Он пересчитал деньги - сто шестьдесят две тысячи крон.

В шесть он включил телевизор, надо послушать первый выпуск новостей. К тому времени Таня уже была дома, готовила на кухне обед.

Выпуск начался как раз с того сообщения, какого ждал Коноваленко. К своему удивлению, он узнал, что выстрел, которым он намеревался всего-навсего разбить ветровое стекло полицейской машины, оказывается, можно считать прицельным. Пуля угодила одному из патрульных полицейских точно между глаз. Он умер мгновенно.

Потом показали фотографию убитого. Клас Тенгблад, двадцати шести лет, отец двух малолетних детей.

О личности преступника полиция сообщила только, что он был один и что он же несколькими минутами раньше ограбил отделение Коммерческого банка в Акалле.

Коноваленко скривился и хотел было выключить телевизор, но заметил, что в дверях стоит Таня и смотрит на него.

- Хороший полицейский - мертвый полицейский, - сказал он и нажал кнопку дистанционного управления. - Чем нынче кормят? Я проголодался.

Таня и Коноваленко уже заканчивали обед, когда вернулся Владимир и тоже сел за стол.

- Ограблен банк, - сказал Владимир. - И убит полицейский. А одинокий преступник говорит по-шведски с акцентом. Полиции вечером в городе будет пруд пруди.

- Бывает, - отозвался Коноваленко. - Ну как, сообщил насчет заказа?

- К полуночи весь преступный мир будет знать, что можно заработать сто тысяч крон, - ответил Рыков.

Таня поставила перед мужем тарелку с едой.

- Непременно нужно было убивать полицейского именно сегодня?

- А с чего ты взял, что это моих рук дело?

Владимир пожал плечами:

- Мастерский выстрел. Налет на банк, чтобы оплатить заказ на Виктора Мабашу. Иностранный акцент. Все указывает на тебя.

- Ты заблуждаешься, если думаешь, что выстрел был прицельный. Случайное везение. Или невезение. Как посмотреть. Но в город вечером поедешь один, на всякий случай. Если хочешь, возьми с собой Таню.

- В Сёдермальме есть несколько клубов, где тусуются африканцы. Пожалуй, с них и начну.

В половине девятого Таня и Владимир уехали в город. Коноваленко принял ванну, а потом расположился у телевизора. В новостях постоянно и подолгу рассуждали об убитом полицейском. Но никаких реальных зацепок у дознания не было.

Еще бы, думал Коноваленко. Я следов не оставляю.

Он было закемарил в кресле, как вдруг зазвонил телефон. Один резкий звонок. Потом опять, на сей раз семь сигналов. Когда телефон зазвонил в третий раз, Коноваленко снял трубку. Теперь он точно знал, что это Владимир. Они заранее обговорили условный код. В трубке слышался характерный шум, из чего он заключил, что Владимир находится в какой-то дискотеке.

- Ты меня слышишь? - крикнул Рыков.

- Слышу, - отозвался Коноваленко.

- А я и себя толком не слышу. Есть новости.

- Кто-то видел Виктора Мабашу в Стокгольме? - спросил Коноваленко. Владимир наверняка звонит из-за этого.

- Еще лучше. Он сейчас здесь.

Коноваленко громко перевел дух:

- Он тебя заметил?

- Нет. Но он начеку.

- С ним кто-нибудь есть?

- Он один.

Коноваленко задумался. Сейчас двадцать минут двенадцатого. Как же поступить?

Немного погодя он решился:

- Давай адрес. Я выезжаю. Жди меня на улице. И как следует осмотрись в клубе. Прежде всего проверь, где запасные выходы.

- Ладно.

На этом разговор закончился.

Коноваленко проверил пистолет, сунул в карман запасную обойму. Потом зашел к себе в комнату, отпер стоявший у стены металлический чемодан. Достал две гранаты со слезогонкой и два противогаза, запихал их в пластиковую сумку, ту самую, в которой принес украденные деньги.

И наконец аккуратно причесался перед зеркалом в ванной - таков был ритуал подготовки к важной акции.

Без четверти двенадцать он вышел из халлундской квартиры и на такси поехал в город. На площади Эстермальмсторг расплатился и пересел в другое такси, на котором отправился в Сёдермальм.

Дискотека располагалась в доме № 45. Коноваленко велел таксисту высадить его у дома № 60 и пешком пошел в обратную сторону.

Внезапно из темноты вынырнул Рыков:

- Он там. Таня уехала домой.

Коноваленко медленно кивнул:

- Ну что ж, будем брать.

По его просьбе Владимир подробно описал внутренность дискотеки. Когда он закончил, Коноваленко задал только один вопрос:

- Где именно он находится?

- У стойки, - ответил Владимир.

Коноваленко опять кивнул: все ясно.

Через несколько минут оба натянули противогазы и сняли оружие с предохранителя.

Владимир распахнул дверь, сбил с ног изумленных охранников.

Потом Коноваленко бросил внутрь гранаты со слезогонкой.

Подари мне ночь, сонгома. Как выдержать этот ночной свет, который не дает спрятаться? Зачем ты послала меня в эту диковинную страну, где человек лишен темноты? Я отдал тебе мой отрубленный палец, сонгома. Принес в жертву частицу моей плоти, чтобы ты взамен подарила мне темноту. Но ты покинула меня. Оставила в одиночестве. Я одинок, как антилопа, которая уже не в силах уйти от охотника-читы, от леопарда.

Свое бегство Виктор Мабаша воспринимал как уход в похожее на сон невесомое состояние. Его душа словно бы незримо странствовала сама по себе, где-то поблизости. Казалось, он чувствовал за спиной собственное дыхание. В «мерседесе», чья кожаная обивка приводила ему на память далекий запах антилопьих шкур, было только его тело, и прежде всего больная рука. Палец отсутствовал и все равно был здесь - как неприкаянная боль в чужой стране.

С первых же минут сумасшедшего бегства он пытался заставить себя обуздать собственные мысли, действовать разумно. Я зулус, твердил он, как заклинание. Я принадлежу к непобежденному народу воинов, я - один из сыновей неба. Мои предки всегда были впереди, когда наши импи шли в атаку. Мы побеждали белых задолго до того, как они изгнали бушменов в бесконечные пустыни, на скорую гибель. Мы побеждали их, прежде чем они объявили нашу страну своими владениями. Мы одержали победу у подножия Исандлуаны и отрезали им челюсти, которые после украшали краали наших вождей. Я зулус, один палец у меня отрезан. Но я стерплю боль, и еще девять пальцев у меня осталось - ровно столько, сколько жизней у шакала.

Когда стало совсем невмоготу, он наугад свернул на лесную дорожку и остановился у блестящего озера. Вода была до того черная, что он было принял ее за нефть. Сел на прибрежный камень, размотал окровавленное полотенце и заставил себя осмотреть руку. Кровотечение не унималось, рука была как чужая, но боль присутствовала скорее в сознании, чем в ране на месте пальца.

Как вышло, что Коноваленко оказался проворнее его? Секундное сомнение - вот что одержало над ним верх. И бегство тоже было безрассудством. Он повел себя как растерянный ребенок. Действовал недостойно - и по отношению к себе, и по отношению к Яну Клейну. Надо было остаться, обыскать вещи Коноваленко, найти билеты на самолет и деньги. А он только и захватил с собой, что немного одежды да пистолет. Даже не запомнил, как ехал. Вернуться невозможно. Он попросту не найдет дорогу.

Слабость, думал он. Я так и не сумел ее одолеть, хоть и отказался от всех моих убеждений, от всех принципов, какие мне внушали с детства. Этой слабостью меня наказала сонгома. Она слушала духов и велела псам петь мою песню - песню о слабости, которую я никогда не сумею одолеть.

Солнце, которое в этой диковинной стране будто никогда и не отдыхало, уже поднялось над горизонтом. Хищная птица взмыла с верхушки дерева и полетела вдоль водного зеркала.

Прежде всего нужно поспать. Несколько часов, не больше. Он знал, много спать ему не требуется. А потом голова опять заработает, и он сумеет что-нибудь придумать.