– Но сегодня воскресенье, – напомнил Аксенчук.

– Именно. С таким делом к директору надо являться на дачу, а не в кабинет, где с ним и пяти минут спокойно не дадут поговорить.

– И вы думаете, может что-нибудь получиться?

– Не знаю, но я обычно за безнадежные дела не берусь.

Передавая Окаемову документы, Аксенчук сказал:

– Вы можете сказать директору, что Вольский обещал мне, если ему позвонят, он меня поддержит.

– О, это очень важно… – задумчиво произнес Окаемов. – Словом, план наших действий таков: сейчас я еду к директору, а в десять часов вечера вы ждите меня там, где мы познакомились, в «Якоре».

Коля Борков все же решил случай с шофером Гудковым отразить в стенгазете. В понедельник он зашел к заведующему отделом кадров театра, надеясь поговорить с ним о новом шофере.

Заведующий отделом кадров куда-то спешил.

– Откуда он взялся? – торопливо переспросил он, складывая в папку бумаги. – Пришел по объявлению, и все. А что?

– Странный тип, честное слово.

– Чем?

– Рассуждает так, точно с Луны свалился.

Заведующий отделом кадров рассмеялся:

– Ну, ты у нас известный марксист. – Он обнял Колю за плечи и повел из кабинета: – Ты же хочешь, чтобы каждый наш рабочий делал доклады о международном положении.

– Да, хочу! – запальчиво сказал Коля.

– Хочешь? Тогда вот и займись воспитанием своего шофера. – Он подтолкнул Колю в спину, а сам побежал по коридору…

В тот час, когда Коля разговаривал с заведующим отделом кадров, Окаемов вел грузовик по тому самому шоссе, по которому он на автобусе вернулся в город с глухого полустанка.

Настроение у Окаемова было прекрасное – найден единственный правильный путь к выполнению задания. И теперь нельзя терять ни минуты. «Ну, мистер Барч, вы, наверно, уже думали, что меня нет в природе? Ведь столько времени ваши радиоконтролеры не слышали моего позывного. Да, до сегодняшнего дня мой радиоголос был зарыт в земле. А сегодня вы его услышите, мистер Барч!» – Думая так, Окаемов, сам того не замечая, все увеличивал скорость, грузовик немилосердно кидало на выбоинах старого шоссе. И вдруг впереди он увидел опасность – у поворота, подняв руку, стоял милиционер.

Остановив машину, Окаемов выглянул из кабины:

– Что, товарищ начальник?

– Предъявите путевочку.

– С удовольствием, товарищ начальник. – Окаемов, улыбаясь, протянул путевой лист.

– Опера, говоришь? – возвращая путевку, спросил милиционер.

– Она, товарищ начальник.

– Эк, куда тебя твоя опера гоняет…

– За песнями еду, товарищ начальник! – Окаемов подмигнул милиционеру и включил скорость.

Снова грузовик затарахтел по разбитому шоссе. «Нет, нет, это самая обычная проверка», – успокаивал себя Окаемов.

Окаемов проехал мимо знакомой остановки автобуса. Как и тогда, около столба томились ожидавшие машину люди. Вскоре он остановил грузовик на обочине. Сойдя на землю, он нашел удобное место для съезда с шоссе.

Грузовик осторожно перебрался через размытую канаву и исчез в густых кустах. Поставив машину так, чтобы ее не было видно с шоссе, Окаемов отбежал в сторону, быстро выкопал рацию и спрятал ее под сиденье. По потолку кабины он протянул провод антенны и через минуту застучал радиотелеграфным ключом.

«Радуйтесь, мистер Барч, – думал Окаемов под дробный стук ключа. – „Три икс“ в эфире. Я воскрес. Я начинаю операцию. Следите за эфиром круглые сутки. А теперь я перееду в другое место, ибо осторожность – родная сестра успеха».

Окаемов вывел грузовик на шоссе и, проехав еще километров десять, остановился и снова заработал ключом: «Говорит „три икс“! Начинаю операцию. Срок операции – три-четыре дня. Высылайте за мной транспорт в условленное место. Следите за эфиром круглые сутки!..»

Потом грузовик вернулся в город, пересек его с севера на юг и выехал на другое шоссе. Километрах в двадцати от города он остановился, и опять в эфир полетели позывные «три икс». Затем рация была аккуратно упакована и положена в ящик с инструментами. Грузовик вернулся в город.

Вечером, поставив грузовик в гараж, Окаемов, перед тем как ехать в общежитие, забежал к Аксенчуку, переоделся и оставил у него сверток с рацией.

– Все канаты обрублены… – весело сказал он Аксенчуку. – Квартиру оставил жене, и в этом сверточке – все мое имущество. Пусть она подавится барахлом, которое мы вместе наживали!

Аксенчук стал уговаривать Окаемова пока что поселиться у него. Окаемов не возражал, но сказал, что сегодня он ночует у директора своего института и, кстати, закончит с ним переговоры об устройстве Аксенчука. Все складывается прекрасно – через пару дней они будут работать вместе. А с завтрашнего дня Окаемов бронирует за собой вот этот диван…

В общежитии, только Окаемов лег в постель, к нему подошел странно улыбавшийся Коля Борков.

– Товарищ Гудков, начальник кадров просил вас завтра утром зайти к нему, – сказал он, впившись в Окаемова косым глазом.

Это приглашение Окаемова в отдел кадров имело свою историю. Кудрявцев, который тогда, во время наблюдения за институтом, не записал номера остановившегося против института грузовика, не мог простить себе этой оплошности и упорно думал, как ее исправить. И вдруг он вспомнил – в кузове грузовика стоял трон, и шофер сказал, что трон этот принадлежит оперному царю. Кудрявцев пошел в гараж театра – да, в тот день машина театра перевозила декорации «Бориса Годунова» после спектакля в Доме культуры. Кудрявцев зашел в отдел кадров театра и узнал фамилию шофера…

Вот только тогда начальник отдела кадров решил поинтересоваться анкетой нового шофера: что он за человек, в конце концов? То он не дает покоя Коле Боркову, а то вот и из госбезопасности спрашивают… Анкета была в полнейшем порядке. Начальник уже хотел было спрятать личное дело, как вдруг, пробегая взглядом по автобиографии, написанной шофером, заметил давно умершее обозначение «КрымАССР». Да, шофер Гудков своей рукой написал, что с сорок девятого по пятьдесят первый год он работал шофером в «Союзтрансе КрымАССР». А Крым в это время автономной республикой уже не был. Начальник отдела кадров разыскал в театре Колю Боркова и попросил его сказать новому шоферу, чтобы тот зашел утром к нему.

Потапов продолжал жить в страшном напряжении. Окаемов пропал. Уже столько времени не было и намека на появление его в зоне института Вольского. Потапов часами снова и снова продумывал расстановку сил своей группы: нет ли где незаметной щели, в которую враг может пролезть? Ведь если что-нибудь случится, никто не убедит его в том, что он не виноват, что он, мол, делал все, что мог. Виноват будет он и только он. Ощущение неизмеримой тяжести возможной своей вины Потапов никак не связывал со своей личной судьбой. Что значит он со всей своей жизнью перед возможностью несчастья? Сердце его холодело при мысли, что вот сейчас, пока он беспомощно думает, враг действует.

Стук в дверь прервал размышления Потапова. В кабинет вошел Кудрявцев:

– Разрешите доложить, товарищ майор. Я узнал номер машины. Помните, той, что останавливалась около института? Это была машина оперного театра. Номер МЭ-64-07. Фамилия водителя Гудков. Он вез царский трон из оперы «Борис Годунов».

– Ну и что? – Потапов раздраженно смотрел на Кудрявцева.

– Ничего, товарищ майор. Докладываю…

Царский трон… опера «Борис Годунов» – это уже было похоже на чепуху.

Потапов зашел к полковнику Астангову. И как только открыл дверь его кабинета и увидел его, сразу почувствовал – случилось что-то очень важное. Полковник сидел за стеклом с окаменевшим лицом, держа перед глазами лист бумаги. Он будто не заметил вошедшего Потапова. А увидев его у стола, нисколько не удивился и передал Потапову лист бумаги:

– Смотрите.

На листе бумаги тремя аккуратненькими столбиками были записаны пятизначные цифры.

– Понимаете?

– Шифровка?