Окаемов действительно был совершенно спокоен. Он прекрасно знал это уже не раз пережитое им состояние непоколебимой уверенности в успехе, которое наступало в решающие часы операции. Все, что должно произойти, жило в нем точнейшим расчетом действий, которые совершались уже как бы помимо его воли и когда его мозг и нервы были свободны.

Он сидел в летнем кафе, с любопытством разглядывая окружающий его мир. Вот он посмотрел, как на полу кафе шевелятся солнечные блики, пробившиеся через листву деревьев. Потом с улыбкой наблюдал, как две школьницы, поставив потрепанные портфельчики к ножкам стола, сосредоточенно поглощали мороженое: съели по порции, переглянулись и заказали по второй. По песчаной дорожке возле веранды кафе важно разгуливали голуби. Он покрошил им печенья и смотрел, как они будто испуганно клевали каждую крошку. В углу кафе с очень серьезными лицами о чем-то сплетничали официантки. Белые наколочки на волосах делали их похожими на ромашки. На скамеечке перед кафе, уронив газету, дремал старичок, его соломенная шляпа сбилась набок, и оттого он выглядел лихим гулякой. А дальше, с рогаткой в руках, притаился мальчуган – он выслеживал на дереве воробьев…

Окаемов, наблюдая все это, вдруг подумал: что тут будет твориться, когда взрыв вскинет в воздух видневшуюся вдали каменную громаду института. Что станет с этими девчонками? Как шарахнутся голуби? Как скатится со скамейки спящий старичок… Окаемов тихо засмеялся и в это время увидел спешащего к кафе Аксенчука. «Ну, милейший Аксенчук, запоминайте эти минуты, они в вашей жизни последние!»

Аксенчук, не здороваясь, подсел к Окаемову.

– Беда, – сказал он тихо, – Вольский перенес прием.

Окаемов побледнел, лицо его перекосилось от бешенства:

– Что-что?

– Перенес, и всё. Сам позвонил. Нужно идти сейчас. Он ждет меня без четверти два.

Окаемов быстро пересчитал время и успокоился.

– Ну что ж, без четверти два так без четверти два… – Он замолчал, обдумывая, как бы, не вызвав подозрения у Аксенчука, сказать ему, чтобы он любыми способами задержался в институте подольше – словом, до взрыва. – Слушайте, дорогой друг. Говорите с Вольским неторопливо, иначе он может почувствовать недоброе. Сперва расскажите ему, какие мытарства вы пережили, пока нашли работу. Наворотите ему короб переживаний. Затем… затем попросите у него совета – как вам, молодому ученому, найти правильный путь жизни в науке. Эти ученые светила страсть как любят поучать молодежь. Затем – старая просьба о поддержке. В общем, у меня все так рассчитано, что вы должны расстаться с Вольским не раньше, как в два часа сорок пять минут. Ясно?

– Ясно. А если он не поддержит разговор и все произойдет быстрее?

– Ну что ж, не выйдет так не выйдет. Немножко нарушится мой план. Но все остальное неизменно. Знаете вон ту стоянку такси возле булочной?

– Знаю.

– Выйдя из института, быстро – туда. Я буду там ждать вас уже в машине. Понятно?

– Понятно.

– Не волнуетесь?

– Нисколько. Сам удивляюсь.

– Вы – настоящий мужчина. Теперь так… – Окаемов вынул из кармана плоский предмет, похожий на детскую палитру акварельных красок. – Это надо незаметно оставить там… Бросьте в урну для мусора. Или забудьте в гардеробе. Можно уронить уже в тамбуре парадного подъезда, когда будете уходить. В общем, это должно остаться.

– Понимаю…

– Ну, вперед, мой друг! Идите! – Окаемов подтолкнул Аксенчука, и тот быстро пошел через бульвар к институту. Окаемов смотрел ему в спину и непроизвольно считал его шаги: «…Шестнадцать… девятнадцать… тридцать…» Вот он перешел улицу и исчез в подъезде института.

Окаемов позвал официантку, расплатился и медленно направился к стоянке такси.

В тамбуре института Аксенчука встретил инженер Короленко.

– Скорее давайте! – шепнул он и, взяв мину, здесь же в тамбуре вскрыл ее и, вставив в глаз лупу часовщика, начал рассматривать механизм взрывателя.

– Так, так… – шептал он, и лоб его в это время покрывался испариной. – Контакт химический… новинка не очень новая… Так, так… Где же входной канал? Вот он, любезный!.. – Короленко сделал что-то в мине и, приоткрыв дверь в вестибюль, крикнул: – Порядок!

Короленко и Аксенчук прошли в вестибюль. Полковник Астангов пожал руку Аксенчуку:

– Все идет прекрасно, Николай Евгеньевич!.. Короленко, спасибо вам!..

Окаемов, соблюдая все правила уличного движения, кругом обошел перекресток и подошел к такси. За ним из ворот дома, чуть подальше стоянки машин, наблюдал Потапов.

Окаемов сел в такси рядом с шофером:

– По западному шоссе!

– Далеко ли? – спросил шофер. – У меня бензина маловато.

Окаемов выругался, вылез из машины и подошел к следующей:

– А у вас бензин есть?

– Полный бак! – весело ответил шофер. – До того света хватит! Садитесь!

Вырулив со стоянки, машина помчалась в сторону западного шоссе.

И тотчас же из глубины двора в туннель ворот, где стоял Потапов, въехала «победа», в нее вскочил Потапов:

– Быстро! Вон за тем такси!

В это время из других ворот выехали еще две машины, пристроившиеся вслед за потаповской…

Такси вырвалось на простор шоссе, и вот только здесь Окаемов обнаружил погоню. Он поверил в это не сразу.

– Прибавь скорости, – спокойно сказал он шоферу.

– Это можно, шоссе мировое!..

Окаемов через заднее окно видел, что три «победы» отстали, и вскоре их скрыл поворот шоссе. Прошла минута, другая, и вот из-за поворота вылетели все три «победы», они неумолимо приближались.

– Скорость! – хрипло крикнул Окаемов.

– Даю на всю железку, – хмуро отозвался шофер, который уже сообразил, что происходит что-то неладное.

Впереди виднелся лес. Этот лес был теперь для Окаемова единственным шансом спасения. Домчаться до лесу и скрыться в нем…

– Прибавляй скорость! – бешено прохрипел он и, выхватив из кармана пистолет, прижал его к боку шофера. – Скорость или… я сам поведу! Скорость!

Шофер прибавил скорость, стрелка спидометра переползла через цифру «90».

Сжав руль побелевшими от напряжения руками, шофер пристально смотрел вперед. Если бы Окаемов в эту минуту посмотрел в его глаза, он увидел бы в них такое, что не позволило бы ему медлить с выстрелом.

Стремительно приближался поворот шоссе, и там оно входило в лес. Поворот ближе, ближе и… вдруг точно у машины отказал руль – она не сделала поворота, диким прыжком перелетела через глубокий кювет, перевернулась вверх колесами, ударилась о дерево, еще раз перевернулась и легла на бок…

Когда Потапов и три его сотрудника подбежали к такси, его запрокинутые колеса еще вертелись. Потапов заглянул в разбитое боковое стекло – Окаемов лежал, навалившись на шофера, оба были без сознания.

– Быстро вскрывайте дверь! – приказал Потапов.

Но не так-то просто было открыть перекошенные от ударов дверцы – на это ушло минут пять. Потапов не сводил глаз с Окаемова, тот лежал неподвижно. Наконец дверцу открыли, вытащили из машины Окаемова и шофера и положили их на траву. Один из сотрудников приник к груди Окаемова.

– Что? – тихо спросил Потапов.

– Жив… Вероятно, сотрясение…

Первым пришел в сознание шофер. Он приподнялся, увидел чекистов, улыбнулся и снова упал навзничь.

К месту аварии, визжа тормозами, подлетела санитарная машина. Врач с санитаром подбежали к пострадавшим.

– Шприц… ампулу… бинты… – тихо приказывал врач.

И санитар, как фокусник, молниеносно доставал из сумки то, что требовалось…

Окаемов шевельнул рукой, приоткрыл глаза, и его взгляд встретился со взглядом Потапова. Окаемов закрыл глаза.

Шофер в это время уже сидел, прислонившись к дереву, и одурело смотрел по сторонам.

– Ну и петрушка, – сказал он.

И все засмеялись. Только Потапов продолжал напряженно смотреть в закрытые глаза Окаемова.

Окаемов в эту минуту был уже в полном сознании, но симулировал продолжение обморока, думал выиграть на этом время.