– Плевать. Только бы не поймали.

– Сколько ты будешь ждать, декабристка? Год? Два года?

– Лучше давай о работе, а с этим я как-нибудь сама разберусь. Ты блузку Смирновой доделала?

– Доделала. Она хочет еще такую же, но как бы вечерний вариант. Только какая тебе разница, ты ведь все равно сейчас работать не сможешь. Или как?

– Жизнь покажет.

Пришел домой Скрябин. В квартире сильнее обычного пахло лекарствами, навстречу ему из комнаты вышли врачи «скорой помощи», мужчина и женщина. Их провожала Светлана, как всегда, при посторонних надевшая маску заботливой жены и невестки.

– Боюсь, без операции медицина бессильна, – сказал врач, выходя из квартиры.

Светлана закрыла дверь и ехидно спросила у Стаса:

– Что, не пристрелили?

– К сожалению, нет. Что с мамой?

Не отвечая, Светлана ушла на кухню и включила там маленький телевизор.

Рыжий котяра дрых посреди кровати и не торопился навстречу хозяину.

– Ну, как ты тут без меня? – спросил Соловьев, беря его на руки.

Кот сразу же довольно заурчал, пушистым боком прижимаясь к Сереге. Серега подошел к окну, выглянул через щель между плотными шторами. Вздохнул:

– Где же ты бродишь, начальник?

Шилов был на АЗС на улице Блюхера. Заплатил за полный бак, начал заправляться. Когда отъехала машина, стоявшая у той же колонки с другой стороны, Роман осмотрелся и, убедившись, что за ним никто не наблюдает, положил ключи от «Альфа-ромео» в ящик с песком.

А Виноградов и Арнаутов пили коньяк в кабинете начальника УСБ.

Коньяк был очень хорошим. Виноградов сам покупал его в Бельгии, когда летом ездил туда отдохнуть.

Пили его, правда, неправильно, из хрустальных водочных стопочек. Так было привычнее.

И беседа тоже шла хорошо:

– Раньше его надо было брать, раньше. Я ведь говорил...

– Раньше не было оснований. – Виноградов до краев наполнил стопки.

– А теперь нет человека.

– Да куда он денется, Коля? Он ведь понтярщик, привык быть на виду. На нелегальном положении долго не протянет. Кореша его под контролем, баба тоже. Возьмем, это вопрос времени.

– Я чего боюсь, Олег Евгеньевич, он ведь хвосты начнет рубить, зачищаться.

– Ну, ты из него монстра-то не делай. Он ведь не отморозок какой-нибудь. Вон, какие дела раскрывал!

– Раскрывал! – Арнаутов презрительно скривился. – Потому что бандюки ему на своих конкурентов стучали. А нераскрытых дел сколько? Почему? Да потому, что у него там свой интерес.

– Ты еще скажи, что он стоит за всеми громкими «глухарями».

– А я не удивлюсь.

Виноградов усмехнулся:

– С тобой не соскучишься, Коля.

Арнаутов поднял хрустальную стопку и, словно произнеся тост, заявил:

– Это с ним скучать не придется. Помяни мое слово.

Заканчивался вечер трудного дня...

Ночь прошла, настало утро.

Посреди двора старого дома на улице Черняховского одиноко стояла красная «Альфа-ромео». С лестничной площадки третьего этажа за ней наблюдали двое оперов «наружки». Они недавно заступили на пост, сменив отдежуривших ночь. Один выглядел бодро, второй страдал после выпитого накануне – вечером он хорошо погулял на дне рождения у приятеля, – и теперь оттягивался «джин-тоником», приканчивая уже вторую банку.

– Плохо тебе, кисонька? – спросил тот, который не пил накануне.

Напарник болезненно скривился:

– Сколько еще мы будем этой фигней заниматься? Совсем УБОП умом тронулся. Не придет он...

– Придет – не придет, наше дело смену отпахать. Олег с Юркой в машине?

– Угу, на выезде стоят. – Напарник вытряс из банки последние капли «джин-тоника». – Пойду еще за одной схожу.

– Сходи... Вот он – Шилов. Замаскировался.

– Где? – Напарник, уже начавший спускаться по лестнице, вернулся к окну.

К машине подошел сутулый бомж в драном дерматиновом плаще с авоськой в руке. Присел на одно колено, наклонился, почти касаясь головой земли, запустил руку под днище машины. Выудил пустую алюминиевую банку. Расплющил ее каблуком, бросил в авоську, в которой уже лежали несколько таких же мятых жестянок и пустые бутылки, и заковылял прочь, кренясь на один бок.

– Ладно, пойду.

– Давай. Можешь ему свои банки отдать.

– Ты чего, мертвый?

– Маме совсем плохо.

– Так иди домой.

– Это еще хуже...

Соловьев и Скрябин сидели вдвоем в кабинете. Стас, действительно, выглядел неживым. А вот Серега, казалось, всю ночь думал над тем, как помочь Шилову, и теперь горел желанием претворить планы в жизнь.

Когда Скрябин в очередной раз опустил голову и погрузился в свои мысли, Серега оценивающе посмотрел на него. Сказать или?.. С одной стороны, напарник сейчас из Стаса никакой. С другой – хуже нет, чем зацикливаться на своих проблемах, особенно, когда не можешь их решить. Когда у Сереги случались неприятности в личной жизни, он уходил в работу с головой, и это всегда помогало. Возможно, и Скрябину это поможет. Хотя, конечно, ситуация у него гораздо серьезнее, чем все, что бывали у Соловьева...

Так говорить или нет?

Серега сказал:

– Если сегодня будет тихо, начинаем играть сами.

Стас поднял голову:

– Какие мысли?

– За всем этим стоит кто-то из наших, так?

– Так.

– Его знает Чибис. Так? Мы его заберем из тюрьмы, вывезем, и он нам все расскажет. Так?

– Так... Подожди, я не понял: куда вывезем?

– В лес. И допросим. Они играют без правил – почему мы должны их соблюдать?

Открылась дверь, с чашкой кофе в руке зашел Василевский:

– Серега, ты ведь у нас теперь босс? Подойди в канцелярию, там Москва на проводе.

– Бл-лин, начинается! – Серега вышел из кабинета.

Скрябин равнодушно сказал сам себе:

– В лес – так в лес.

В канцелярии на конторке, отгораживающей рабочие места двух женщин-делопроизводителей, стоял телефон со снятой трубкой. Еще раз мысленно выругавшись, Серега взял ее:

– Слушаю, Соловьев.

– Внимательно слушаете?

Это был Шилов. Серега отвернулся к двери, чтобы скрыть улыбку от женщин, искоса следивших за ним и прислушивающихся к разговору.

– А почему у вас, капитан Соловьев, раскрываемость такая низкая?

– Виноват, товарищ генерал. У нас начальник на работу забил, прогуливает. Нет должного руководства!

– Да будет тебе руководство! Слушай, на АЗС, где ты халтурил, в первом песочном ящике ключи от моей лайбы. Она на Черняховке брошена. Будет время – отгони ее к главку, чтобы не сперли. А в ящике оставь вторые ключи от своей хаты. Вечером бери Стаса, водки и посидим. Под бдительной охраной «наружки» перетрем дела наши скорбные.

– Не вопрос!

– За машиной, наверное, следят. Но у тебя доверка еще действует?

– Конечно. Все понял, товарищ генерал.

Когда Соловьев вышел из канцелярии, женщины-делопроизводители посмотрели ему вслед с осуждением:

– Вот ведь друзья, называются!

– Попал Шилов в неприятности – и все давай на него в Москву стучать...

...А на конспиративной квартире Шилов подмигнул Мише Краснову, лежавшему на кровати с гитарой в руках:

– И живы мы, пока друзья всегда стоят за нас стеной.

Не заметив машины с двумя операми «наружки», Егоров пересек двор, вошел в дом, по лестнице поднялся на последний этаж и позвонил в дверь квартиры Шилова. Он не знал, кто его ждет в квартире: убоповцы напополам с УСБ, девушка Шилова, его коллеги Серега и Стас или Фельдмаршал с боевиками, и на всякий случай подготовил несколько легенд.

Открыла девушка.

– Здравствуйте, – сказал Егоров, присматриваясь.

Понятно, конечно, что Роман не поселил бы у себя дома абы кого, но все равно, личное впечатление – самое важное.