Раздается добродушный, запинающийся от робости голос. В зале поднимается толстенький, кругленький человек.
Толстяк:
Смысл вашего сравненья, сударь, ясен.
Но я с ним, извините, не согласен…
Что делать? Пусть меня осудит свет
За то, что в спор посмел ввязаться сдуру.
Ну что плохого в копии?.. Поэт -
Он тоже ведь копирует натуру…
Не всем дано возвыситься до звезд!
Иной, как я, бесхитростен и прост,
Однако, да простит меня создатель,
По-своему неплох и подражатель…
Гена: Архип Архипыч, а это еще кто такой?
А.А.: Это и есть кондитер Рагно. Хозяин дома, в котором мы все сейчас находимся…
Гена: Кондитер?.. Ну и ну!
А.А.: Тебя удивляет, что кондитер решил принять участие в литературном диспуте?
Гена: Ну да!
А.А.: В этом как раз ничего удивительного нет. Ведь Рагно – не только кондитер… Он еще и… Впрочем, он кажется, сам собирается нам это разъяснить.. Давай послушаем!
Рагно:
Я, господа, прошу у вас прощенья…
Я, господа, в смятенье…
Я в смущенье…
Но чувствую, что дольше не стерплю:
Вниманьем вашим злоупотреблю.
Моя стихия – тесто да варенье,
Конек мой – крем-брюле, а не сонет.
И все ж в душе – поверьте – я поэт.
Позвольте я прочту… (смущаясь) стихотворенье…
О боже, я сгораю от стыда…
Рецепт в стихах!.. Он краток, господа…
Дон Кихот: Не смущайтесь, мой добрый Рагно! Я в особенности рад вам – вы так напоминаете мне моего Санчо. Читайте, мой друг!
Рагно (откашлявшись, торжественно объявляет):
Рецепт приготовленья
Миндального печенья!
Голоса:
– Ого!
– Вот так сюжет!
– Не мешайте, господа! Пусть он читает!
– Просим!
Рагно (подвывая, как и полагается настоящему поэту, начинает читать):
Прежде – в пену сбей белки.
Натолки
Вместе с сахаром ванили,
Всыпь в белки душистой пыли
И миндальным молоком
Это все разбавь потом.
После легкою рукою
Замеси миндаль с мукою
И скорей
Тесто в формочки налей.
И, гордясь своим твореньем,
Ты, дыханье затая,
Абрикосовым вареньем
Смажь края…
В зале – хихиканье, смех. Рагно, ничего не замечая, самозабвенно продолжает читать.
После сбитые белки
В пирожки
Влей по капле осторожно,
Там и в печь их ставить можно.
Если выйдут из печи
Пирожки твои душисты,
Как брюнетки – горячи,
Как блондинки – золотисты,
То скажи себе тогда
С тайным вздохом облегченья:
Вот миндальное печенье,
Господа!..
Голоса:
– Ха-ха-ха!
– Ай да кондитер! Ну и спек же стишки!
– Что за чепуха!
Гена: Архип Архипыч, я не понял. Это он всерьез написал? Или это тоже пародия?
Смех в зале все усиливается,- и вдруг разом смолкает. Шутники струхнули, увидев разгневанного Сирано де Бержерака, который спешит на помощь своему верному Рагно.
Сирано:
Ах, вы смеетесь? Бедный мой Рагно!
Ты не поэт, я признаю… Однако
О том прекрасном, что тебе дано,
Пусть спросят у меня! У Сирано
Де Бержерака!
Ты не поэт, увы! Ты не поэт.
Зато сердец таких на свете нет!
Зато ты чище и добрее всех…
А подражанье – что ж, не смертный грех…
Умерьте ваши страсти, господа!
Сдержите ваше радостное ржанье!
Я, право, ни обиды, ни стыда
Отнюдь не вижу в слове "подражанье"!
А.А.: Господин де Бержерак! Что я слышу! Вы ли это?! Вы не видите ничего дурного в слове "подражанье"? Разве не вы сказали о драматурге Баро:
"Не стоит ни гроша почтенный ваш Баро!
Все то, что пишет он, нелепо и старо!"?
Разве не вы со шпагой в руке прогнали со сцены актера Монфлери, который декламировал эпигонские, подражательные стихи этого самого Баро?
Сирано:
Э, нет, мой друг! Баро – вопрос иной!
Он в паре с этой круглою луной,
С пузатым Монфлери, с бездарнейшим актером,
Морочил публику бессмыслицей и вздором…
Но, помнится, мы собрались сюда
Не для Баро, – не так ли, господа?
Дон Кихот: Ты прав, мой славный Сирано! Мы собрались, чтобы защитить, как подобает настоящим рыцарям, нашего юного друга, поэта Владимира Ленского.
Сирано:
Да, Ленский не Баро!.. Он юн и смел…
Конечно, жаль, что не владеет шпагой.
Но честь свою он защитить сумел
С достойной уважения отвагой,
И если бы не пал под пистолетом,
Наверно б стал прекраснейшим поэтом!..
Гена: Мне Ленский тоже нравится! Он смелый, благородный, это все правда. Но вот насчет того, что он мог бы стать хорошим поэтом, это, по-моему, вы зря! Мы с Архипом Архипычем уже точно установили, что он – эпигон, то есть подражатель.
А.А.: Да, в этом грехе он повинен.
Сирано (решительно):
За ним не знаю никаких грехев!
Он подражал? Не спорю! Может статься…
Но кто из нас не вторил в восемнадцать?
Кто не писал – грешно ли в том признаться?
По-детски подражательных стихов?
Так начинал и я, де Бержерак!
Всегда поэты начинают так.
Поверьте мне, от сотворенья света
Без подражанья не было поэта…
Гена: Как это так – не было? А Пушкин? А Лермонтов? А Некрасов? (Задиристо.) Может, скажете, они тоже подражали?
Сирано (неожиданно смутившись):
Простите, но…. признаться… к сожаленью,
Я не могу о них иметь сужденья…
Гена (от удивления начинает вторить ямбам Сирано): Вы – растерялись? Вот тебе и на!..
Сирано (сухо):
Я правда, слышал эти имена.
Я знаю: Пушкин – Ленского создатель…
Но я их не читал…
(Видя изумление Гены.)
Увы, приятель!
Гена: То есть как? Вы что? Пушкина не читали? Некрасова не знаете?
А.А.: Геночка, да чему же ты удивляешься? Ведь Сирано жил задолго до Пушкина или Некрасова. Да к тому же он – француз…
Гена: Ах, верно… Как это я не подумал…
Дон Кихот: Благородные сеньоры! Этот добрый, но заблудившийся мальчик решил оспорить слова нашего доблестного де Бержерака. Есть ли среди вас люди, обладающие достаточными знаниями для того, чтобы объяснить мальчику его ошибку?
Общее молчание.
А.А.: Если позволите, благородный рыцарь, я попробую сделать это…
Дон Кихот: Вы? Но ведь именно вы и вызвали гневную отповедь нашего Сирано! А теперь хотите защитить его? Не странно ли это?
А.А.: Ничуть не странно, дорогой Дон Кихот. И я надеюсь, вы скоро это поймете.
Дон Кихот: Что ж, в таком случае слово вам, сеньор профессор. Друзья мои! Храните молчание!
А.А.: Итак, я попробую ответить на вопрос Гены… Скажи, Геночка, как, по-твоему, чьи это стихи:
"Когда взойдет денница золотая
На небосвод
И, красотой торжественной сияя,
Мрак разнесет…"