что вот такая была бы его жизнь — красивое место, прекрасная женщина рядом и никаких других обязательств.

— Это трудно? — спросила она, нарушая установившуюся тишину. — Представлять страну, в которой вы никогда не жили? Я признаюсь, что мне иногда сложно представлять свою страну, хотя я прожила в ней всю жизнь. Мне кажется это тяжело, отстаивать права и добиваться успеха для страны, которая в некоторой степени для вас как иностранное государство.

Он вздохнул, подбирая слова, чтобы попытаться объяснить американке его концепцию семьи, страны и культуры. Многие с Ближнего Востока поняли бы его, но большинство американцев не смогут.

— Мой отец очень известный человек в Египте, у нас также очень большая семья, включая всех родственников. Двоюродные братья и мой брат учились в школе-интернате вместе со мной, у меня есть племянницы и племянники, которые работают у меня в посольстве, мой отец ездил в Англию почти раз в месяц, чтобы проверять мои успехи в обучении, а все свои каникулы я проводил в доме недалеко от Каира.

Она кивнула, и выражение ее лица придало ему оптимизм.

— Для меня Египет не только место, где я родился, это целый комплекс убеждений, мировоззрений, семейных связей и культурных традиций. Мой Египет не привязан конкретно к земле, в большей степени к людям, египтянам, разбросанным по всему миру. Я представляю их всех, что они являются частью меня независимо от того, где мы находимся в любой момент времени.

Она, наконец, вытащила свою руку, и он чуть не положил ее обратно, потому что ощутил настолько неожиданно холодным и одиноким стало это место.

— Да, это прекрасно, — сказала она. — Может из-за того, что мы столько не путешествуем по миру, как другие страны, американцы более привязаны к определенной местности. Хотя мне кажется, что эмигранты стали намного глубже понимать некоторые вещи, которые не отделяют их по существу от американцев. Проведя юность за границей, я поняла это, поскольку была очарована, что некоторые вещи настолько глубоко вжились в меня, заставляя чувствовать себя американкой, несмотря на то, что я глубоко погрузилась в марокканскую культуру.

Он улыбнулся, поскольку они молча одновременно развернулись и направились в обратную сторону. Он в очередной раз проигнорировал протокол и все же положил ее руку на сгиб своей руки.

— И каковы же были эти вещи? — спросил он, внимательно вслушиваясь в каждое ее слово, которое она произносила, ее голос напоминал ему теплый мед на кончике языка, а стоило ее губам задвигаться, так это был зов сирены для его нижних отделов тела.

— Одежда — это очевидно, конечно, мне пришлось адаптироваться к этому, пока я была в Марокко, и это вызывало у меня желание освободиться, получить ту свободу в одежде, которую я могла позволить себе дома. Меня никогда никто не ограничивал, кроме тех обязанностей, которые сейчас возложены на меня. Мне был двадцать один и я не осознавала всю ту свободу, которую имела.