И он рискнул.

Вначале все шло как положено - началось медленное проникновение, и он уже почти вошел в межпространство, облегченно вздохнул... и тут вся энергия корабля ухнула лавиной как в прорву, и корабль, уже на полном энергетическом нуле, выбросило назад, в околопланетное пространство.

Ну, вот, подумал он, доигрался.

Биокомпьютер быстро защелкал, застрекотал и выдал информацию: "Положительный эффект Временного Колодца. Перемещение: двести плюс-минус пятнадцать лет по вектору времени".

- Релятивист! - зло процедил Родион. - Ах, ты мой новый, современный релятивист! Кричите все "ура!", бросайте вверх чепчики, встречайте музыкой, тушем и цветами, морем, фейерверком цветов!

Он закрыл глаза и застонал. Ребята встретят его сединой и скрытой насмешкой: "Как же это ты, а?", а Рита... Бог мой, почти такая же, только с морщинками у глаз - двухсотдвадцатитрех-плюс-минус-пятнадцатилетняя познакомит его со своей, забытого колена, праправнучкой...

Глупо. Все глупо! И мысли глупые и попался глупо. Как мальчишка, не знающий урока и зачем-то тянущий руку... Внутри было пусто, голодно, сосало под ложечкой. Хотелось... Черт его знает, чего хотелось! Если бы можно было вернуться назад...

Родион посмотрел вниз, на по-прежнему безмятежно-салатную планету. Дважды проклятую им самим и, кто, знает, сколько ее поселенцами.

После третьего витка, когда корабль уже более-менее заправился, подзарядился, Родион решил приземлиться. "Вернуться назад...".

На этот раз все прошло как положено. Он вовремя уравнял потенциалы, хотя не хотелось, ой, как не хотелось! - лучше бы отсюда, сверху, камнем, чтоб в лепешку, на мелкие части, и чтоб даже скорлупа корабля не смогла регенерировать!

Он посадил корабль прямо на лугу, на противоположном от хижины конце долины, и вышел. Двести лет... Луга как такового не было. Вместо травяного ковра были редкие, длинно-остролистые кустики, жухлые, жесткие и куцие. Рядом с хижиной... У хижины не было коровы. Рядом с ней стояло бегемотообразное животное, черное - смоль, бесхвостое, лоснящееся, с туловищем-бочкой, вблизи - цистерной, шлепогубое, с огромными стрекозиновыпуклыми глазами.

Родион подошел поближе. Животное смотрело на него бездумным фисетчатым взглядом и, мерно жуя, пускало слюну. Слюна, рыжая и тягучая, медленно вытягивалась, ползла вниз, растекаясь по земле огромной янтарно-довитой лужей, а затем, оставив совершенно черное пятно дымящейся взрыхленной земли, втягивалась обратно в чавкающую, рокочущую пасть.

Дверь хижины хлопнула, и оттуда выкатился большой, по пояс Родиону, блестящий черным хитином паук о четырех лапах. Он выволок за собой охапку дощечек и, тут же, прямо у порога, начал что-то мастерить. Родион подождал, всмотрелся. Работа шла споро, и вскоре из-под лап паука появился готовый упаковочный ящик. Самый обыкновенный. По диагонали просматривалась полустертая надпись: "...eat Corporation" - доски были сбиты в том же порядке, что и четыреста лет назад при упаковке чего-то там...

Паук бросил ящик в кучу других у стены хижины и, прихватив с собой молоток, умчался в хижину. "Покеда, дядя!".

Родион поежился и шагнул вслед за ним. В хижине, кроме первого, был еще один паук, тоже черный, но жирный и толстый, он возился, как неопытная суетящаяся акушерка, у надсадно гудящего синтезатора, готового что-то произвести.

Родион обернулся в угол и оцепенел. В углу, на своем троне, восседал "король". Одежда на нем истлела, сам он тоже; остался только почерневший, обветшалый скелет. Челюсть от черепа давно отвалилась и валялась на полу в зловонной, разлагающейся куче нечистот.

- Здравствуй, - сказал Родион.

- Welcome [Добро пожаловать (англ.).], - сказал король.

- Ну, как? Ты доволен?

Молчание.

Затем тихое-тихое, как порыв далекого ветра:

- I see... [Я вижу... (англ.).]

Мимо Родиона с подносом белой, горой, студенистой массы, прошмыгнул черный жирный паук и, остановившись у трона, принялся ложкой бросать ее в скелет. Метко, туда, под верхнюю челюсть.

Родиона замутило, и он выскочил вон.

Не надо, подумал он. Не надо было сюда возвращаться. Зря.

На крыльцо выкатился паук, помялся на лапах, потоптался и, вдруг, протяжно, с икотой, позвал:

- Март-а-а!

"Бегемот" медленно повернул к нему огромную, без шеи, голову и промычал.

1971 г.