Эта спина — он видел ее убегающей в свете бледного фонаря, эта спина убийцы Бабина, а худая, белая рука? Разве не эта кисть просунулась в разбитое окно, нажимая черную собачку револьвера?

Так вот где разгадка! Помощник кассира — убийца умирающего шахтера! Крикнуть, позвать милицию? Но доказательства? Жарков напрасно старался сдержать нервную дрожь засунутых в карманы пальцев.

Кассир отпустил последнего спорщика и внимательно посмотрел на Жаркова. На лице — полное спокойствие и равнодушие.

Разве может убить такой человек? Дрожащие пальцы Жаркова протянули в окошечко узкую полоску расписки и белая бесстрастная рука спокойно приняла этот листок.

Контора закрывалась. Выданы последние деньги, счета погашены, ведомости закончены… Служащие уже расходились. Кассир запер шкаф, аккуратно сложив туда все бумаги и деньги. Медленно пройдя в переднюю, он взял у сторожа пальто, шляпу и трость и вышел на грязную, сумрачную улицу.

Какой-то человек быстро прошел мимо, и, почти столкнувшись с кассиром, завернул за угол одной избушки. А, опять тот самый шахтер! Кассиру стало неприятно, и по спине пробежал легкий холодок. Почему? Кассир махнул тростью и быстро, энергичным шагом пошел вниз по улице.

Но человек, только что столкнувшийся с ним, прошел в прежнем направлении всего два-три шага. Он вдруг остановился и простоял неподвижно несколько секунд. Пройдя снова только что сделанный путь от угла, он осторожно выглянул. Вдалеке мелькнула сутуловатая фигура, размахивающая палкой. Жарков — это был он — прождал еще мгновение и бросился вслед за уходящим, стараясь держаться в тени черных шахтерских домиков.

Жарков решил выяснить то удивительное предположение, которое пришло ему в голову два часа тому назад. Младший кассир — убийца Бабина! Неужели это возможно? Жарков пожертвует один, два, даже три дня, но расследует это загадочное обстоятельство.

Преследуемый шел спокойной походкой гуляющего. Он помахивал тростью и немного волочил длинные ноги. Видно было, что он любуется окружающим его. В уме Жаркова мелькнула мысль, что особенно любоваться здесь совершенно нечем. Но кассир был, вероятно, другого мнения. Выйдя на высокий обрыв за Черным поселком, он остановился, взял палку под мышку и засунул руки в карманы широкого пальто. Он и не подозревал, что в нескольких шагах, спрятавшись за плетнем, другой человек наблюдает столько же за ним, сколько за прекрасным видом, расстилающимся внизу.

Да. Этот хмурый, осенний день был почему-то особенно подходящим для увеселительных прогулок. Внизу, на обрывистом берегу узенькой речки, разгуливал второй любитель природы. Жаркову нетрудно было угадать иностранца в этом кругленьком, прекрасно одетом человечке.

Мало того, что он некоторое время любовался серой быстро бегущей водой. Он даже спустился к самому откосу и, оглянувшись во все стороны — для приличия, конечно, — уселся на земле ногами к речке. Он встал меньше чем через минуту. Но на месте краткого отдыха белела маленькая, оброненная англичанином бумажка.

Теперь наступило время действия со стороны кассира. Небрежно проводив взглядом уходящего, той же неторопливой походкой пошел к берегу. Полюбовался речкой. Походил по берегу. И, к немалому удивлению Жаркова, сел на то самое место, которое пять минут тому назад занял маленький англичанин.

Белая бумажка мелькала теперь между его пальцами. Некоторое время он внимательно изучал неровный лоскуток, потом шевельнул рукой, и четыре обрывка упорхнули вдаль, подхваченные порывом ветра. Кассир покачался на месте еще несколько секунд и, отряхнувшись, так же медленно пошел обратно к поселку.

Посторонний наблюдатель пришел бы в страшное удивление, досмотри он до конца эту нелепую сцену. Он увидел бы, как третья фигура, — фигура широкого, коренастого рабочего — выбежала из-за плетня на холме и побежала к речке, как эта фигура добежала до места, где сидели двое предыдущих, и тщательно оглядела берег, как, издав радостный возглас, она подняла один из клочков разорванной записки и стала бродить вдоль берега до тех пор, пока не нашла остальных трех обрывков. А если бы наблюдатель был из местных жителей, он удивился бы еще больше, узнав в этом любителе чужих секретов забойщика Петра Жаркова.

Но радость Жаркова перешла в горькое разочарование, когда, сложив обрывки, он попробовал прочесть такое интересное для него послание. На бумажке было нацарапано кривым, малоразборчивым почерком:

«Иеном. Сгниорд рю кйет. Ленгис леужю ив. Колко ут те тйан тскен».

Что за ерунда! Даже в книжке того странного поэта, которого Жарков пробовал прочесть года три тому назад в Москве, все выходило как-то лучше и понятней. Это какое-то издевательство! Жарков снова сложил клочки и попробовал прочесть. Сложено правильно, а выходит та же чепуха. В чем дело? Жарков задумался над белым лоскутком. И засунув обрывки в карман, решительно зашагал влево.

На южной стороне поселка, против дома технических служащих, жили два молодых приятеля Жаркова — комсомольцы Ким и Митька. Ребята днем работали в шахте, а вечером усердно учились, запершись в своем домике. «Вместо рабфака, товарищ», — коротко отвечали они каждому спрашивающему о смысле их учения. Оба готовились в московский инженерный институт. Вот и теперь, когда Жарков вошел в домик, он увидел две взъерошенные головы, в ярком свете электрической лампочки склонившиеся над одной толстой книгой.

— А, товарищ Жарков! Ну, каково поживаем?

Митька, не отрываясь от книги, протянул вошедшему худую, испачканную чернилами руку.

— Вот что, ребятки, — серьезность голоса Жаркова заставила хозяев насторожиться, — дело у меня к вам. Письмо одно разобрать нужно. Думается мне, что… как это называется… шиф… шрифтованное оно.

— Шифрованное, товарищ, — важно поправил Ким, — а ну-ка, покажи. Ага!

Все трое принялись рассматривать обрывки записки.

— Если шифрованное — дело табак. Ни в жисть не разберешь. Вот что, — заявил, наконец, Митька.

Ким сердито сморщился.

— Брось, Митька. Комсомольцы мы или нет? Комсомолец во всяком деле понимать должен. Думается мне, что не по-русски это написано. Англичанин, говоришь, оставил? — оглянулся Ким на Жаркова.

— Англичанин.

— Так. А ну-ка, попробуем по-английски. Учили ведь мы его, Митька? Попробуем. Помогай, Митька!

Митька помогал, но, должно быть плохо, так как письмо, прочитанное по-английски, оказалось таким же непонятным.

— Хм. — Ким задумался. — А, ну-ка попытаемся сзаду наперед. Хитрые ведь они, эти буржуи. Не выйдет, еще как-нибудь вывернем. Ну-ка.

Через секунду Ким сорвался с места и сделал по комнате ряд быстрых прыжков. А через десять секунд снова сидел на стуле, старательно, при помощи словаря, переводя понятную теперь записку и объясняя товарищам свое открытие.

— Сзаду наперед читаем. Читаем шиворот-навыворот, последнее слово; что вышло? Некст — по-русски — этот, следующий. Дальше — найт — ночь. Понимаете, они английские слова русскими буквами нацарапали. Еще. — Ет ту оклок — в два часа. «Этой ночью в два часа». Видите, товарищи? — задыхающимся от волнения голосом объяснил Ким.

Переведенные слова бережно записывались в тетрадку. Перевели последнее, и перед тремя невольными сыщиками оказалась следующая фраза:

«Этой ночью в два часа. Сигналы обычные. Захватите документ. Деньги».

— Так. — Жарков изумленно поглядел на записку. — Свиданье, значит. Кассир и англичане. Чертежи. Ведь и Бабин о каких-то чертежах бормотал. Вот так история!

— О чем это, товарищ? — в один голос спросили Ким и Митька, сильно заинтересованные всем непонятным поведением Жаркова.

— О чем? Да если бы я знал, в чем тут дело, разве я стал бы возиться с этими подлыми бумажонками? Только думается мне, что буржуи снова какую-то пакость нашей стране подстраивают. А теперь вот что, ребята. Нашего младшего кассира знаете? От вас видны обе двери дома, в котором он живет. Вон его два окна во втором этаже. Мне сейчас на часок отлучиться нужно, а вы следите за домом. Если покажется кассир, кто-нибудь за ним отправляйся. С глаз не спускайте. Поняли?