Как-то пошла я с подружкой на каток – свитер у меня был норвежский. Ну и растянулась на льду в этом свитере. Поднял меня высоченный парень, лобастый, окает. Он только что кончил университет, какой-то морской геолог. Носил уцененные костюмы. Из деревни слали ему сало и пироги с солеными груздями. Упрямый и упорный, как деревенский бык. Привязался – ну проходу нет. А мне его показать людям стыдно. Пришел он как-то, когда у меня гуляла компания. Посмеялись мы над ним вволю – и над оканьем, и над салом, и над его окладом… Он ушел. Лет через десять мне пришлось кусать локти. Знать бы, где упасть… Соломки бы…

Лет через десять он стал доктором наук и получил Государственную премию.

Я прочел в газете, что ведется следствие по делу загадочной мошенницы. Узнав по телефону канцелярии прокуратуры вашу фамилию, решил написать про себя.

Однажды лег я в саду на раскладушку и заснул. Проснулся от тяжести. Смотрю, на груди сидит кот Филька. Я его согнал. Так он бегает вокруг, дерет раскладушку, мяучит… Я решил дать ему воды. Верите, только я отошел, как старая береза за штакетником затрещала и рухнула прямо на раскладушку, перешибив ее пополам. Я стою сам не свой. А Филька, спасший мне жизнь, спокойно ушел по своим делам…

Уважаемый гражданин Миронов! Видимо, старая береза издавала звук, который вы не слышали, но слышал кот, поскольку на краю кошачьего уха есть небольшая складка, видимо выполняющая роль резонатора. Наверное, поэтому во время войны кошки прятались в бомбоубежище еще до объявления тревоги…

Сумерки лишь намекнули о себе потускневшим воздухом; еще можно было читать, но Рябинин с готовностью включил лампу – он любил греться под желтым шатром абажура, который рассеивал почти неощутимое парное тепло. Да и что такое семейный уют, как не этот вот абажур, льющий слабенькое, но близкое тепло? Да еще чай, который Лида заваривает на кухне. Да разговоры Иринки, которых он не мог дождаться. Да еще…

Теплые ладони с загадочным и непроходящим запахом мыла, порошков и шампуней легли на его грудь, на сердце, как закрыли мягким щитом.

Да еще эти ладони, готовые защитить всегда и везде. Да еще… Все. Это и есть уют. А может быть, это то самое счастье, которое стоило бы искать вместо смысла жизни?

И промелькнуло, исчезая…

…Азбука счастья – это умение наслаждаться простыми вещами…

– Но я ведь думал не о простых вещах, – возразил он.

– Да?

– Мне показалось, ты что-то спросила. – Рябинин смущенно оторвался от бумаг калязинского дела, тоже пожелтевших и потеплевших от абажурного света.

– Много работы?

– Готовлюсь провести четыре опознания и четыре очные ставки.

– С этой колдуньей?

– С ней.

– Жаль, нельзя тебе помочь…

– Можно.

– Да?

Тонкие пальцы запечатали ему рот, а загадочный аромат мыла, порошков и шампуней перехватил дыхание. Рябинин схватил ее мизинец губами, но щекотливый мрак вдруг застелил теплый свет – Лидины волосы укрыли его голову, плечи, грудь, всего.

– Давай же работу!

Он нехотя высвободился из того плена, в котором остался бы навсегда.

– В прокуратуру идут письма… Поскольку они адресованы лично мне и вообще-то не касаются уголовного дела, Юрий Артемьевич считает, что на них нужно отвечать.

– А я смогу?

– При помощи справочников…

Рябинин протянул тетрадный листок. Она взяла и стала читать, расширяя глаза от невмещаемого удивления. "Товарищ следователь! Вы занимаетесь делом о телепатии, и я вижу кругом много неверящих. Не знаю, уместно ли делиться… Хотя жизнь прожита, так что осуждать меня уже поздно. Дело в том, что я много грешил. Как мужчина, вы меня понимаете. И сколько бы, где бы и с кем бы я ни изменял жене, она всегда об этом узнавала. Но как?.."

С глазами, так и не вместившими удивления, а теперь уже не вмещавшими и злости, Лида схватила чистый лист бумаги и приткнулась у края стола. Рябинин исподлобья следил, как она пишет: стремительно, перечеркивая, замирая, хмурясь, отбрасывая волосы… Счастье, счастье – да он знает сотни определений счастья… Счастье – это смотреть на Лиду, когда та пишет ответ гражданину Лахно.

И промелькнуло, исчезая…

…Есть сотни определений счастья, и только определение смысла жизни одно…

Через десять минут она уже написала. Рябинин взял лист, испещренный словами, как черновик великого писателя. "Гражданин Лахно! Вы считаете, что осуждать вас нельзя… Да? Вы обманывали женщин, обманывали жену, и у вас хватает совести обращаться в государственный орган! Ну как же вам не стыдно! А на телепатию вы думаете потому, что ничего не знаете о любви. Сердца влюбленных устроены так, что на стук одного ответным ударом отзывается другое. Уж поверьте мне, как женщине…"

Рябинин засмеялся. Лида выхватила бумагу, брызнув волосами ему в лицо:

– Плохо, да?

– Если подредактировать…

– А смеешься?

– Представил удивление Лахно, узнавшего, что Рябинин – это женщина.

– Да?

Лида перечла ответ, тоже засмеялась, растерзала его на мелкие клочки и посыпала ими голову мужа, как снегом.

– Идем, чай заварился…

Чай заварился. Рябинин вдохнул, определяя номер тридцать шесть, первый сорт, черный, байховый. Теперь можно отпить, расслабляясь от жара и аромата. Прокурор заговорил о счастье… Рябинин знает сотни счастливых состояний. Вот еще… Счастье – это пить с Лидой чай тридцать шестого номера, первого сорта, черный, байховый. Может быть, счастливой называют ту жизнь, которая и состоит из сотни этих состояний?

– Сережа, а я верю, что твоя колдунья чем-то обладает, – вернулась Лида к его рассказу о сеансе Калязиной.

Он и не сомневался, что поверит… Потихоньку от него Лида не то чтобы верила, а на всякий случай допускала вещие сны, приметы, гороскопы…

– А мне нужны доказательства.

– Сережа, их и не будет.

– Как в церкви?

– Есть какие-то другие силы…

– Есть только сила разума.

– Сережа, писатели часто описывают случаи телепатии, ясновиденья, озарения… А ведь они большие психологи…

– Писатели лишь описывают, ничего не доказывая.

– А как же в войну жены по письмам узнавали о несчастье, хотя мужья об этом и не сообщали?

– Видимо, письмо отличалось от предыдущих. Значит, муж что-то скрывает. А что можно скрывать на фронте? Только рану.

– Сережа, мы верим в народные приметы, в предсказанье погоды, в лечение травами… Мы верим в народную мудрость. А ведь народ признает передачу мыслей на расстояние. Почему же мы тут ему не верим?

– А кто тебе сказал, что народ признает? Какая-нибудь бабушка…

Рябинин взялся за третью чашку. Говорили, что пить много чая нельзя. Нагрузка на сердце, кофеин, какие-то пурины… Но он знал, что будет пить до тех пор, пока у Лиды не иссякнут ее заманчивые вопросы. Странно, что многие люди ищут счастья или ломают голову над его смыслом. Оно же просто и везде… Счастье – это когда отвечаешь на бесконечные вопросы жены и пьешь бесконечный чай.

– Сережа, ты считаешь меня дурочкой?

– Ага.

– Да?

– Женщина должна быть дурочкой, но не дурой.

– А вот сейчас тебя проверим… Лектор, артист, докладчик, какой-нибудь выступающий часто волнуется. Почему?

– Естественно, они допускают срыв, ошибку…

– Нет, не допускают. Выступали не раз, подготовлены. Я видела пожилого полковника, героя войны, а перед выступлением не знал, куда руки деть. Почему?

– Ну и почему?

– Теперь, Сереженька, ответь, только честно… В столовой ты сядешь за пустой стол или где обедает человек?

– За пустой.

– Подошли два лифта… Ты войдешь в тот, в который сел человек, или в свободный?

– В свободный.

– Смотришь ли ты в глаза пассажирам?

– Как-то неудобно… Но все это легко объяснить моим характером.

– Так поступают почти все. Кстати, пассажиры смотрят тебе в глаза?