Три занятия поглощали меня: чтение, работа и постель, и всем трем я предавался как мог, сколько хватало времени и сноровки. Но теперь я начал чувствовать, что слишком крепко связал себя с Клодин, и тут-то понял - от чтения хороших книг еще не станешь мудрым. Раз можно читать и ничему не научиться, значит, и это вроде обман: выходит, и в хорошие книги прячешься от жизни: все равно как в книжонки про секс и гангстеров, смех да и только. Сперва я чуть не бросил читать, решил было - это и есть лекарство от болезни, названия которой я не знал, да передумал: лучше уж брать побольше от жизни и заодно больше у нее учиться. Мол, в чувствах моих, конечно, сумбур, но я уж во всяком случае не спятил. А на самом деле из всего этого видно, насколько я потерял голову, хотя, воображая, будто я в здравом уме, я перестал изводиться и по крайней мере почувствовал, что я пуп земли.

На фабрике мной не слишком дорожили, скорее терпели, хотя, уж наверно, я стоил тех восьми фунтов, которые мне вручали каждую пятницу. Я таскал тюки материй со складов в закройные цеха, а иногда грузил готовую одежду на машины, которые подъезжали к складу. Одно было хорошо в моей работе: одежда доставалась мне по своей цене, а иной раз и бесплатно - когда у меня хватало духу нахально пронести ее под комбинезоном. Работал я спустя рукава, но однажды предложил, как побыстрей переправлять ткани из одного отдела в другой, тут начальство поняло, что я парень башковитый, и главный управляющий спросил - может, я хочу перейти в контору. Уоллес Толкач, в прошлом майор,- рыжие усищи, рожа свирепая,- он, конечно, не сомневался, что я обрадуюсь случаю выдвинуться, и порядком удивился, когда я, в точности подражая ему, отрывисто пролаял - дай подумать.

Толкач явно был огорошен и разозлился, а я пошел грузить очередную платформу, и меня прямо трясло от напряжения, хоть я и привык обмозговывать всякие хитрые махинации, но не так-то просто было взвесить все «за» и «против». Работа будет чистая, денег больше, рабочий день короче, но даже подумать страшно, как все это подействует на Клодин. Она поверит, будто я способен преуспеть, а значит, будто я-то ей и нужен. Через неделю-другую не миновать помолвки, а если я откажусь, она больше не подпустит меня к себе. Ну, и я сказал себе и вряд ли ошибся: уж наверно Толкач решил, что это нахальство с моей стороны еще о чем-то там раздумывать и если даже я теперь соглашусь, не видать мне этого места как своих ушей: у Толкача, у старого вояки, все должны ходить по струнке, а я для этого не гожусь. В конце концов я совсем ушел с фабрики и решил подыскать другую работу.

Клодин была вне себя, все равно как если бы я не согласился на помолвку -вот легкомысленный лентяй, ни на одной работе не может удержаться.

- Просто я хочу найти место получше,- говорил я, сидя у нее в общей комнате как-то вечером, когда родители ушли из дому.- Это ведь было хуже некуда, я думал, тебе не нравится, что я там работаю. Теперь найду что-нибудь поинтересней, может, даже в конторе.

Она подсела ко мне на диванчик.

- Ох, Майкл, вот бы замечательно. Тогда я бы вправду поверила, что ты человек серьезный. Надо поглядеть в «Ивнинг пост», в отделе спроса. Я тебе помогу.

Она пошла в кухню и вернулась с газетой, держала ее точно огромную простыню, в которую собралась меня запеленать.

В этот вечер нас обуяла нежность, мы сидели рядышком и мило вались, но лечь не посмели: а вдруг раньше времени нагрянут родители. Тайные эти ласки сближали нас больше, чем полная свобода в лесу. Я ушел, унося в бумажнике адреса шести различных фирм,- я искренне пообещал побывать во всех завтра же с утра пораньше.

Я ничего не стал решать, я думал о далеком будущем, а покуда предоставил все судьбе. И когда она решала за меня, я жаловался и ругался, но это не беда, все равно дело сделано и обратно хода нет. Раз я не могу ничего изменить к лучшему, пускай все идет как идет. И потому я рано научился не горевать попусту о том, чего не поправишь,- надо, мол, было поступить не так, а эдак и теперь мне жилось бы куда лучше.

Я сдержал слово: надел лучший из своих украденных на фабрике костюмов (вздумай я купить его в магазине, пришлось бы выложить двадцать гиней) и в половине десятого зашел по первому объявлению. Выглядел я неплохо - росту во мне метр восемьдесят, и, хотя после школы я не больно надрывался на работе, жиром я не оброс. Вернее сказать, я так усердно выпускал пары с Клодин и столько миль вышагивал с ней каждую неделю, что был даже худым, и, пожалуй, из-за этого, не считая всего прочего, могло показаться, будто я - парень не дурак. И держался я так, словно был года на два старше своих лет, тоже, наверно, оттого, что много упражнялся с Клодин да притом беспокоился, как бы мне с ней не запутаться вконец, так что потом и не вырвешься. По лицу сразу видно было - хлопот у человека по горло, я заметил это выражение в зеркале однажды поутру, перед бритьем, и так как оно вполне меня устраивало, решил его всячески сохранять, хотя вообще-то оно мне вовсе не свойственно. Вот, наверно, почему меня взяли уже во втором месте, куда я пришел по объявлению - в контору Питча и Блендера, агентов по продаже недвижимости.

От прежней моей работы меня теперь отделяла глубокая пропасть. На новом месте мне никогда не приказывали. Меня просили - хотя, попробуй я отказаться, выкинули бы в два счета, как и с любой самой захудалой работенки. Но я раздувался от гордости, и, когда в первый день встретился после работы с Клодин, в глазах ее стояли слезы чистой радости. Справившись с волнением, она стала меня поучать: на новом месте надо быть «услужливым», «старательным», никогда не опаздывать, всегда чисто одеваться. Это все очень даже прекрасно, сказал я ей, но меня то и дело посылают в соседнюю забегаловку за чаем и кофе, так что костюм мой весь в пятнах и подтеках, точно карта луны, а это мне не больно нравится.

Но работа была такая легкая, что я остался, и через несколько недель меня уже не посылали за чаем - наняли еще одного парнишку. Я размножал на стеклографе подробные описания домов, продающихся в Ноттингеме и в окрестностях, а когда мисс Болсовер уходила завтракать (тут это называлось завтраком, а не обедом), садился за ее стол и отвечал на телефонные звонки. В рекордно короткий срок я стал говорить куда правильней прежнего. Первые месяцы я как мог изображал молчальника, вслушивался в разговоры вокруг и подражал речам и повадкам хозяина - мистера Уикли.