«Отец! — подумал он. — Ты тоже где-то здесь».

Он опустился на скамью и некоторое время размышлял над создавшимся положением. Это требовало собранности, полной гармонии всех жизненных функций. Вскоре Далгетти погрузился в сон.

Его разбудил охранник, который внес в камеру поднос с завтраком. Далгетти попытался прочитать мысли человека, но не узнал ничего интересного. Он с жадностью поел под дулом автомата, вернул поднос и снова заснул. Во время ленча повторилось то же самое.

Когда он снова пробудился, перед ним стояли три рослых субъекта.

— Ну и ну, — сказал один из них. — Никогда еще не видел никого, кому бы так хотелось дать в ухо.

Далгетти встал, провел рукой по щеке. Рыжая щетина царапнула ладонь. Это был символический жест, включивший механизм контроля нервной системы. Сопутствующее ему ощущение напоминало падение в огромный водоворот.

— Сколько здесь ваших парней? — спросил он.

— Достаточно. Ну, пошли, пошли!

Он поймал шепот мыслей: «Нас, охраны, пятьдесят человек, так что ли? Ну да, пятьдесят, я думаю».

Пятьдесят! Далгетти чувствовал себя как в клетке, когда шел между двумя из них. Пятьдесят наемников. И все они тренированы, он это знал. Институту было известно, что личная армия Бертрана Мида отлично вымуштрована. Ничего бросающегося в глаза — официально они были слугами и телохранителями, — но знают толк в стрельбе.

И он был один против них посреди океана. Никто не знал, где он, и ничего нельзя поделать. Продолжая идти по коридору, он ощутил холод.

За коридором оказалась комната со скамьями и письменным столом. Один из охранников указал на стул в дальнем ее конце.

— Садись, — проворчал он.

Далгетти повиновался. Путы перехватили его запястья и лодыжки, прикрепив их к подлокотникам и ножкам тяжелого стула. Еще один ремень затянули вокруг талии. Он посмотрел вниз и увидел, что стул прикреплен к полу. Дюжий охранник подошел к письменному столу и включил магнитофон.

Дверь в противоположном конце комнаты отворилась. Появился Томас Банкрофт. Это был высокий человек, тучный, но пышущий здоровьем. Одет он был отменно, с хорошим вкусом. Седая грива, красивое, с крупными чертами лицо и острые голубые глаза. Он едва заметно улыбнулся и уселся за письменный стол.

Его сопровождала женщина. Далгетти задержал на ней взгляд. Он никогда ее не видел. Она была среднего роста, чуть полноватая, с очень коротко подстриженными белокурыми волосами, безо всяких следов косметики на широком, славянского типа лице. Молодая, в хорошей форме, движущаяся уверенным мужским шагом. Со своими серыми глазами с поволокой, изящно вздернутым носом и твердой линией рта она могла бы быть красавицей, пожелай она этого.

«Одна из представительниц современного типа, — подумал Далгетти. — Машина во плоти и крови, пытающаяся быть мужественнее мужчины, втайне несчастная, хотя и не сознает этого и тем умножает свое несчастье».

На мгновение в нем проснулись печаль, огромная жалость к миллионам представителей человеческого рода. Они не знали себя, дрались друг с другом, как дикие животные, метались, замкнутые в кошмаре. Человек мог бы быть так велик, получи он только шанс.

Он посмотрел на Банкрофта.

— Вас я знаю, — сказал он, — но боюсь, что эта леди имеет передо мной преимущество.

— Моя секретарша и главная ассистентка, мисс Казимир. — Голос политического деятеля был звучным — прекрасно контролируемый инструмент. Он наклонился над письменным столом. Записывающее устройство у его локтя зажужжало с назойливой, уверенной монотонностью.

— Мистер Далгетти, — начал он. — Я хочу, чтобы вы поняли, что мы не демоны. Есть вещи, слишком важные для того, чтобы вести игру по правилам, — вот и все. Ради них в прошлом происходило много войн, и, может быть, снова скоро предстоит сражаться. Для всех было бы легче, если бы вы согласились сотрудничать с нами. Никто и никогда не узнает об этом.

— Предположим, я отвечу на ваши вопросы, — отозвался Далгетти. — Как вы удостоверитесь, что я говорю правду?

— Разумеется, неоскополамин. Не думаю, чтобы вы имели иммунитет. Конечно, это внесет известные неудобства, но мы, несомненно, узнаем, отвечаете ли вы на наши вопросы правдиво.

— И что потом? Вы отпустите меня?

Банкрофт пожал плечами.

— Почему бы и нет? Может быть, нам придется подержать вас здесь некоторое время, но скоро все разъяснится и вы будете освобождены.

Далгетти подумал. Даже он немногое мог против наркотиков правды. А были процедуры еще более радикальные, префронтальная лоботомия например. Он вздрогнул. Жесткие путы ощущались сквозь тонкую одежду.

Он взглянул на Банкрофта.

— Что вы, собственно, хотите? — спросил он. — Почему вы работаете на Бертрана Мида?

Углы тяжелых губ Банкрофта приподнялись в улыбке.

— Мне казалось, что это вам надлежит отвечать на вопросы.

— Буду ли я это делать или нет, зависит от того, какого рода эти вопросы, — огрызнулся Далгетти. «Протянуть время! Отдалить его, мгновение ужаса, отдалить его!» — Честно говоря, то, что я знаю о Миде, не настраивает меня на дружеский лад. Но может быть, я ошибаюсь.

— Мистер Мид — один из наиболее крупных исполнителей.

— Угу. Он также стоит за большой группой политических фигур, включая и вас. Он настоящий босс движения акционистов.

— Что вам об этом известно? — резко бросила женщина.

— Это сложная история, — замялся Далгетти, — но конечная цель акционизма — претворение в жизнь… мировоззрения Мида. Мы все еще выздоравливаем от последствий мировых войн. Люди повсюду отходят от огромных и неясных унифицированных целей, обретая более спокойные и ясные взгляды на жизнь.

Нечто подобное происходило в эпоху Просвещения, в восемнадцатом столетии. Она также последовала за периодом распрей между фанатиками. Вера в разум берет верх даже в бесхитростных умах вместе с духом умеренности и терпимости. Люди склонны подождать и посмотреть во всем, включая науку, особенно новую, еще не совсем оформившуюся ее отрасль — психодинамику. Мир хочет отдохнуть.

— Однако подобное положение вещей порождает противодействие. Оно обеспечивает великолепную структуру мысли, но навевает какую-то холодность. Так мало истинной страсти, так много осторожности — искусство, например, стало еще более стилизованным. Старые символы: религия, суверенное государство, особая форма правления, за которые некогда умирали люди, — сделались предметом открытых язвительных насмешек. Мы можем сформулировать семантические условия в весьма определенных терминах.

И вам это не нравится. Люди вашего типа нуждаются в чем-то большом. И просто конкретной величины недостаточно. Вы могли бы отдать свои жизни за науку, или межпланетную колонизацию, или социальные преобразования, как это с радостью делали многие, но это не для вас. Там, в глубине веков, вы утеряли образ матери-Вселенной.

Вы хотите могущественной церкви или могущественного государства или любого идола, огромный таинственный символ, который потребует от вас всего, что у вас есть, а даст взамен лишь чувство принадлежности. — Голос Далгетти был тихим. — Короче говоря, вы не можете стоять на собственных ногах, не в ладах со своей психикой. Вы не способны смотреть в лицо тому факту, что человек — одинокое существо и что его цель должна исходить от него самого.

Банкрофт нахмурился:

— Я пришел сюда не для того, чтобы слушать лекции.

— Как хотите, — пожал плечами Далгетти. — Я подумал, вас интересует, что я знаю об акционизме. Это лишь словесное выражение. Суть же состоит в том, что вы хотите быть жрецами цели. Ваши люди, те, кто не являются простыми наемниками, хотят быть последователями. Только вот в наши дни нет цели, если не считать улучшения человеческой жизни.

Женщина склонилась над письменным столом. Во взгляде ее читалось любопытство.

— Вы сами только что указали на недостатки, — сказала она. — Наше время — период упадка.

— Нет, — покачал головой Далгетти. — Я готов уточнить свою мысль. Это период необходимого отдыха. Время восстановления сил всего общества — суть дела великолепно укладывается в формулировке Тайи. Настоящее положение должно продолжаться еще примерно лет семьдесят пять — так считаем мы, в Институте. За это время разум, мы надеемся, внедрится в базисную структуру общества настолько твердо, что когда накатит следующая волна страстей, она не заставит людей обратиться друг против друга.