В кабинете «четверки» Егоров разговаривал с осведомителем.

Это был здоровенный, типично бандитской наружности парень в спортивном костюме, прозванный Гошей. На воле он выбил бы все зубы тому, кто предположил бы, что он станет работать с ментами. Но, подсев за разбой, он быстро сменил убеждения и теперь сотрудничал с Егоровым не за страх, а за совесть.

– Галянов в Колпино игровые автоматы бомбил. Вчера вспоминал об этом, когда косячка дунул. Пашинин заточку из супинатора точит. Да и смурной какой-то последние дни.

– Это, Гоша, все хорошо и замечательно, но ты мне про Чибиса что-нибудь расскажи.

– Что про Чибиса? В хату зашел по-хозяйски, шконку занял правильно. И не скажешь, что бывший мент. Бояться его все... Кстати, чего его не в ментовскую хату определили, а к нам?

– Он сам отказался.

– Так разве можно?

– Можно. Написал заявление – и вперед. Он ведь уже давно из ментовки уволился. Боится, наверное, что бывшие коллеги могут за его подвиги спрос учинить... С сегодняшнего дня Чибис – твой главный объект. Только ты поосторожнее, он все-таки опер, хоть и сгнивший. Нюх имеет.

– Да ладно, Виктор Петрович, меня тоже не пальцем делали.

Егоров достал из ящика стола несколько упаковок таблеток:

– На тебе эфедринчику на коллектив. Скажешь, адвокат подгон сделал.

– Ха, благодарствую! Все будет ёлочкой, начальник!

Начальник Следственного изолятора № 4 полковник внутренней службы Поярков сидел в своем кабинете и разговаривал по сотовому телефону, то и дело перенося его от одного уха к другому и вертясь в кожаном кресле так, как будто это было не кресло, а раскаленная сковорода. Лицо Ивана Игоревича покрывали красные пятна; воротник форменной рубашки душил: отглаженный китель с рядами наградных колодок давил на грудь. Если бы сейчас кто-нибудь заглянул в кабинет, то он бы ни за что не поверил, что от этого человека может зависеть судьба двух тысяч зэков.

– Да нет, Реваз! Ну, накладочка вышла, – оправдывался Поярков, свободной рукой оттягивая жесткий ворот рубашки. – Я обещаю, завтра все решим. Ну, обещаю. Мы ведь друзья!

Закончив разговор, Иван Игоревич залпом выпил стакан холодной воды и нажал кнопку селектора.

– Голиков слушает, – донеслось из динамика.

– Срочно зайди.

Голиков явился через минуту:

– Иван Игоревич, вызывали?

Не предлагая присесть, Поярков спросил тем голосом, который привыкли слышать сотрудники и заключенные:

– Ты что, охренел? Почему Далидзе не на больничке? Он должен был уехать еще утром!

– Так его Егоров снял с этапа. Вы на совещании были, а с ним разве поспоришь?

– Опять, блин, Егоров?!

На селекторе загорелась лампочка, раздался голос дежурного:

– Иван Игоревич, вас начальник Управления собственной безопасности. Соединить?

Поярков посмотрел на селектор, посмотрел на Голикова. Махнул Голикову на ряд стульев вдоль правой стены и пробормотав: «Час от часу не легче», распорядился:

– Давай.

В динамике щелкнуло, и послышался голос Виноградова:

– Иван Игоревич?

– Слушаю, Олег Евгеньевич.

– Мы тут разрабатываем группу сотрудников бандитской направленности. У них там связью проходит твой опер. Сегодня он, например, предупредил, что потерпевшие подали заявления. Ну и вообще, информирует их постоянно. Егоров такой...

– Есть такой! – бодро подхватил Иван Игоревич. – Скользкий тип.

– Ты подбери материал, если на него что-то есть, а я с вашей безопасностью свяжусь.

– Решили! Олег Евгеньевич, я давно сам от него хочу избавиться.

– Ну и отлично. Заезжай в гости.

– Обязательно. К нам уж не приглашаю, – Поярков захихикал и, все продолжая хихикать, отвернулся от селектора и посмотрел на Голикова: – Все слыхал? Давай, решай вопрос. Задействуй этих, из сто пятой. Хватит им так просто жировать, пусть отрабатывают. Давай!

– Понял.

Разговор с Громовым тоже происходил за едой, только теперь это была не уличная забегаловка, а вполне цивильного вида кафе на третьем этаже главка. Кроме них, посетителей в кафе не было. Обеденное время давно прошло, кассир считала выручку, уборщица, взгромоздив стулья ножками вверх на столы, терла пол мокрой тряпкой.

Громов взял полный обед, Шилов опять ограничился чашкой кофе.

– Вечно тебя угораздит куда-нибудь влезть, – говорил Громов, в основном глядя в тарелку и лишь изредка поднимая глаза на Шилова.

– Да куда я влез! Принял оперативную информацию, реализовал ее, посадил троих опасных бандитов... Сами же говорили: раскрывай резонансные убийства. Может, через начальника главка можно подействовать? Надо же этого Арнаутова как-то в стойло поставить, пока он совсем не сдурел...

– Ты не понимаешь, не видишь общей картины. Ты работаешь по одной группе, а у Арнаутова другая масштабная задача. И ее выполнение курирует Министерство.

– Очистить город от криминальных авторитетов. Кто против-то? Ну, помог нам Моцарт – так зачем его давить? Зарыл бы он этих ребят в землю, жил бы спокойно. Так с нами вообще никто общаться не будет!

– Опять ты за свое! Ну кого это там, – Громов указал вилкой в потолок, – интересует?

– Они – там, но вы-то – здесь. Сделайте так, чтобы к нам два месяца вообще никто не совался. Мы такую банду поднимем, пять крутых заказух минимум.

– Поднял уже! – Громов мысленно выругался. – Ладно... Я попробую организовать завтра производственное совещание у начальника главка. А пока сдай пистолет в оружейку.

Шилов прищурился:

– Может, мне еще и рапорт на увольнение написать?

– Что ты джигитуешь? Сдай свой табельный «ПМ», понял?

– Понял.

Не допив кофе, Шилов встал, пошел к выходу.

– Ты сегодня хоть ел? – спросил Громов, провожая его взглядом.

– Аппетита нет. Как-то противно все.

Когда Шилов вышел, Громов пробормотал:

– Можно подумать, я кайф ловлю.

Голиков общался с двумя реальными пацанами из сто пятой хаты.

Один из них был стрижен наголо, второй носил стильную прическу с бачками и щеголял многочисленными татуировками, в которых воровские мотивы сочетались с готической темой.

Они сидели в одном из полуподвальных следственных кабинетов «четверки», и перед каждым из реальных пацанов лежало по чистому листу бумаги и авторучке.

– Чо писать?

Голиков почесал затылок:

– Напишите, что Егоров предлагал пронести за деньги в камеру мобильник. Что торгует водкой и сигаретами.

– Ха! Может, написать, что он педераст и предлагал чего-как? – предложил первый пацан.

Второй рассмеялся:

– Щас за это не уволят, а повысят!

– Хватит ржать, пишите быстро, – строго поторопил Голиков, но пацаны, лениво взявшись за авторучки, не спешили пачкать бумагу.

Переглянувшись, они предложили:

– Слушай, начальник, в двести третью один жирный коммерс заехал за кидалово. Перекинь его к нам. Мы его выдоим, чего-как, в долгу не останемся.

– Тихо ты, дурак! – Голиков многозначительно показал на сводчатые стены из щербатого кирпича, предупреждая, что их могут прослушивать, и, навалившись на стол, прошептал: – Только не так, как в прошлый раз. Мне не нужны проблемы с санчастью.

Перед окончанием рабочего дня Арнаутов приехал в прокуратуру и зашел к Кожуриной:

– Привет.

Кожурина, одетая в синюю форму, сидела за столом и заполняла какие-то документы, быстро, почти не задумываясь, водя ручкой по графам.

– Глазам своим не верю. Решил подбросить меня до дома?

– Ты против?

– Я счастлива. Ты подожди, я сейчас заканчиваю уже. Чайник еще горячий.

Арнаутов начал заваривать растворимый кофе. Размешивая ложечкой воду, спросил:

– Дело Чибиса кому дали?

– Пока еще никому. Думаю, шеф Голицына припашет.

– Он что, с ума сошел? Он же приятель Шилова!

– При чем тут Шилов?

– УСБ взяло Шилова в разработку. Он окончательно спелся с братками. Похоже, они вместе с Моцартом решили Чибиса опустить.