Может, Главному Мучителю и не нужен был раб. Может, у него имелись другие планы на новую личность Геркулеса. Например, создать заговорщика, который бы принес королевство своего отца Мучителю на блюдечке. Или великосветского бретера, который ввел бы это провонявшее запрещенными препаратами чмо в высшее общество. А вышло то, что вышло: Дубина из принца превратился в машину для убийства. Такого на бал не пошлешь. Либо весь вечер простоит, подпирая стену, либо зарежет кого-нибудь. По излишнему усердию.

Вот Мучитель и спрятал свой промах среди челяди — от греха подальше.

Но я отделила безумную башку Мучителя от тела, а Дубину — от уготованной ему судьбы живого табурета. И теперь должна отыскать ходы в заповедный уголок геркулесовой души, не затронутый в ходе эксперимента.

И мне нужен проводник. Броллахан отказался. А мне нужен кто-то, кто возьмет меня за руку и… Трансакция, Безумная Карга, выходи из тумана, гадина! Я слышу твое хихиканье!

Естественно, она была здесь. И отнюдь не в хихикающе-ведьминском обличье. Здесь, где мои страхи не уродовали ее облик, то была просто пожилая женщина, вменяемая и добродушная.

— Хорошо, что позвала, — улыбнулась она, разгоняя зябкую дымку ладонью, — ух, холодно-то как! Я пока пряталась, замерзла вся. Осень… — и она снова улыбнулась. Хотела бы я так беспечно улыбаться в ее годы, говоря о предзимье, предсмертье, начале конца.

— Зачем же ты пряталась?

— Нельзя мне приходить, пока не позовут. Человек должен сам выбрать: будет он мечом дело решать или разумом. Ты — выбрала.

— Я пока не умею пользоваться разумом. Я еще очень… — я запнулась на этом слове, — молодая. Мне привычнее мечом.

— Если действовать мечом, не поможет нипочем. Стихи! — и тут она хихикнула. Искренне и заразительно. — Давай руку.

Я протянула ей ладонь. И даже не удивилась тому, что ни один нерв во мне не пискнул: не позволяй ей к тебе прикасаться! Ну хоть за меч возьмись! Я уже не так верила своим инстинктам, как до реки времени. Время учит доверяться не только инстинктам.

Трансакция, она же Сделка, она же Безумная Карга (неверное прозвище!) шагнула с берега, да так уверенно, что я прямо устыдилась. Сама-то я и кончиком пальца побоялась прикоснуться к этой, гм, воде. Мне осталось только вдохнуть поглубже и последовать за ней.

Сапоги мои, конечно, намокли, но никуда меня не уволокло. Трансакция занимала меня расспросами о Дубине: где мы с ним бывали, что делали, чем развлекались в моменты отдыха и кто чью спину прикрывал в бою. Я разболталась. И в какой-то момент с изумлением обнаружила, что иду, треплюсь, жестикулирую… обеими руками. И никто меня не ведет, я сама иду, подо мной слегка раскисшая черная дорога, вдали виднеется замок, похожий на Кордейрин, и на замок принцессы-жабы, и на все средневековые замки-цитадели, построенные не для красы, а из расчета на долгую осаду.

Трансакция шла рядом и слушала, как завороженная.

— Что же ты со мной сделала? — изумляюсь я, затормозив на полном ходу. — Я не утонула!

— Потому что рассказывала. Когда рассказываешь, все становится на свои места. Ты же никогда не была мастером историй, а? — и Трансака подмигивает.

— Нет. Мне и вспоминать-то ничего не хотелось. Нечего было вспоминать. Все одинаковое — кровь, рукопашные, боль, кошмарные сны, кошмарные тренировки, кошмарные друзья, кошмарные враги… О чем тут говорить?

— О себе. О людях. О жизни, которой ты живешь. Когда ты стала про себя рассказывать — еще тогда, на горе — кошмары стали бледнеть. Потеряли над тобой власть. Еще немного — и ты бы поняла, где вам искать принцессу. Ты и поняла — но поздновато. Теперь придется искать их обоих — принца и принцессу. А где искать высоких особ? Только в их родовых замках.

— Ага. Сейчас приду, а их высочество на охоту уехали. Или путешествовать отправились. Или — о ужас! — жениться изволят. Подождите до рождения первого наследника и уж тогда, на народных гуляньях, узрите народного любимца. И не надейтесь получить аудиенцию. Наше высочество с такими особами не якшается! — передразнивая чванливую речь дворецкого, сообщаю я.

— Ну уж! Сразу и на охоте, и в путешествии, и на свадьбе… Разбрасывается их высочество. Прямо непозволительно разбрасывается, — недовольно отвечает Трансака. — Кроме того, им сейчас на ристалище быть надлежит. В гуще, так сказать, излюбленного развлечения.

— То есть Дубина сейчас, как последний дурак, рискует башкой за какой-нибудь надушенный платочек? — изумляюсь я.

— Именно. И вчера, и позавчера, и давно уже рискует. Дерется как бешеный. Всех рыцарей на корню косит.

— Неужто это предел его мечтаний?

— Да не осталось у бедолаги мечтаний. Драться — все, что он умеет. Вот и делает единственное оставшееся ему дело.

— А почему на турнире? Почему не на войне?

— Войны ему без надобности. Не желает он своим землям войны. А турнир — дело веселое и благородное. Не то, что война или заговор.

— Заговор?! — с ужасом переспрашиваю я. — Бедный Геркулес! Да любой замок — это ж гадюшник! Его там сожрут в момент! При его-то прямолинейности и наивности…

— Вот он и турнирит день за днем. Не хочет в дворцовые дрязги ввязываться. Надеется всех противников в честном бою порешить.

— Бестолочь. Пропадет ведь без меня. — Поправляю ножны и шлепаю по дороге с максимальной скоростью. Пока этот крепкий, но все-таки смертный малый не получил травм, несовместимых с жизнью даже здесь, в зазеркалье.

Турнир… это все видели: флаги, штандарты, щиты, шатры, кони, оруженосцы, воняющая пивом и мусорной жрачкой толпа, истоптанная копытами земля, трибуны со знатью, король и королева, одуревшие от скуки, на задах — лазарет для раненых, попы для усопших, коновал для легкораненых коней и горы покореженных лат. Знатно Дубинушка потрудился. Кузнецы и медикусы статую ему поставят. В два человеческих роста, на заработанные деньги.

К шатру Геркулеса мы с Трансакой прошли беспрепятственно. Слуги и фанаты расступались перед нами со стеклянным взглядом. Видно, подруга моя новая наворожила. Я-то готовилась с боем прорываться.

— Дубина! — гаркнула я первым делом. — Ты тут вечность провожжаться решил?

— Ты кто? — Надменно-брезгливое лицо, кубок в руке, окровавленный нагрудник валяется на полу. Хорош, балбес.

— Я КТО??? Это ТЫ кто?! Нет, не морщи носик, твое высочество, а отвечай!

— Мы — младший принц этого… — величавый жест рукой, обводящей палатку, землю и небо над и под ней. Властитель хренов!

— Вы не столько принц, сколько идиот, заложник и баран на следующем дворцовом пиру! Быстро отвечай: Кордейру помнишь?

— Кордейру? Кто такой Кордейру?

Покалечу сукина сына. Я даю Дубине пощечину. То есть не пощечину, а хук слева. Он валится, как подрубленный… дуб.

— Я. Тебя. Убью, — произносит он незнакомым голосом, полным истинно королевской ярости. — Стра-а-а…

— …жа, — договариваю я, садясь на него верхом и зажимая их высоческую пасть. — Щас. Уже бегут, уже спешат. Не дергайся. Все равно без помощи оруженосца не встанешь, черепах металлический. Будешь лежать, я сказала! Пока не вспомнишь… Кордейру.

И тут Трансака села рядом на корточки и завела одну из своих песенок. Жалобную такую. Из тех, что девушки за шитьем поют, на возвращение своего принца уже и не надеясь.

"Приходи, смерть, приходи, смерть.

Пусть меня кипарис осенит,

Отлетай, душа, отлетай скорей,

Я красавицей злою убит.

Пусть мой белый саван усыплет тис -

Вот просьба последнего дня,

Потому что мою смертную роль

Не сыграет никто за меня…"* (Вильям Шекспир. Двенадцатая ночь, или как пожелаете (пер. Д.Самойлов) — прим. авт.)

Может, там и было что-то другое, но мне послышалось именно это.

Геркулес сперва дергался, потом затих. Заслушался. И на лице его появилось обескураженное выражение, которое я видела, когда они с Корди ссорились: как же так, люди добрые? За что она так со мной? Неужели мир может быть так несправедлив?