Вот что мне нравится в наших "новых" русских, так это размах. Если они строят дом – то он должен быть никак не меньше царского дворца, если приобретают участок земли – то размером с княжество. При этом никто из них не думает о целесообразности своих приобретений.

Дачный поселок своим наименованием Мяча, как я узнал совсем недавно, был обязан беловато-желтому известняку с таким же названием, применявшемуся в строительстве.

Примерно в двадцати километрах вниз по реке даже находился карьер, где добывали этот известняк. Немало его было и в окрестностях дачного поселка, особенно в ярах, где высились обрывы.

Первопроходцы, построившие свои дачки еще во времена застоя, использовали дармовой стройматериал на полную катушку. Благо, за него не нужно было платить и соответствующие органы не требовали справок из серии "Где взял?". Да и ходить за известняком было совсем недалеко, даже транспорт не требовался, разве что тачка.

Слово "мяча" имело и другое толкование – "зимняя слякоть". Самое интересное, но и оно подходило поселку как нельзя лучше.

Зимой (примерно со средины декабря и по первое февраля) Мяча наиболее гнилое место во всей округе.

Дождь вперемешку со снегом, промозглая теплынь, от которой вместо радостей одни хвори, ветер, который крутит, как хочет…

Короче говоря, отвратительный период. Будь такая возможность, богатые жители Мячи давно бы подмазали небесное начальство на предмет улучшения погодных условий.

К счастью для простых людей, деньги и золото в таких сферах не катят, вот и приходится нуворишам страдать целых полтора месяца, пока не ударят настоящие морозы, и не выпадет чистый до голубизны снег.

Впрочем, многие из них в это время "страдают" не на своих дачах, а где-нибудь в Малазии или на Карибах.

Что ж, вольному – воля, счастливому – удача, а богатому – золотой унитаз с подогревом и электронным управлением. Каждому свое.

Дача моего "клиента" была большая, но бестолково построенная. Она напоминала двухэтажный сарай.

Все необходимые по ее статусу прибамбасы были на месте (в чем я и не сомневался): забор, через который и птица перелетит с трудом, осветительные фонари, как на стадионе, видеокамеры слежения по фасаду, сигнализация и круглосуточная охрана. В общем, все как у людей – по-взрослому.

Но не зря говорил Козьма Прутков, что нельзя объять необъятное.

Чтобы наладить надежную охрану такого большого дачного участка (включающего и лес), потребовались бы затраты, которые по карману разве что государству. И то если здесь будет жить как минимум премьерминистр.

Поэтому я не стал биться лбом о кованые ворота, а сразу же зашел с тыла – по овражку. Машину вместе с Марьей я оставил в укромном месте, куда можно быстро добежать в случае неудачи – когда придется делать ноги.

– Ежели что, – сказал я Марье на прощанье, – уезжай отсюда без оглядки. И запомни – вечером ты меня не видела и вдвоем мы никуда не ездили. Стой на этом, даже если тебя будут пытать.

– Что значит – "ежели что"?

– А то и значит, – ответил я сердито. – Если начнется стрельба, подожди, скажем, пятнадцать минут и сваливай. Поезжай не быстро, чтобы не подумали, будто ты рвешь когти с места происшествия. Поставишь машину потихоньку в гараж – и на боковую. Если все-таки докопаются, что ты куда-то ездила среди ночи, придумай что-нибудь. Ты ведь у меня умница. Все ясно?

– Не совсем. Разве намечается какое-то происшествие? По-моему, разговор был о том, что вы намереваетесь лишь посмотреть…

– Эти смотрины могут закончиться кровопусканием. Пока только неизвестно кому. Очень хочется, чтобы чаша сия меня миновала.

Мне вовремя вспомнилось, что я теперь не диверсант-ликвидатор высокой квалификации по прозвищу Волкодав, а обычный предприниматель, опасающийся не только за судьбу своей фирмы, но и за свою жизнь.

– А вдруг вас убьют… – упавшим голосом сказала Марья.

В ее глазах притаилось что-то непонятное; то ли она и впрямь беспокоилась за меня, то ли просчитывала очередную финансовую комбинацию, в которой мне уже не было места.

– Убьют – закопаешь. На это у фирмы денег точно хватит. А если серьезно, то не каркай. Думай о чемнибудь хорошем. И последнее: дверки машины держи заблокированными, стекло низко не опускай, ключ должен быть на старте, свой газовый пистолет положи на сидение – чтобы, в случае чего, не замешкалась.

Все, я ушел…

Она что-то сказала мне вслед, – наверное, дежурную фразу типа "Ни пуха, ни пера" или "Скатертью дорожка" (это если у нее за пазухой для меня камень припасен), но я не расслышал. Все мои мысли и чувства были устремлены вперед.

Нет, скорее наоборот: я хотел подобраться к даче "клиента" задами.

Как я и ожидал, тыл дачи оказался пусть и не проходным двором, но вполне преодолимым препятствием.

Доски забора держались некрепко, но я не хотел оставлять следов, поэтому разбежался, подпрыгнул, и, уцепившись руками за верх ограждения, одним махом перекинул тело на другую сторону.

Мягко и бесшумно приземлившись, я невольно подумал – не без самодовольства: "Есть еще порох в пороховницах…". И тут же осадил себя – не рисуйся прежде времени.

Я не шел между деревьями, а скользил, плыл, – так, как меня натаскивали в спецучебках, и как доводилось все это проделывать не один раз в боевой обстановке. Теперь я был призраком, фантомом.

Темнота стояла, хоть глаз выколи, но у меня был свой маяк – фонарь на углу какой-то хозяйской постройки, очень похожей на конюшню.

Время от времени я приседал и аккуратно исследовал подозрительные участки лезвием кухонного ножа. На мою удачу, "клиент" не решился (или не догадался) заминировать подходы к даче хотя бы петардами.

Не было и растяжек с пиропатронами.

Я знал, что некоторые особо подозрительные нувориши (особенно те, кто опасались "заказа") устраивали на очень высоком профессиональном уровне ловушки с фейерверками. Попав в огненное кольцо, мало кто мог выбраться из него целым и невредимым.

С другой стороны мне такая беспечность "клиента" показалась подозрительной. Чрезвычайная легкость, с которой я проник на территорию дачного участка, ни в коей мере не усыпила мою бдительность.

Я оказался прав.

Не знаю, каким чувством – седьмым, восьмым, а может, двадцатым – я уловил в темноте среди жидких кустиков какое-то движение. Я сначала застыл на месте в полной неподвижности, а затем, выставив нож вперед, как копье, опустился на корточки.

Ну конечно же, этого и следовало ждать. Я уже достаточно близко подошел к даче, и свет фонарей, освещавших двор и фасад, с низкой позиции послужил мне экраном.

И на этом экране достаточно четко вырисовалась мощная, приземистая фигура сторожевого пса – уж не знаю, какой породы.

Песик – чтоб он сдох! – явно что-то учуял. Или кого-то. Но пока соображал, как ему поступить, – залаять или без особого шума вцепиться непрошеному гостю в глотку.

Наверное, второй вариант ему понравился больше.

Неторопливо, даже вразвалку, – как борец перед схваткой на ковре – пес двинулся вперед. В моем направлении.

Вот сволочь! – прошептал я в отчаянии. Бежать поздно, а сражаться… – кто его знает, что это за зверь.

Хорошо, если пес не шибко обучен сторожевым премудростям. А если его специально натаскивали охоте на человека?

Тогда мне хана. В темноте с моим оружием особо не разгуляешься.

Если я не успею нанести удар первым… лучше об этом и не думать. Пока суть, да дело, пес запросто может снять с меня скальп и отгрызть все выступающие части, в том числе и…

Господи, только не это!

Конечно, можно залезть на дерево. Но как потом мне, Волкодаву, смотреть в глаза простому трудовому народу в лице Марьи? Стыд-то какой. Мужик, способный голыми руками убить быка, испугался шавки.

Нехорошо.

Нет, здесь у меня получился явный перебор.

В том звере, что неторопливо, с сознанием своей силы и превосходства, приближался ко мне, от шавки была только родословная. Которая терялась где-то во тьме веков. Чудеса селекции довели его вес как минимум до шестидесяти килограммов.