— Мыши и не подозревают, что сейчас прибудет Кузя, который их всех передушит! — сказала Наташка.

— Я сомневаюсь, что такой маленький котенок будет душить мышей, но уж, наверное, подлые животные не станут расхаживать среди бела дня по квартире.

— Спасибо, Лимонов! — звезда, дернув писателя на себя, поцеловала его. Казимир, его тряхнуло вместе с коробкой, запищал.

— За что спасибо? — не понял писатель.

— За Кузю. Спасибо, что ты согласился, чтоб мы имели котеночка.

Наташка не раз заговаривала с писателем на тему покупки «собачки или котика».

Писатель всякий раз наотрез отказывался:

— Мы что, буржуа? Или мы старики на пенсии?

— Но разве только буржуа или старики имеют котов и собак, Лимонов?

— Люди, которым нечем заняться в жизни, во всяком случае. Творческий человек не имеет права иметь животное. — Далее писатель яркими примерами обычно обосновывал свою теорию. У него был вполне крестьянский, практичный подход к животным. Животное должно приносить пользу, считал он. Собака должна принимать участие в охоте и охранять дом. Коровы и козы должны давать молоко и мясо, овцы — шерсть. Казимир был куплен, чтобы он изгнал мышей из квартиры и держал их впоследствии на почтительном расстоянии. — Ни в коем случае не будем его кастрировать. Кот-кастрат, храпящий на подушке, — игрушка ленивых хозяев, нам не нужен, — сказал писатель — Когда подрастет, будем выпускать его на улицу.

Они вошли в квартиру и развязали бечевку на ящике. Котенок, обнюхав стенки, осторожно выбрался из ящика и занялся исследованием квартиры.

— Ну держитесь, мыши! — воскликнула Наташка.

Под диваном в ливинг-рум котенок застрял надолго. Только прутик хвоста торчал наружу из-под покрывала. Приподняв покрывало, писатель обнаружил, что котенок заинтересованно обнюхивает… мышь. Приплюснутая ударом пружины, мышь обнажила коготки и зубы в агонии, да так и не успела втянуть их. Когда писатель поднял с пола мышеловку, хвост мыши не обвис как полагалось бы, но по-прежнему торчал проволокой. Смерть накрахмалила его навечно.

Увидев писателя, шагающего с мышеловкой в руке, Наташка, разумеется, закричала:

— Какой ужас! Не подходи ко мне, Лимонов! — и спряталась в ванной.

Так как у них уже было верное, долгоиграющее оружие для борьбы с мышами — Казимир, писатель не стал заниматься грязным бизнесом вынимания мыши из мышеловки, а снес и жертву и гильотину в мусорный бак. Котенку Казимиру было выдано молоко и были открыты купленные уже Наташкой кошачьи консервы, в которые он жадно вгрызся.

Ночь они проспали мирно, не думая о мышах. Во второй половине ночи в постель взобрался котенок и стал бродить по ним, больно втыкая в них маленькие когти. Писатель сердито шлепнул бродягу, за что получил от певицы сонным голосом прочитанное нравоучение:

— Он еще маленький, он не знает, что нужно втягивать когти, когда бродишь по людям. Какой ты грубый, Лимонов, как солдат! Иди сюда маленький!

Наташка нашарила черного в темноте и прижала его к груди. Котенок довольно заурчал.

Самолет, долженствующий перенести его подругу в Лос-Анджелес, отправлялся из Орли в пять. Сфотографировавшись с Казимиром, писатель выполнял функции фотографа, множество раз прижав котенка к себе, расцеловав его, Наташка в сопровождении писателя (он нес чемодан) отправилась на остановку такси, к метро Сен-Поль. Погрузив чемодан в багажник такси, Лимонов поцеловал Наташку и помахал ей, глядящей через заднее стекло удаляющегося автомобиля, рукой. Последние слова Наташки были «Береги Кузю!».

Вернувшись на рю дез'Экуфф, писатель нашел котенка сидящим на пледе, которым покрыт диван, и вылизывающим собственный мокрый хвост. Несколько желтых комков слюны и кошачьего поноса украшали плед. Мышей не было видно или слышно, но от пледа воняло, а получалось, что один котенок уже приносит больше забот и неприятностей, чем стадо мышей. Вздохнув, писатель взял пластиковый пакет и отправился на пляс де Вож, где он видел только что привезенную добрую тонну песка, предназначавшегося для перестройки одного из домов знаменитого архитектурного ансамбля.

Когда он вернулся, поносные пятна дерьма украшали уже и прихожую. Высыпав песок в пластиковый таз, он поймал смешно, одним боком убегающего от него зверька и подтащил его к пледу. Согласно древнейшему методу воспитания детей и зверей наказанием, писатель ткнул котенка черным маленьким носом в его экскременты и прокричал выразительно:

— Нельзя! Нельзя! Нельзя срать на плед! — и шлепнул котенка по тощему крупу. Один, два, три раза. Опять ткнул Казимира носом в дерьмо: — Нельзя срать, где попало… Нельзя! Нужно». — тут писатель сделал паузу, и, перетащив котенка в прихожую, ткнул его носом в песок и насильно посадил его в таз, — срать здесь! Вот твой туалет. Здесь можно какать, писать, блевать — все, что ты хочешь.

Котенок выдал серию недовольных пищаний и выпрыгнул из ящика. Брезгливо отряхивая с лап песок, он ушел к двери, сел неподалеку от поносных луж и стал мыться, вылизывая лапы. Время от времени он неодобрительно поглядывал на писателя, так что тому даже стало стыдно.

— Я извиняюсь, — сказал он, — но это было необходимо, Казимир. Я же не могу объяснить тебе словами, что нельзя гадить, где попало. Посему мне пришлось объяснить тебе это знаками и действиями. Я уверен, что тебе было скорее обидно, чем больно, Казимир. Вы, коты, деретесь между собой так, что только шерсть летит. Мои несколько шлепков не могли принести тебе вреда.

Писатель взял тряпку и стал подтирать кошачье дерьмо. Плед он сорвал с дивана. Налив в ванную горячей воды, насыпал туда стирального порошка и бросил туда же плед. Котенок сидел в углу и исподлобья глядел оттуда. Погрузив руки в ванну, писатель стал стирать плед мадам Юпп. Стирая, он обратился к Казимиру с речью.

— Моя последняя жена почему-то считала, что я не люблю животных, Казимир. Основанием для этого утверждения служило то обстоятельство, что в первые месяцы нашей совместной жизни я пытался избавиться от ее собаки, королевской пуделицы по имени Двося. Она явилась ко мне с Двосей от бывшего мужа, Казимир. Каюсь, я да, уговаривал своего приятеля художника Стасика сбросить в мое отсутствие собаку с шестого этажа или «потерять» ее на прогулке. Сам я не мог этого сделать, Елена не поверила бы мне и не простила бы. Но та собака была безнадежно больна и избалована, Казимир. У нее вылезла шерсть на спине и на брюхе, и оголенные розовые бока отвратительно воняли. У нее болели и гнили где-то в глубине уши. От болезни ушей она и умерла впоследствии… Елена приучила собаку спать вместе с ней в постели, и можешь себе представить, Казимир, как я себя чувствовал в свой медовый месяц, когда вонючая облезлая туша топталась по мне в постели или выла ночи напролет, возя ушами по полу, ей было больно…

Казимир подошел поближе и сел на пороге ванной.

— …Елена угробила пуделицу тем, что избаловала ее. Человеческие существа вообще удивительно эгоистичны, особенно городская разновидность человеческих существ. Они содержат в десятиметровых студиях борзых и немецких овчарок, мучают животных ради своей прихоти. Собака должна бегать, как лошадь. Бегать, охотиться, двигаться, а не разделять с хозяином и его семьей нездоровую клетку. В деревне без собаки не обойтись, и ей там место. В городе собака — узник прихотей человека. Уже не говоря о том, что сукин сын человек по большей части кастрирует бедных животных, дабы избавить себя от лишних хлопот… Я тебя не кастрирую, казимир, даю тебе честное слово…

Я суров, но справедлив… Я считаю, что животное должно сожительствовать с человеком на равных. Если однажды, поселившись в деревне, я заведу себе собаку, я уверен, что она будет уважать меня и любить, хотя я не стану лобызать ее в нос. Ты, Казимир, — кот. Коты более самостоятельные животные… Должен сказать, что я больше уважаю котов, чем собак…

Казимир недовольно направился к тазику с песком, обнюхал его, стал на задние лапы, положил передние на край тазика, подумал, поводил головой, принюхиваясь, влез в тазик. Побродил по песку, устраиваясь… Наконец, сменив несколько мест, пописал.