– Теперь – УСБ, – сказал генерал.

Виноградов поднялся, одернул пиджак. Сказал:

– Я уже вам докладывал. Мне пока нечего добавить, – и сел.

– Ну, что же... – Генерал помолчал. – А я вообще не вижу никаких проблем. Разработка управления розыска хорошая, и идет она интенсивно. Но это не отменяет работу УБОПа по лидерам организованной преступной среды. В УСБ уже имеются заявления по фактам нарушения законности, которые требуют всесторонней проверки.

Перечисляя названия служб, генерал смотрел на руководителей, и Громов, и начальник УБОП, и Виноградов поочередно кивали. Громов – хмуро и глядя в стол, убоповец – коротко и по-деловому, а Виноградов – сверкая очками и с легкой иезуитской улыбкой.

Генерал вздохнул и нацелил карандаш в потолок:

– Я хочу понять, в чем глобальный вопрос? В чем?

– Разрешите? – Шилов поднялся. – Проблема в том, что УБОП пытается посадить Дробышева за действия, благодаря которым сидит группа Чибисова. Туда же хотят привлечь и меня.

– Минуточку. Группа Чибиса уже арестована, и если мы на этом эпизоде закроем еще и Дробышева, это будет идеальный расклад. Что вам здесь не нравится?

– Мне не нравится этическая сторона вопроса. Если бы Дробышев не отдал нам этих людей, то на нас бы висел десяток глухарей, а у него бы никаких проблем не было.

– Послушайте, да бросьте вы это! Мы еще об этике отношений с бандитами переживать будем. Я уже действительно начинаю думать, что Управление собственной безопасности не ошибается в отношении вас. – Генерал выдержал паузу, потом рассмеялся: – Шутка!

Смех генерала поддержал только Федоров. Остальные даже не улыбнулись. Оборвав смех, Федоров прокашлялся и поправил галстук.

– Ну, все вопросы исчерпаны? Тогда свободны! – Генерал бросил карандаш.

Все вышли из кабинета, только Громов остался.

– А у тебя что?

– Вы фактически приняли их сторону, – сказал Громов. – Хотя сами требовали все раскрыть.

– Значит, так: только желваками играть не надо. Много ты понимаешь! Ты же общей картины не видишь, – начальник главка говорил почти те же слова, которые сутки назад сам Громов говорил Шилову. – Виноградов в Москву докладывает напрямую, а ты сам знаешь, там чистка рядов. Так что если твой парень выкарабкается – честь ему и хвала. Нет – хрен с ним.

Голиков открыл дверь камеры, встал на пороге, поигрывая связкой ключей:

– Краснов! С вещами на выход.

Миша лежал на шконке и читал журнал. Услышав команду, встал, начал собираться. Предчувствия были плохими. Его переводят? Куда, почему?

Поигрывая четками, к Голикову подошел Айдар:

– Куда это его?

Благодаря значительной разнице в росте, Голиков смотрел на Айдара сверху вниз. Но со стороны казалось, что это ему приходится тянуться и вставать на цыпочки, чтобы быть вровень с зэком.

– В другую хату.

– В сто пятую?

К разговаривающим приблизился голый по пояс зэк в толстых очках, с внешностью интеллигентного штангиста-тяжеловеса. Он делал разминочные упражнения: боковые наклоны, взмахи руками, повороты туловища, и вроде бы был поглощен своим делом и не прислушивался, о чем они говорят, но его подход можно было воспринять как легкий намек: начальник, ты не прав; а если надумаешь решить вопрос силой, то поимеешь такой геморрой, что неизвестно еще, кому будет хуже.

Голиков посмотрел на «штангиста» и спросил у Айдара:

– Тебе-то что?

– А Егоров где?

– Уволен.

Сжимая под мышкой тощий пакет с вещами, подошел Краснов.

– Подожди, – распорядился Айдар, – сядь на место.

– Ты чего? – высокий Голиков навис над Айдаром. – Да ты оборзел, Шамангалиев! Я тебя...

– Я тут про сто пятую один оч-чень интересный звон слышал, – приобняв Голикова за плечо, Айдар вывел его из камеры, и что-то принялся говорить, перебирая четки пальцами правой руки. Айдар говорил тихо, и Голиков наклонял голову, чтобы расслышать. До оставшихся в камере долетело только несколько слов – «беспредел», «пресс», «барыга», «развели», «опустили»...

Голиков слушал и Айдара не перебивал.

– Вот такие дела, – закончил Айдар и, перестав обнимать Голикова, зашел в хату.

Голиков поправил фуражку и несколько секунд смотрел на Айдара, потом задиристо, но без внутренней уверенности, спросил:

– Ну и что?

– Да ничего, – с улыбкой пожал плечами Айдар.

– Один хрен, не я здесь все решаю. – Голиков захлопнул дверь; лязгнули наружные запоры.

Айдар, перестав улыбаться, прошел к своей шконке и достал из-под матраса сотовый телефон. Набирая номер, задумчиво посмотрел на Краснова:

– Плохо дело, парень. – Потом сказал в трубку: – Чингиз, салям! Найди мне телефон Шилова из убойного.

Все ребята ждали возвращения Шилова с совещания в одном кабинете.

– Ну что?

– Подчистить все, – Шилов оглядел свою команду. – Столы, сейфы и дома.

– Думаешь, будут обыски? – Спросил Соловьев.

– Не исключено.

– Надо было нам все-таки этим уэсбэшникам рыло начистить, – вздохнул Джексон.

– Не думаю, что это решило бы вопрос, – Шилов достал из кармана звонящий мобильник. – Да! Айдар? Рад, что ты звонишь на этот громкий телефон. Понял... Спасибо. Я помню твой вопрос.

– Кто это? – Спросил Скрябин.

– Да так, еще одна моя коррупционная связь. Проблемы продолжаются, надо ехать к Юрке в прокуратуру.

Юра Голицын зашел к Кожуриной отдать шило, которое он одалживал, чтобы сшить уголовное дело, готовое к передаче в суд.

Кожурина сидела за столом и красила ногти. Сегодня на ней была не форма, а клетчатый пиджак и нарядная блузка.

– Спасибо. С меня причитается.

– Можно натурой, – глядя на Голицына сквозь раздвинутые, чтобы не смазать подсыхающий лак, пальцами, ответила Кожурина.

– Танюша, я вообще-то женат, но в принципе...

– Размечтался! Сшей мне тоже, вон, дело лежит... А то рука болит.

– И ногти жалко.

– И ногти, и себя. Что я здесь делаю в расцвете лет, за что пропадаю?

– За любовь к искусству.

– Это я давно отлюбила, мне бы что-нибудь посвежее.

Голицын взял папку с делом, взял специальный станок, в котором закреплялись бумаги, чтобы в них можно было проколоть шилом ровные дырки, а потом продеть в дырки нитку. Сел за небольшой столик, на котором стояли электрический чайник, сахарница и чашки, расчистил место для работы. Прочитав на обложке дела фамилию обвиняемого, удивился:

– Это ты по Васюкину уже закончила? Быстро!

– Он тоже ничего понять не успел. Думал, что я целыми днями глазками хлопаю и ногти крашу, а я его ко всем трем трупам железно привязала. Адвокат только крякнул.

– Французы называют это «Железный кулак в бархатной перчатке», – заметил Голицын, с трудом прокалывая первые пятьдесят страниц из трехсот, составляющих уголовное дело.

– А что делать? Мужчины меня недостаточно любят, вот и приходится их ставить на место.

– Какое счастье, что я в числе твоих друзей, – Голицын закрепил в станке следующую партию документов.

– Р-р-р-р! – Кожурина растопырила пальцы, изображая лапы готового атаковать тигра.

– Ой! Нет, не убивай меня...

– Ладно, живи. А вот приятеля твоего Шилова приласкать придется.

– Ты о чем?

– О том, что арестовывать его надо.

– Ты что, серьезно? – недоуменно смотря на Кожурину, Голицын заложил в станок очередную партию документов.

– Меньше будет тусоваться с авторитетами.

– Так это ж часть его работы.

– Под бандитскую дудку плясать?

– Тань, ты чего? – Голицын отложил шило. – Ты же не первый день в следствии, и оперативную работу знаешь.

– Юра, похищение людей – это преступление...

– О чем ты говоришь?!

– Я говорю о законе, который нельзя нарушать никому, в том числе и твоему распрекрасному Шилову. Превышение служебных полномочий – это минимум. А если по максимуму...