Все присутствующие поднялись на ноги, трижды поднимая и опуская левую руку.

— Братья! Сегодня нами будет судим и наказан один ив врагов нашей родины, великой федерации свободных штатов, безбожный большевик, развращающий тех, чье дело слушать и повиноваться. Вам известно, зачем основан могучий клан — союз настоящих американцев. Наша задача — борьба за правду, борьба за права честных людей, борьба против призрака красной опасности. В последние дни нами были справедливо осуждены три бунтовщика, восставшие против закона. Но вина сегодняшнего подсудимого еще больше. Он не удовольствовался тем, что погубил свою родину, он приехал сюда смущать и развращать наших рабочих. И еще одним углубляется его вина — при аресте он сопротивлялся и убил троих наших братьев! — Председатель помолчал несколько секунд и повернулся к краю стола — к человеку с толстыми книгами.

— Секретарь! Какое наказание за такие проступки предусматривает Великий Закон клана?

Спрашиваемый — высокий сутуловатый человек, вытянувшись над столом, заговорил визгливым, тонким голосом.

— Брат-председатель! Этот человек сопротивлялся и сеял зло. По 23 статье второго тома Великого Кодекса Клана, он подлежит смерти через сожжение.

Секретарь сел. По рядам пробежал тихий шепот и легкое движение. Снова заговорил председатель.

— Брат-секретарь сообщил нам, что говорит справедливость. Братья! Достоин ли обвиняемый такого наказания?

Все фигуры дважды медленно наклонили головы в знак согласил и одобрения.

Председатель обратился к Краснову:

— Обвиняемый. Приговор над тобой произнесен. Он будет исполнен в течение двенадцати часов. Что ты хочешь сказать в своем последнем слове?

— Комедианты! — Краснов задыхался и извивался на полу от бессильного бешенства. — Проклятая накипь буржуазного строя! Бросьте ваше идиотское шутовство! И знайте: вы убьете меня, но то, за что я борюсь, скоро уничтожит вас всех. Вы последние остатки буржуазного мира! Вы падаль!..

Ему не дали договорить. Несколько сидящих в первом ряду сразу бросились на него и обмотали его голову плотной белой тканью. Затем, схватив за ноги и за одежду, его потащили вон из комнаты.

Некоторое время все сознание Краснова сосредоточивалось в одной острой, ранящей боли — его тащили по коридору и каждый толчок и поворот резким ударом отзывался в его истерзанном теле. Затем мучения прекратились — его оставили. Звякнул дверной замок и наступила полная тишина.

Перекидываясь с боку на бок, Краснов освободил, наконец, голову от обматывающей ее тряпки и осмотрелся. Он был в продолговатом каменном чулане, освещенном электричеством. В глубине находилось нечто вроде железного очага, обнесенного невысокой прямой решеткой. Над местом для дров в стену были вделаны две длинные цепи со стальными наручниками на концах. Под этим местом стена была сильно закопчена. Выше виднелись глубокие ссадины, похожие на следы от револьверных пуль. Краснов понял, что это был усовершенствованный средневековый костер для грешников — на этом костре предстояло сегодня умереть ему.

Ближе ко входу со стены свисало несколько простых цепей для приковывания пленников; напротив стоял широкий металлический стул с медным колпачком сверху и системой сложных проволок вокруг — электрическое кресло — излюбленное орудие американской казни. Это была комната пыток, последний этап для несчастных, попавших в лапы ку-клукс-клана.

Краснов шевельнулся снова. Узлы веревок были связаны артистически — не представлялось никакой возможности развязать их. Да и стоит ли? Он слишком измучен. Нет, если он и не сможет выйти отсюда, все-таки это поможет ему спастись от ожидаемого рода смерти. Да, кроме того, он должен спастись — его ждут Стачечный комитет, тысячи рабочих. Он должен быть с ними до конца.

Краснову ясно вспомнились почти забытые происшествия и приключения, которыми была так богата его жизнь. Сколько раз его ловили в руки враги рабочего класса! Три раза во время гражданской войны в России его присуждали к расстрелу. Еще до этого, во времена царизма, сколько раз ему удавалось скрываться от рук полиции, обманывать бдительность тюремщиков! А приключения во время заграничной агитации! И все это он вытерпел во имя социальной революции — все эти голодовки, переодевания, погони, ожидания смерти. Неужели теперь ему предстояло умереть в этой ловушке?

Пролежав несколько минут неподвижно (несмотря на режущие веревки, эти минуты казались ему прекрасными по сравнению с тем, что было раньше), — он приступил к делу.

Необходимо было изогнуться так, чтобы кисть правой руки дотянулась до каблука левого сапога. Кисть была свободна — веревка проходила выше. Зато ноги стягивались узлами у самых щиколоток. Нужно попробовать.

Это были сумасшедшие, невыносимые пять минут. Веревки, напрягшиеся до последней степени, жгли больнее огня. В натянутых жилах стучал тяжелый, раскаленный молот. Руки и ноги сводило от напряжения. Но дотянуться было необходимо — от этого зависела свобода и, может быть, спасение огромного дела.

И Краснов дотянулся. Через целый ряд мучительных, невыносимых секунд его пальцы коснулись гладкого широкого каблука. Этого было достаточно. Теперь он знал, что спасется. Отвинтить каблук, отодвинуть крышечку крошечного тайничка, скрытого в нем, вынуть из этого тайничка маленький складной ножик… Перерезанные веревки упали на пол. Тов. Краснов с трудом поднялся на ноги и, шатаясь, сделал по комнате несколько неверных шагов. Затем глаза заволокла черная завеса, и он, второй раз в этот день, потерял сознание.

Очень возможно, что член ку-клукс-клана и бывший член Стачечного комитета Дэв Уот, которому выпало на долю привести в исполнение приговор над пленным Красновым, предчувствовал, что в этот день с ним должно случиться нечто очень неприятное. Может быть, именно поэтому он задержал на полчаса выполнение возложенного на него дела. Очень вероятно также, что им руководили какие-либо другие соображения, — например, желание отомстить Краснову за несостоявшийся в Стачечном комитете взрыв — помучить его ожиданием предстоящей страшной смерти. Но, как бы то ни было, Дэв Уот все-таки опоздал на полчаса. Для Краснова же эти полчаса составляли очень многое. Он успел оправиться от обморока, размять онемелые, ноющие члены и теперь спокойно ждал прихода своих палачей.

Сколько их будет? — Хорошо, если один или два. Кое-как он приспособил разрезанные веревки, снова приняв вид связанного человека. В правой руке он сжимал самодельное, но довольно внушительное оружие — сложенную пополам пару ручных кандалов.

Щелкнул автоматический замок, и дверь широко зевнула своей беззубой четырехугольной пастью. Дверь оставалась открытой. Значит, придут еще. Краснов приготовился…

Дэв Уот был человеком решительным и не знающим колебаний. Да и какие могут быть колебания, когда твой враг лежит перед тобой связанный и беззащитный. Он быстро наклонился, метя сжатым кулаком в лицо лежащего.

Но, кроме своих остальных хороших и плохих качеств, Уот обладал еще прекрасным зрением. В самый последний момент, уже опуская кулак, он увидел, что от прежних крепких пут пленника остались какие-то жалкие обрезки. Он отдернул руку, нащупывая другой рукой ручку револьвера в кармане балахона.

Поздно! Нога Краснова выпрямилась подобно стальному рычагу и, описав в воздухе короткую кривую, мягко вошла в живот вошедшего. Без звука Уот дернулся вперед, уткнувшись головой в шершавый каменный пол. А когда второй из исполнителей вошел в комнату, его недоумевающее, испуганное лицо, скрытое белой маской, наткнулось на неподвижное злое дуло револьвера.

— Этим вы должны были сковать меня? — таков был первый вопрос Краснова, когда палач, под угрозой револьвера, покорно вошел в комнату и запер за собой тяжелую дверь.

— Слышите, о чем я спрашиваю? Вы должны были заковать меня в эти цепи и развести надо мной огонь?