Внезапно что-то зашевелилось в траве, громадный черный силуэт скользнул вверх – какой-то крупный зверь стремительно пробирался к ним. Когда он резко перешёл на бег, ветер донёс его запах.

Кошки взвились и бросились врассыпную – обоих сразу пёс преследовать не смог бы.

Он погнался за Дульси. Кошка чувствовала его жаркое дыхание за спиной, слышала клацанье зубов над своим хвостом. Он уже было настиг её, как вдруг Дульси услышала жуткий визг. Она обернулась и увидела Джо, который, изогнувшись дугой, вцепился зверюге в загривок. Пёс взвыл от ярости и боли, извернулся, чтобы схватить кота, и тут Дульси бросилась ему на голову, вонзила когти ему в уши и подбиралась к морде. Не видя ничего вокруг, пёс гарцевал и бесновался, пытаясь стряхнуть их. Дульси чувствовала запах его крови.

Неожиданно её начал разбирать смех, расхохотался и Джо. Пёс под ними стушевался и задрожал от страха. Ему никогда прежде не приходилось слышать кошачий смех.

Будучи не в силах стряхнуть или схватить их, пёс бросился в заросли ракитника в надежде ветками сковырнуть их со спины. Жёсткие ветки больно цепляли шкуру, царапали и хлестали маленьких всадников, которые приникли к своему скакуну, прижали уши и зажмурились.

– Пора! – заорал Джо.

Они сорвались и метнулись через тёмные колючие заросли, густые как плетеная корзина. Пёс рванул за ними, расталкивая ветки, петляя и сопя. Джо и Дульси забрались под полог спутанных ветвей и потихоньку отползали подальше; они дрожали, чувствуя себя перепуганными кроликами, на которых сами частенько охотились. Сделав паузу, они прислушались.

Пёс носился кругами, ища обидчиков.

Кошки промчались через колючий подлесок и снова припали к земле, стараясь услышать, ощутить колебания, которые передаёт земля. Может, пёс почует их и бросится в погоню, а может, и нет. Выйти на открытое пространство они не осмеливались. Напуганная Дульси понимала: это тот же пёс, который преследовал её между домами. Теперь он был охотником, а она – дичью, и это ощущение совсем ей не нравилось.

Пёс надолго затих, слышно было только легкое шуршание, словно он пытался вылизывать раны.

Затем Джо и Дульси услышали его нерешительные шаги. Приподняться и посмотреть они не смели.

Готовые броситься наутек, кошки слушали, как пёс, хрустя ветками, удаляется.

Он и впрямь уходил. Джо привстал, оглядываясь, затем рассмеялся, выбрался из кустов, разлегся на траве и улыбнулся Дульси.

– Ты здорова подрала его.

– И ты тоже.

Она приподнялась на задние лапы, чтобы посмотреть, как пёс ковыляет вниз по склону к домам, где, вероятно, ожидал найти более дружелюбный мир.

Кошки улеглись па продуваемой солнечной полянке. – Надо было остаться у него на спине, – сказал Джо. – Он бы привёз нас прямо к дому Джанет.

Дульси выплюнула остатки собачьей шерсти.

– Я вся пропахла псиной, даже во рту вкус псины.

Далеко внизу пёс остановился во дворе обшарпанного серого дома, окруженного покосившимся штакетником. С тыльной стороны дома размещалась пристройка с маленьким грязным окошком под скатом крыши.

Пёс вскинул лапу у забора, а затем начал кружиться, пытаясь лизнуть раненую спину и одновременно потереть лапами морду. Но через некоторое время он бросил это безнадежное дело, доплелся до края дороги и запрыгнул в кузов старого чёрного пикапа.

Эта машина появилась по соседству не так давно. Несколько недель назад Джо и Дульси заметили худого неопрятного мужчину, который поселился в пристройке и принёс туда два потёртых чемодана и несколько бумажных пакетом. Они наблюдали, как он передвигается в освещённой комнате и распаковывает вещи. Но тогда дворняги с ним не было.

– Может, собака оставалась в машине, – сказал Джо. – Или уже находилась в комнате. – Он озабоченно посмотрел на Дульси. – Этого пса нужно держать на привязи. – Джо лизнул её в ухо. – Бегая без присмотра, эта тварь нам всю охоту испортит.

– Может, он утихомирится ненадолго, ведь мы его подрали.

– Наверняка. Во всяком случае пока кровь не подсохнет.

Дульси улыбнулась и подставила солнцу другой бок. Однако зыбкий страх по-прежнему охватывал её, когда она думала о белом коте, который скитается где-то среди холмом, возможно, раненый. Если этот пёс доберётся до него…

Белый кот снова снился ей прошлой ночью, но Джо об этом она говорить не стала: эти сны его расстраивали. Серый Джо был настоящим здоровяком и мог справиться с бульдогом в десять раз крупнее себя, Но некоторые вещи его пугали. Мысль о вещих снах выбивалась из привычного ряда его размышлений. Когда речь заходила о спиритизме, кот становился упрямым и вспыльчивым.

Однако сны Дульси были такими живыми, запахи в них настолько сильными, а звуки такими отчётливыми! В первых сновидениях, когда белый кот отбегал в ожидании, что она последует за ним, он исчезал раньше, чем она успевала это сделать. А в одном сне он оказался на поверхности воды, Океан был нарисован синим и зелёным, и кот погружался в нарисованные волны; постепенно краска бледнела и исчезала, пока не осталось ничего, кроме белого холста.

А прошлой ночью ей приснилось, что кот бредёт в сумерках, понурив голову, словно его тяготит невыразимая печаль. Он шёл среди россыпей маленьких белых костей, осторожно ступая, нерешительно поднимая каждую лапу и каждый раз замирая на миг. Это были кости животных, маленькие звериные черепа.

И вновь он исчез, когда Дульси попыталась пойти за ним. Он был как живой, от него даже исходил резкий запах, как от любого другого кота. Дульси очень хотелось рассказать этот сон Джо, но сейчас, когда они бежали бок о бок вверх по холму, она так ничего и не сказала. Вскоре они миновали буйные травяные заросли и теперь пробирались по вонючей черной проплешине, выжженной огнем.

Это был самый короткий путь к дому Джанет; кошки аккуратно передвигались по колючим углям, высматривая острые обломки, торчащие гвозди, рваные зазубренные куски металла и битое стекло, о которое легко было порезать лапы. Обойдя вокруг сгоревших развалин, они проползли под обглоданными огнем балками, которые накренились и торчали словно гигантские черные ребра.

Одиноко возвышавшаяся стена детской напоминала полуразобранную театральную декорацию. Розовые обои с рисованными кенгуру закоптились. Здесь же стояла сломанная детская кроватка: одна из реек треснула, краска обгорела и вздулась коричневыми пузырями. От промокшего матраса пахло плесенью, пружины и вата вылезли наружу. Обгоревшая табличка с номером машины лежала поверх горы битой посуды и покореженных столовых приборов; покоробленная металлическая раковина упёрлась в согнутое и почерневшее автомобильное колесо. Кошки пробежали между расплавленных, побелевших и сплющенных кастрюль, между кляксами расплавленного стекла, которое застыло причудливыми пузырями и напоминало артефакты, оставленные пришельцами из иных миров.

Запах сырого пепла оседал на кошачьих шкурах и оставлял неприятный привкус во рту. Они часто останавливались, чтобы очистить лапы, вылизать песок, который впивался в нежную кожу и застревал между когтями. Подушечки кошачьих лап – своеобразные и очень чувствительные датчики, важное дополнение к глазам и ушам. Эти подушечки мгновенно передают сообщения о мягком и остром, горячем и холодном. И песок для них был столь же неприятен, как песчинка в глазу.

Выше по склону стояли голые деревья, вытянувшиеся к небу словно в немой мольбе. Одинокий обугленный дымоход высился как старый, забытый всеми часовой на посту. Спалив крышу дома Джанет, огонь двинулся к югу и сровнял с землёй почти все здания внутри почти километровой полосы.

Однако восемь домов выше по склону пожар не повредил. Они стояли аккуратным и нетронутым рядком вдоль узкой улочки. И, странное дело, два ближайших к Джанет дома –один прямо над студией, другой через улицу – совсем не пострадали. Хотя сама студия выгорела дотла, расположенная под ней квартира осталась почти нетронутой: спасла бетонная плита, которая служила ей потолком, а студии – полом. Из почерневшей плиты вздымались к облакам три чёрные балки.