— Институт готовит кадры для правительственных постов и консультирует политиков, — проговорил человек, — так что иногда даже кажется, что именно он режиссирует все представление.

Далгетти поежился под легким ветерком и пожалел, что не взял с собой плащ. Он устало подумал: «Это я уже слышал. Знакомая тактика. Никаких прямых обвинений, бросаемых в лицо, но неясные слухи, шепоток здесь, намек там, уклончивая новая история, нарочито бесстрастная статья… О да, они знают, как обращаться с семантиками».

— Слишком многие боятся этого, — заявил он. — Но это не правда. Институт — частная исследовательская организация, одобряемая Федерацией. И его исследования доступны всем.

— Все исследования? — В сгущавшихся сумерках лицо человека было трудно разглядеть, но Далгетти почти увидел, как он скептически поднял брови. Он не ответил на вопрос прямо, но сказал:

— В общественном сознании бытует неясное мнение, будто группа, обладающая полным набором знаний о человеке — чего Институт еще не достиг, может сразу «возобладать» над остальными и путем некоторых неспецифических, но пугающе-вкрадчивых манипуляций завоевать мир. Считается, что если вы знаете, на какую кнопку нажимать и тому подобное, то люди сделают нужное вам, не подозревая, что ими управляют. Все это чистой воды вымысел.

— Не скажите… — возразил человек. — Эта мысль кажется вполне правдоподобной.

Далгетти покачал головой:

— Предположим, я был бы инженером и видел, что на меня надвигается лавина. Я точно знал бы, как ее остановить: куда заложить динамит, где построить бетонную стену и так далее. Только знания не помогли бы мне. У меня не оказалось бы ни времени, ни силы, чтобы их использовать. То же с людьми — как в массе, так и индивидуально. Нужны месяцы и годы на то, чтобы изменить убеждения человека, а когда имеешь дело с сотнями миллионов людей… — Он пожал плечами. — Социальные течения слишком мощны, чтобы поддаваться контролю, кроме самого слабого, в высшей мере постепенного. Возможно, самыми ценными результатами исследований являются не те, которые открывают, что можно сделать, но те, которые показывают, чего сделать нельзя.

— Вы говорите очень уверенно, — заметил человек.

— Я психолог, — ответил Далгетти, не слишком отступая от правды. Он не добавил, что является одновременно и наблюдателем, и объектом исследования, и подопытным кроликом. — И боюсь, я слишком много говорю. Дурная привычка.

— Ну что вы! — воскликнул человек. Он прислонился спиной к поручням и протянул собеседнику едва видимую в полутьме пачку. — Закурите?

— Нет, спасибо. Я не курю.

— Вы редкое исключение. — Огонек зажигалки осветил на мгновение лицо человека.

— Я нашел другие пути расслабления.

— Вам повезло. Между прочим, я сам не чужд науке. Преподаю английскую литературу в Колорадо. Профессор.

— Боюсь, что в этом отношении я профан, — сознался Далгетти. На мгновение он ощутил горечь потери. Занятия психотехникой слишком отдалили его от обыкновенного человека для того, чтобы он мог находить большое удовлетворение в художественной прозе или поэзии, другое дело — музыка, скульптура, живопись. Он посмотрел на широкую сверкающую полосу воды, на станции, темными силуэтами вырисовывающиеся на фоне звездного неба, и с истинной радостью осознал гармонию природы. Человеку нужно обладать его остротой чувств, чтобы понять, как прекрасен этот мир.

— Я сейчас в отпуске, — вновь заговорил человек. Далгетти ничего не ответил. Но собеседника это не смутило. — Вы тоже, полагаю?

Далгетти ощутил укол тревоги: столь личный вопрос в устах незнакомого человека прозвучал странно. Подобной бестактности можно ожидать от кого-то, подобного той рек-девушке, Гленне, но профессор должен быть лучше знаком с законами вежливости.

— Да, — бросил он. — Осматриваетесь?

— Между прочим, мое имя Тайлер, Хармон Тайлер.

— Джо Томсон. — Далгетти пожал протянутую руку.

— Мы могли бы продолжить наш разговор, если вы останетесь здесь на некоторое время, — предложил Тайлер. — Вы затронули некоторые интересные аспекты.

Далгетти задумался. Пожалуй, стоит поболтаться по колонии, пока здесь Банкрофт, — а вдруг выплывет что-нибудь еще?

— Может быть, я пробуду здесь еще пару дней, — сказал он наконец.

— Какая удача!

Далгетти посмотрел на небо. Оно начинало наполняться звездами. Палуба все еще оставалась пустой. Она бежала вокруг массивного корпуса метеорологической башни, которую по вечерам переводили на автоматический режим. Поблизости никого не было видно. На пластиковом покрытии загорелось несколько флюоресцентных ламп.

Посмотрев на часы, Тайлер произнес:

— Сейчас около девятнадцати тридцати. Если бы вы подождали до двадцати, я мог бы показать вам кое-что интересное.

— Что же?

— А! Вы будете удивлены. — Тайлер усмехнулся. — Немногим известно об этом. А теперь вернемся к тому вопросу, который вы подняли…

Полчаса пролетели незаметно. Говорил в основном Далгетти.

— …и масса активности. Видите ли, очень поверхностно, приближенно, состояние семантического равновесия в мировом масштабе, которое, конечно, никогда не существовало, должно представляться равенством формы…

— Извините меня. — Тайлер снова посмотрел на светящийся циферблат. — Если вы не возражаете, прервем наш разговор на несколько минут. Я покажу вам то странное зрелище, о котором говорил.

— А? О… о, конечно.

Тайлер отбросил сигарету. Крошечным метеором промелькнула она в темноте. Он взял Далгетти под руку. Они медленно двинулись вокруг башни.

Навстречу им вышел человек. Далгетти едва успел заметить его, когда ощутил пружинку у своей груди.

Игольчатый пистолет!

Мир закружился вокруг него. Он сделал шаг вперед, пытаясь закричать, но горло его оказалось в тисках. Палуба поднялась ему навстречу и ударила его, и разум закружился навстречу темноте.

Где-то внутри него пробудилась воля, тренированные рабочие рефлексы, и он собрал все, что осталось от его иссушенной силы, и начал бороться с дурманом. Эта борьба походила на попытку ухватиться за туман. Снова и снова он по спирали уходил в забытье и выныривал из него. Смутно, как в кошмаре, он сознавал, что схвачен и его несут. Кто-то остановил группу в коридоре и спросил, что случилось. Ответ, казалось, пришел откуда-то издалека:

— Не знаю. Он проходил мимо… и с ним стало плохо. Мы несем его к врачу.

Потом целую вечность они ехали в лифте. Стены плавучего дома дрожали вокруг них. Его перенесли на большое судно, очертания которого терялись в густом тумане. Последней его мыслью было, что это явно пиратский дом, поскольку никто не пытался остановить… не пытался остановить… не пытался остановить…

Потом пришла ночь.

Он пробуждался медленно, борясь с позывами на рвоту и слепотой. Свист… Шум воздуха… Он летит… Должно быть, его поместили на трифибиан. Он попытался восстановить силы, но разум его был еще слишком слаб для таких усилий.

— Ну-ка. Выпейте это.

Далгетти принял стакан и жадно проглотил его содержимое. Вместе с жидкостью в него влились прохлада и самообладание. Дрожь внутри утихла, а головная боль стала вполне терпимой. Он медленно огляделся и ощутил первый прилив паники.

Нет! Он подавил эмоцию почти физическим нажимом. Сейчас нужно быть спокойным, способным быстро соображать и…

Высокий человек рядом с ним кивнул и просунул голову в дверь:

— С ним теперь все о'кей, — сообщил он. — Хотите поговорить?

Глаза Далгетти обежали кабину. Это был задний отсек большой воздушной лодки, шикарно обставленный, с удобными сиденьями и прикрепленными к ним столиками. В широкое окно смотрели звезды.

«Пойман!» Его захлестнула горечь, бессильная злоба. «Самому явиться прямо к ним в руки!»

В комнату вошел Тайлер в сопровождении пары громил с каменными лицами. Он улыбнулся:

— Прошу прощения, но вы играете на руку своему союзу.

— Угу, — буркнул Далгетти. Во рту пересохло. — Только я не состою ни в каких союзах.