Неожиданность произошла рано утром в понедельник. Мы отправились пешком с совершенно безлюдной железнодорожной станции — скорее, полустанка, расположенного в нескольких милях от Милчестера. По пути нас застиг ливень, и мы сломя голову кинулись искать укрытия в придорожной гостинице. В холле этого постоялого двора, служившего также в качестве таверны, сидел за стаканом спиртного какой-то краснолицый, чересчур броско одетый мужчина, и я мог бы дать слово, что, увидев его, Раффлс на мгновение застыл на пороге, а потом, решительно развернувшись, повлек меня за собою обратно на станцию прямо под проливным дождем. По дороге он уверял меня, что его чуть не сбил с ног затхлый запах прокисшего эля. Об истинной причине мне оставалось лишь гадать, рассматривая его задумчивое лицо, опущенные вниз глаза и сдвинутые брови.

Милчестер Эбби — громадный четырехугольник из массы серых каменных зданий — расположен в глубине довольно лесистой местности. Когда мы подъезжали к имению, едва успевая по времени переодеться для званого ужина, оно, казалось, все сверкало тройными рядами окон причудливой формы. Экипаж промчал нас под бесчисленным количеством триумфальных арок, предназначенных специально для торжеств и в большинстве своем еще не вполне достроенных, а также мимо различных шатров и флагштоков, расположенных вокруг первоклассного поля для игры в крикет, того поля, на котором Раффлс согласился подтверждать высокий класс своей игры. Главные приметы торжеств явились, однако, нашим взорам внутри самих зданий, где мы обнаружили множество приглашенных гостей, в числе которых было столько носителей знатных и громких титулов, влиятельных обладателей крупных состояний, скольких я в одном помещении никогда прежде не встречал. Должен вам признаться, что я был ошеломлен. Мысли о стоявшей перед нами задаче и особенно о моем собственном подлом лицемерии совершенно лишили меня той светской обходительности, которой я подчас гордился. Поэтому я без особой радости вспоминаю, с каким облегчением я выслушал приглашение всем собравшимся пройти в обеденный зал, совершенно не представляя себе, каким испытанием обернется для меня этот ужин.

В партнерши я выбрал наименее значительную из всех тех особ, которые могли бы мне достаться, — довольно юную леди. И даже поздравил себя с тем, что мне крупно повезло: мисс Мелхьюиш оказалась всего-навсего дочерью местного приходского священника. Ее и пригласили-то на ужин для того лишь, чтобы дам хватило на всех. Оба эти факта она сообщила мне еще прежде, чем успели принести суп, и весь последующий ее разговор был отмечен столь же подкупающей откровенностью. Ее желание делиться информацией было почти маниакальным. Мне оставалось просто слушать, кивать головой и испытывать чувство благодарности. Когда я ей сознался, что знал хотя бы в лицо очень немногих из собравшихся за столом людей, моя партнерша тут же принялась рассказывать мне о каждом из присутствующих. Она пошла по кругу — слева направо. Это продолжалось в течение довольно длительного времени и было действительно мне интересно. Все то, что она болтала после, меня в основном уже не занимало, и мисс Мелхьюиш, явно желая вновь привлечь к себе мое недостойное внимание, внезапно поинтересовалась у меня интригующим шепотом, умею ли я хранить секреты.

Я сказал, что, как мне кажется, умею. Тогда мисс Мелхьюиш еще тише и еще более взволнованно спросила меня:

— А вы не боитесь грабителей?

— Грабителей?! — До меня не сразу дошло это слово. Оно будто бы пригвоздило меня. Я повторил его с чувством потрясения, с ужасом.

— Итак, кажется, я нашла интересующую вас тему! — с простодушной улыбкой радости на лице заявила мисс Мелхьюиш. — Да, грабителей! И не говорите об этом так громко. Предполагается, что это должно храниться в большом секрете. По правде, я вообще не должна была бы рассказывать вам об этом.

— А о чем тут, собственно, рассказывать? — прошептал я со вполне понятным нетерпением.

— Вы обещаете никому об этом не говорить?

— Конечно.

— Ну, тогда… в нашем округе появились грабители.

— Да? Они что, совершили много грабежей?

— Пока нет.

— Тогда откуда это известно?

— Их видели тут неподалеку, двоих лондонских воров.

«Двоих». Я посмотрел в сторону Раффлса, я и до этого часто поглядывал на него во время ужина, завидуя его хорошему настроению, его железной выдержке, его бодрости, остроумию, его абсолютной непринужденности и самообладанию. Но теперь мне стало жаль его, несмотря на весь тот ужас и полное оцепенение, которые охватили меня самого. Я испытывал чувство глубокой жалости к нему, пока он сидел здесь, ничего не подозревая, ел и пил, смеялся и разговаривал, не обнаруживая ни тени страха или смущения на своем привлекательном, красивом, мужественном лице. Я схватил свой бокал шампанского и осушил его до дна.

— Кто их видел? — спросил я потом, уже спокойнее.

— Один сыщик. За ними следят от самой столицы. Полагают, что они замышляют нечто против Эбби!

— Тогда почему же их до сих пор не схватили?

— Именно этот вопрос я задала своему отцу, когда мы с ним сегодня вечером направлялись сюда. Он сказал, что в настоящее время против них нет никаких показаний и единственное, что пока можно предпринять, так это наблюдать за ними.

— О-о-о! И что же, за ними следят?

— Да. За ними присматривает один сыщик, которого специально для этого вызвали сюда. Я слышала, как лорд Амерстет сказал папе, что их сегодня пополудни видели на станции Уорбек.

Именно на этом полустанке нас с Раффлсом и застиг ливень! Теперь мне стала ясна причина нашего бегства из гостиницы. С другой стороны, теперь уж никакие слова моей партнерши не могли застать меня врасплох. Я умудрился, улыбаясь, посмотреть ей прямо в глаза.

— Это и вправду все очень удивительно, мисс Мелхьюиш, — сказал я. — Могу ли я полюбопытствовать, откуда вам так много известно обо всем этом?

— От моего отца, — последовал доверительный ответ. — Лорд Амерстет советовался с ним, а папа советовался со мной. Но ради всего святого, только никому не проговоритесь! Не могу понять, что заставило меня вам все это рассказать?!

— Можете полностью положиться на меня, мисс Мелхьюиш. Но… разве вам самой не страшно?

Мисс Мелхьюиш захихикала.

— Ни капельки! В приход они не заявятся. Там для них ничего интересного нет. А вот тут… Оглянитесь-ка вокруг. Одни бриллианты. Посмотрите хотя бы на ожерелье леди Мелроуз!

Вдовствующая маркиза Мелроуз — величественная престарелая дама — была одной из тех немногочисленных особ, о которых даже мне не надо было что-либо рассказывать. Она сидела по правую руку от лорда Амерстета, размахивала своей слуховой трубкой и поглощала шампанское привычными для нее — весьма большими — дозами, этакая беспутная добродушная дама, каких свет не видывал. На ее полной груди в такт дыханию вздымалось и опускалось ожерелье из бриллиантов и сапфиров.

— Говорят, что это ожерелье стоит по меньшей мере пять тысяч фунтов, — докладывала моя партнерша, — так мне сказала сегодня утром леди Маргарет (знаете, это та дама, которая сидит рядом с вашим мистером Раффлсом). А довольно перезрелая красавица намерена носить его каждый вечер. Представляете, какая это может быть добыча! Нет, у себя в приходе мы не ощущаем никакой непосредственной опасности.

Когда дамы начали подниматься из-за стола, мисс Мелхьюиш потребовала от меня новых заверений в готовности хранить тайну и покинула меня, как мне показалось, испытывая некоторые угрызения совести за свою болтливость, но в значительно большей мере удовлетворенная тем, что, несомненно, сумела придать себе вес в моих глазах. Подобное заявление, вполне возможно, воспримется как проявление излишнего самомнения с моей стороны, но разве не любая беседа порождается одним и тем же желанием — стремлением потрясти своего слушателя. А у мисс Мелхьюиш стремление потрясать во что бы то ни стало являлось отличительной чертой характера. Да, она и в самом деле умела потрясти.

Избавлю вас от описания своих переживаний в течение последующих двух часов. Я изо всех сил старался перекинуться словечком с Раффлсом без свидетелей, но мне никак не удавалось остаться с ним наедине. В столовой он подсел к Кроули, и они дымили, прикурив свои сигареты от одной спички. Причем их головы были постоянно наклонены друг к другу. В гостиной же я был вынужден подвергнуть себя настоящей пытке, выслушивая весь тот бесконечный, несусветный вздор, что А. Дж. Раффлс нес в слуховую трубку леди Мелроуз, с которой он был знаком накоротке еще по Лондону. И, наконец, в бильярдной комнате, пока он играл нескончаемо длинную партию, я должен был сидеть поодаль и просто выходить из себя в компании очень серьезного шотландца, который прибыл сюда уже после ужина и который не говорил ни о чем, кроме как о последних технических усовершенствованиях в области мгновенной фотографии. Он приехал не для того, чтобы принимать участие в матчах (как он мне сам сказал), а с целью отснять для лорда Амерстета серию таких крикетных снимков, каких никто и никогда еще не делал. Правда, мне так и не удалось выяснить, о чем шла речь — об истории любительской или профессиональной фотографии. Помню, однако, что, пытаясь отвлечься от своих мыслей, я время от времени начинал внимательно вслушиваться в слова этого зануды.