Солдат подошел к женщине, посмотрел: взяв под мышки, подвинул ее к краю тротуара и повернул навзничь.
- Готова! - сказал солдат. - Ловко ударили гады! Ладно! Запомню я, милая, твои синие глаза!
Женщина лежала мертвая, строго улыбаясь, и, широко раскрыв синие глаза, смотрела в серое небо.
К лавке подъехал полок на дутых шинах. Из-под брезента смотрели буханки. Вкусно запахло свежим черным хлебом... Лавка открылась... Продавцы начали выгружать хлеб и вносить в лавку, поглядывая на убитую. Извозчик слез с козел, снял шапку и спросил солдата:
- Чего это?
- Юнкера балуются!
- Так...
Солдат отвел Андрюшку в сторону и сказал, бегая белесыми глазами по сторонам:
- Вот что, хлопчик: пропуск у тебя на двоих?
Андрюшка прищурился:
- Видать, товарищ, документов нет? Давай сюда карточки!
Солдат отдал карточки Андрюшке.
Хлеб разгрузили. Извозчик сказал:
- Положите, товарищи, женщину на полок. Чего ей тут валяться! Свезу куда надо.
- И то!
Тело подняли, положили на полок и прикрыли брезентом. Извозчик погнал рысью лошадь с места.
Из двери лавки выглянул заведующий.
- Невелика нынче очередь у нас, - сказал он, обращаясь к солдату и Андрюшке. - Пожалуйте, граждане!..
Солдат и Андрюшка вошли в лавку. Барышня, отстригая купоны, удивилась:
- Что это у тебя, Андрюшка, столько новых карточек?
- А у нас в лазарете народу прибыло, - кивнул Андрюшка в сторону солдата.
Тот отдал честь и распустил свой большой мешок.
Пока они получали хлеб и укладывали его, в магазин набралось один по одному порядочно народу.
Волхонка была пуста. Трамваи не ходили. Женщины и мальчишки с котомками перебегали от одной лавки к другой. Далеко били одинокие выстрелы. Где-то близко застучал пулемет...
- Куда нести-то? - спросил солдат.
- Прямо переулком, за угол, - ответил Андрюшка. - Мы из судаковской усадьбы.
На углу, под каменной стеной судаковского сада, похаживал, ежась от октябрьского холодка, юнкер.
- Пропуск! Куда столько хлеба несете?
- У нас лазарет, товарищ, - ответил солдат. - Пропуск на двоих...
- Проходите.
- А покурить есть?
- Проходи! - грозно крикнул юнкер.
Солдат завернул за угол и крикнул:
- А золотых погонов тебе не носить!
Юнкер рассердился и выскочил за угол, вслед за солдатом. В тот же миг на другом углу, по гребню орловских конюшен, прочертило огнем, и, словно кто коленкор разорвал, раздался залп. Пули исщербили штукатурку ограды и шмелями гудели, улетая. Юнкер юркнул под защиту каменной стены. Солдат с Андрюшкой побежали к воротам судаковского дома...
У калитки дежурил Еванька. Он живо отодвинул засов и впустил солдата и Андрюшку во двор.
- Здорово! - сказал, опустив мешок на землю, солдат и вытер со лба пот рукавом.
К ним подошел Варкин. Он и солдат остро взглянули друг другу в глаза. Варкин начал быстро задавать солдату вопрос за вопросом, сам сейчас же отвечая:
- Какого полка? - "Сто восемьдесят восьмого запасного". - В командировке? - "Точно так". - Документы? - "Украли". - На какой мы сейчас стоим платформе, товарищ? - спрашивал Варкин.
- Мы сейчас на платформе за немедленный мир.
- А насчет земли? Отобрать у помещиков. Немедленно! Ясно? Про бедноту слыхал?
- Сам бедняк!
- Вижу. Ну, Аника-воин, ладно, оставайся. Зачислен на довольствие.
- Покорно благодарим.
- Проходи во флигель, пока господа не заметили. Хлеб поступает в общий котел... Андрюшка, скажи Лизавете Ивановне. Хлеб - на весы. Ну-ка, Еванька, подсоби...
Андрюшка с помощью Еваньки поволок мешок с хлебом на кухню.
Сестра милосердия
Костя ушел из дому после утреннего кофе и обещал прийти к завтраку. Отец и мать смотрели из окна столовой за тем, как Костя в новой шинели с широкой белой перевязью над левым локтем прошел через двор бодрым военным шагом. С винтовкой на плече, он в такт шагам помахивал правой рукой.
Когда калитка затворилась за Костей, Анна Петровна вернулась к столу и, обращаясь не то к мужу, не то к портрету, украшенному лаврами, несколько раз повторила:
- Что же нам делать? Что делать? Что нам делать?
Федор Иванович внимательно посмотрел на жену. Положив руку на плечо жены, Федор Иванович сказал ласково, но наставительно:
- В подобных случаях надо сохранять самообладание, не терять себя. А для этого надо вообразить, что ровно ничего не случилось, и делать все, что мы бы делали всегда.
- А что будете делать вы?
- Я? Я буду то же делать, что делал вчера. А именно: посмотрю, какие еще вещи можно убрать из картинной галереи в спальную комнату. Там есть еще место. Вынуть полотна из рам мне поможет Архип.
- Вы забыли еще одно очередное дело... Я просила вас...
- Забыл, дорогая. Что именно? Напомни.
- Вы забыли, что вашего сына избили вчера дворовые мальчишки.
- Ага! - вспомнил Федор Иванович. - Чтобы кучер и дворник поучили мальчишек. Да, да! Забыл. Сделаю сейчас же. Я буду в галерее.
И Федор Иванович вышел.
Вошла Аганька без зова. Видно было, что она горит нетерпением что-то рассказать.
- Барыня, голубушка, какие страсти Андрюшка говорит! На Волхонке в очереди юнкера женщину убили...
- Что за вздор!
- Да нет, верно!
- Ступай! Пошли Лизавету Ивановну - одеваться. Да посмотри, были ли дворник и кучер у Федора Ивановича.
И Анна Петровна прошла к себе.
Аганька сбегала за Лизаветой Ивановной, потом накинула платок и выбежала во двор. Ей было весело и жутко: уже со всех сторон теперь на улицах слышались выстрелы. Пулеметная стрельба делалась гуще и чаще. В воротах мелькнул автомобиль с красным крестом в белом круге на брезентовом верхе.
На дворе пусто. Шальная пуля срезала лист с ясеня и чокнула в стену, взбив пыль от штукатурки. Аганька взвизгнула и козой прыгнула под дерево, будто хотела укрыться от дождя. Передохнула и степенно направилась в сторону кучерской, откуда слышался отчаянный вопль Андрюшки. Форточка в окне у кучера Архипа была, словно нарочно, открыта, чтобы все слыхали.
- Ой, папынька, не буду! Никогда больше не буду! Миленький, довольно! - кричал, взвизгивая, Андрюшка.
Аганька подкралась к окну и, заслонив лицо руками, прильнула к стеклу. Сердце ее замирало, ей стало жаль Андрюшку.