Дана кивнула, она знала, что так будет. Они с Амиаром все обсудили, она помогала ему придумывать сегодняшнюю речь. Он не слишком любил выступать на публике, но есть желания, а есть обязанности. На такой встрече Огненный король не мог отмолчаться.

Он вышел вовремя – тишина в зале становилась гнетущей, по ней трещинами расползался многоголосый шепот, и церемония прощания могла сорваться. Амиар не позволил этому случиться, он понимал, что появление Огненного короля быстро завладеет всеобщим вниманием – и не ошибся.

– Вы знаете, кто я, знаете, что связывало меня с Лукиллианом, – начал он. После мягкой речи Сарджаны его голос звучал резко, как удары хлыста. – Я осознаю, что некоторые винят меня в его смерти. Что ж, я прошу их принять меня в свои ряды. Я тоже виню себя, и я действительно виноват перед ним. Эта война – долг Огненного короля, который я не имею права перегружать на кого-то другого. В часы перед последней битвой я все думал: как это изменить, что мне сделать? Но иных вариантов не было, и Лукиллиан это знал. Ни одна другая стратегия не привела бы к смерти Аида. Лукиллиан не позволил мне совершить глупость, своим примером он доказал нам всем, что война не безнадежна. Мы можем победить, у нас есть для этого сила. Именно Лукиллиан помог мне понять, кто я такой. Я – человек. Это для меня намного важнее, чем Огненный король. Лукиллиан показал мне, что чудовищ должен побеждать человек, и этим он спас меня от сомнений, трусости, нерешительности. Я не говорю, что отныне эта война будет легкой. Нет, станет только сложнее! Но мы выдержим, потому что это наш мир, а наши противники – просто жалкие паразиты, прокравшиеся в нашу реальность и насытившиеся ее энергией. Не мы начали эту войну, зато мы ее закончим – во имя Лукиллиана и всех, кто уже погиб из-за этого противостояния.

Он говорил, а они слушали его и на сей раз воспринимали всерьез, без прежнего недоверия. Наблюдая за этим, Дана наконец поняла истинный смысл жертвы Лукиллиана. Он не просто убил Аида, он сделал нечто гораздо более важное: он сплотил их. Не нападение великих чудовищ, а его смерть наконец объединила враждующие кланы. Некоторые сильные колдуны, такие, как Трофемес Инанис или Мерджит Легио, даже после побега чудовищ продолжали коситься на Огненного короля с подозрением. Но теперь до них наконец дошло, кто их истинный враг и на что этот враг способен. Они могли по-разному относиться к Лукиллиану, любить или не любить его, однако они все его уважали, он был одним из них.

Из семи отдельных кланов они вдруг превратились в единой народ – и они чувствовали это.

– Страшно ли мне? – горько улыбнулся Амиар. – Да чертовски страшно! За себя, за Дану, за моих друзей. Я не могу пообещать никому из них, что они переживут эту войну, и эта слабость убивает меня. Но что нам еще остается? Поднять белый флаг? Не дождутся! Мы будем идти вперед – под угрозой смерти и без гарантий, как шли с самого начала. И мы уже не на старте! Мы на той точке, в которой Аид мертв, а Лукиллиан Арма дал нам надежду. Я благодарю весь клан Арма – первый клан, признавший меня! – за эту неоценимую жертву. Отныне я несу ответственность не только перед вами, живыми, но и перед Лукиллианом. Я сделаю все, чтобы в день, когда мы с ним снова встретимся, я смог бы взглянуть ему в глаза без стыда и сожаления.

Когда он уходит от трибуны, звучали аплодисменты, в которых он не нуждался. Он и без того знал, что его услышали. А вслед ему был направлен веселый, смеющийся, как при жизни, взгляд Лукиллиана Армы.

* * *

Мир, в котором есть она, – это хороший мир, за который нужно сражаться. Амиар думал об этом каждый раз, когда они просыпались в одной постели. Он всегда пробуждался ото сна первым, но еще долго лежал неподвижно, просто наблюдая за ней, а иногда осторожно касался золотых волос, стараясь не разбудить.

Только так он мог принять грядущий день. Раньше было сложнее: ему с первых же минут утра приходилось думать о том, что на них, возможно, сегодня снова нападут, или покалечат, или похитят, или их кто-то предаст. Словом, что-то пойдет не так. Но он быстро сообразил, что так попросту сведет себя с ума. Он не может изменить целый мир или проконтролировать, что и когда случится. Идет война, которую начал не он, противник не знает жалости. Так что – да, всегда кто-то может пострадать.

Но пока у него есть она, он готов был входить даже в худшие из дней, как в холодную воду, переплывать их, делать все, чтобы следующий день, возможно, был лучше. И когда он это понял, ему перестали сниться кошмары, в которых все, кто ему дороги, умирали снова и снова.

Она проснулась – он всегда чувствовал это, легкую перемену в энергии, связывавшей их, хотя Дана пока не открывала глаза. Она тоже знала, что он не спит, связь работала на две стороны. Не поднимаясь, Дана прижалась к нему спиной, словно хотела согреться, пусть даже в их доме было совсем не холодно.

– Тебе что-то снилось, – заметил он, целуя ее плечо, которое теперь было совсем близко. Ее тепло и запах ее кожи дарили долгожданное спокойствие.

– Это был отличный сон, – отозвалась Дана. – Ты что, подсматривал?

– Я не вижу твои сны, но чувствую, когда они тебе снятся. Расскажешь, о чем он?

– Лучше не надо.

– Но он же был отличный! – нахмурился Амиар. – Или не такой уж отличный?

– Не кошмар.

– Тогда к чему молчать?

Она замерла, раздумывая о чем-то, и сказала:

– Мне снился Лукиллиан. Я боялась, что это расстроит тебя.

– Нет. Я и сам часто думаю о нем.

Дана повернулась к нему, и теперь они лежали лицом к лицу. В ее светло-голубых глазах, похожих на бесконечное летнее небо, можно было раствориться, улететь далеко-далеко, забывая о заботах.

– У него все хорошо, – прошептала Дана. Амиар чувствовал ее дыхание на своих губах. – Он ни о чем не жалеет. Он сказал, что неплохо прижал им хвосты – не только Аиду, остальным тоже. Смерть Аида напугала их, а еще они лишились Вэйлона и получили резкий отпор от Великих Кланов. Так что дела у Аурики и компании не так уж и хороши.

Это точно. Великим чудовищам, возомнившим себя живыми богами, напомнили, что они тоже смертны. Не самое приятное открытие!

Амиар хотел бы провести с ней в постели весь день – или хотя бы все утро. Любить ее, дышать ею, а потом все-таки выбраться из кровати, чтобы приготовить им кофе, зная, что она наблюдает за ним, завернувшись в простыню. Да, это не по правилам военного времени. Но разве они не могут хотя бы иногда позволить себе кусочек обычной человеческой жизни, возможность даже не насладиться ею сполна, а хотя бы попробовать на вкус?

Очевидно, нет. Об этом напомнил звуковой сигнал, разлетевшийся по всему дому. Кто-то требовал прямой связи.

– Иди, – простонала Дана, выталкивая его из постели. – С тобой хотят поговорить!

– Со мной? А может, с тобой!

– Да? А ты знаешь, как со мной говорят в последнее время? «Дана, передай Амиару…» Короче, проще сразу с тобой.

Тут она была права, да он и сам не хотел, чтобы с ней обсуждали эту проклятую войну.

Поэтому Амиар торопливо оделся – не пристало Огненному королю даже с близкими друзьями общаться в чем мать родила. Артефакт связи все это время продолжал трезвонить, а значит, кто-то очень уж рвался с ним поговорить. Это не предвещало ничего хорошего.

Амиар добрался до подвального кабинета, в котором когда-то работал его отец, и включил связь. В магической сфере отразилось лицо Сарджаны Армы.

Он опасался, что после смерти Лукиллиана она озлобится, будет вежливо общаться с ним, как и положено, но в глубине души затаит обиду. Однако Сарджана оказалась умнее: она понимала своего деда как никто другой, даже лучше, чем Амиар. Она знала, что если уж Лукиллиан чего-то захотел, остановить его было невозможно. Она приняла его волю, и, скорбя о его потере, ни словом, ни взглядом ни в чем не обвинила Огненного короля.

Вот и теперь она была собрана, но дружелюбна, как всегда. Впрочем, Амиар мгновенно заметил, что она чем-то серьезно встревожена.