Лара поддерживала его своим пением. Голос её был хрустально свеж, мелодичен и всегда верно попадал в тон.

Так помимо прогулок у нас по вечерам появилось новое отдохновение. Может когда-нибудь я решу, что это был наиболее счастливый период моей жизни. И что, собственно, нужно для счастья: возможность лицезреть любимого человека, вести с ним душевные беседы и слышать его радостное пение. Омрачало наше блаженство лишь стойкая тень несвободы.

А вскоре в импровизированной гостиной появились фортепиано и скрипка, и уже новоявленное музыкальное трио проявляло чудеса сыгранности и оттачиваемого мастерства.

16.

А все же жизнь наша с Ларой была печальной, даже удовольствия отдавали казенщиной и мертвечиной. За стеклянными стенами нашего сада сменилась погода: почти постоянно лил дождь, иногда уже налетали снежные "мухи", солнце почти не показывалось, и лишь багровые отсветы заточенного в непроглядные тучи светила позволяли едва-едва отличать день от ночи.

Неизвестность, бывшая впереди, делала ожидание невыносимым.

Я очень боялся, как бы не подвело Лару её здоровье. Все-таки отсутствие свежего воздуха, относительно долгое заточение, а главное отсутствие ярких положительных эмоций могли привести к вспышке туберкулеза, который был у неё в очень раннем возрасте.

Сама Лара никак не выказывала ухудшение состояния, нежность её ко мне даже возросла, ласки её порой могли показаться вызывающими, если бы я не был уверен в её благонравии и порядочности. Она меня постоянно утешала и поддерживала колеблющееся мужество. К стыду своему я обнаружил, что уступаю девушке в твердости характера и философической выдержке.

К тому же я внезапно занемог, а вскоре слег окончательно. Непонятно откуда взявшаяся "испанка" взялась за меня всерьез и надолго: почти отказали легкие, словно старая дырявая гармошка, хрипящая всеми мехами; поднялась температура, и мозг мой переполнился причудливыми видениями, я стал видеть сны наяву или же проводить жизнь только во сне; сердце колотилось так быстро, словно у сжатой силками птицы.

Лариса не отходила от меня ни на минуту. Она меняла холодные компрессы на лбу, подавала лекарства через строгие интервалы. Это притом, что часов у нас так и не появилось. Она находилась на ногах днем и ночью, я и в редкие минуты просветления умолял её пойти отдохнуть. Она устраивала мне постоянные обтирания спиртом, чтобы не образовалось пролежней. Если бы я мог убежать, скрыться от её внимательных глаз, то немедленно так и поступил. Каким же жалким и отвратительным наверное я представал перед ней в эти минуты, часы и дни!

Наш охранник пытался ей помочь, но безуспешно. Когда я попросил его вызвать лекаря, он горько усмехнулся, дескать, неужели бы он дожидался моей просьбы, если бы сие было разрешено и возможно. Я попытался в это время вызнать, насколько далеко мы находимся от Лондона или какого-либо другого большого города, чтобы понять дальнейшие перспективы нашего заточения, но получил только отказ в удовлетворении моих вопросов.

Наконец, когда я почти умирал, а Лариса была при смерти от невозможности мне помочь, у постели моей появился наш страж в сопровождении незнакомца, оказавшегося дипломированным врачом и мастером нетрадиционной медицины. Он немедленно устроил мне кровопускание, и как ни странно потеря крови вдохнула в меня необходимые силы. Он дал мне гомеопатические пилюли, которые буквально на второй день поставили меня на ноги, и прописал физические упражнения по специальной методе для укрепления организма.

И действительно, уже на третий день после кровопускания я стал передвигаться по комнате, а на следующий день сумел выбраться в зимний сад. Окружающая здание местность была пустынна, и вся завалена снегом. Казалось, совершенно нет дорог, и сообщение поддерживается только по воздуху.

И тут я попал в самую точку. Когда я задал прямой ответ охраннику, он подтвердил, что смена персонала, который совершенно невидим, и доставка провизии происходит при помощи вертолетов.

Итак, здоровье мое поправилось настолько, что мы втроем опять возобновили наши вечерние концерты.

Одно точило меня, как все-таки выбраться из узилища. Радовало, что охранник ради спасения моей жизни осмелился привести лекаря, нарушив тем самым строжайшие инструкции. Может быть, в очередную критическую минуту жизни он встанет на нашу с Ларой сторону.

17.

Долго ли, коротко ли, но прошел уже год заточения. Неожиданное происшествие в очередной раз смешало мысли и чувства и повергло меня в бездну неизвестности относительно нашего будущего, о коем я тщетно делал предположения.

Заполночь дверь моей комнаты отворилась, и на пороге возник благородный тюремщик, который давненько в такое время меня не навещал. Десятки мыслей, одна другой ужаснее, пронеслись в моей голове и не оставили эпилога.

Охранник подошел к постели и торопливо заговорил: "Это я, не пугайтесь, сударь! Мое внезапное появление означает только хорошее известие. К вам с визитом дамы",

Какие дамы, - возопил я. - В столь позднее время? Что им понадобилось?

Я точно не знаю, но они, я уверен, вам обо всем сами расскажут.

Ясное дело, такой добрый человек, неоднократно подтверждавший сие определение делами, не мог ввергнуть меня в щекотливое, а тем более недостойное положение. Я накинул халат и приготовился к чему угодно. Тюремщик отправился за посетительницами, гостями назвать их язык не поворачивался.

Прибыли три неразличимые между собой фигуры. От их осанки веяло благородством и чем-то неуловимым, что я обычно называл про себя "запах денег". На каждой было плотная черная вуаль. Войдя в комнату, они аккуратно поклонились.

Я также отвесил общий поклон, попросил прощения за беспорядок в комнате и ненамеренную простоту в одежде, и вопросил, что угодно столь приятным дамам. Та из них, что была поменьше ростом, села на предложенный мною стул, а две другие отошли поодаль и сели на мою постель, ибо других стульев у меня не было. Я остался стоять, а охранник вышел, чтобы сохранить конфиденциальность беседы.

Первая дама подала мне знак подойти ближе, и когда я исполнил её пожелание, она начала говорить почти шепотом, так тихо, что я едва разбирал смысл произносимого; две другие посетительницы уж точно ничего не могли слышать.

Вы ли господин Роман Романов, русский князь и писатель?

Именно так, - ответствовал я столь же тихо, завороженный таинственностью визита.

Сопровождает ли вас юная девушка по имени Лариса?

Совершенная правда, ваша милость. Она спит в соседней комнате.

Я хорошо знакома с её родственниками и желала бы принять в её судьбе посильное участие.

Ничего против этого не имею.

Можете вы сейчас же проводить меня к ней?

С сердечным расположением, ваша милость.

Я подал руку даме и вывел её из моей комнаты. Когда мы подошли к двери, за которой почивала Лара, моя ночная гостья остановилась и совершенно по-мужски обменялась со мной рукопожатием.

Это самое малое, чем я могу отплатить за вашу доброту и отзывчивость. Вы столь много сделали для несчастной девочки, что я никогда не смогу с вами расплатиться. Я все знаю, не отрицайте.

Тут я попытался молча помотать головой, все отрицая.

Нет-нет, даже не старайтесь. Я буду вам благодарна до гробовой доски.

Она отклонилась, возможно, хотела снять покрывало, но, видимо, опомнилась и продолжила:

Это не только мои слова. Я очень хотела передать вам слова и чувства ещё одной жертвы злосчастия, коей в свою очередь Лара обязана жизнью, и я отвечаю за точность этих слов, как за свои собственные.

Я превратился в соляной столб. Язык мой онемел и не мог пошевелиться. Только красноречивый взгляд выказывал мои мысли.

А ведь вы не всегда носили это имя - Роман Романов, не так ли?

Сущая истина, ваша милость, - пробормотал я, леденея каждой жилкой.

Не волнуйтесь так. Я никогда никому не раскрою вашу тайну. Если бы лучше меня знали, то не сомневались бы, что я согласно природе своей не способна причинять даже малое зло.