— Думаю, что она выдаст нам вора! Он взял проволочку себе как доказательство успешной кражи. Может быть, он должен отчитаться кому-то. Или же, если он умнее, он решил сбить нас со следа и подложил ее кому-нибудь другому, чтобы мы поймали его с поличным. Но и первый, и второй варианты нас устраивают. Он за­помнит эти поиски цезия!

Аврониев был возбужден, как охотник, кото-. рый приближается к дичи и предчувствует, что она не уйдет от него.

Подполковник Аврониев, Балтов и Йозов на­ходились в кабинете главного хирурга, а в кори­доре стоял Чубров. Другие оперативные работ­ники окружили здание больницы. Подполковник был убежден, что преступник и четвертая про­волочка находятся в больнице.

«Если преступник пытался избавиться от про­волочек, значит, он почувствовал опасность. И эта опасность останется, пока он находится в зда­нии больницы. Иначе он ни за что не выбросил бы проволочки. Тогда нельзя было бы объяс­нить, зачем он оставил себе четвертую прово­лочку,— размышлял Аврониев.— Если я прав, то преступник здесь».

Операция началась как раз вовремя. Попову ассистировали только доктор Горанов и сестра Антонова, которых Аврониев вынужден был временно освободить.

Размышляя о случившемся, Аврониев пришел к выводу, что преступником мог быть только один из трех — Васильев, Симанский или Анто­нова и что вор не обошелся без помощника. Кто был вором и кто помощником — об этом при­ходилось пока только гадать.

йозов предполагал, что присутствие в боль­нице Симанского не случайно и очень подозри­тельно.

Балтов колебался — может быть, кража совер­шена не работником больницы, и вся эта исто­рия является результатом простой случайности?

В первую очередь они занялись допросом Калчева. Под столом находился счетчик Гей­гера, установленный так, что его видели только Аврониев и Балтов, а допрашиваемый даже и не подозревал о его существовании.

Сначала Калчев был очень испуган, но те­перь, когда проволочки нашлись, успокоился и подробно рассказал обо всем, что случилось в этот вечер. Его рассказ убедил всех троих, что кражу совершил не он.

Допрос вел Аврониев. Он внимательно вслушивался в каждое слово врача, заставлял егоповторять известные из первого допроса вещи. Йозов стенографировал.

Между прочим, Калчев вспомнил о том, что у Васильева плохое настроение. Аврониев спросил:

— Скажите, что вы знаете об отношениях между ним и медсестрой Антоновой?

— Как вам сказать,— Калчев пожал пле­чами.— Не люблю распространяться на эту тему, но большинству известно, что они дружат, любят друг друга... В какой стадии все это, не знаю. Васильев несколько вспыльчив и мните­лен, но таким сердитым, как сегодня, я еще не видел его...

— Не поссорились ли они сегодня?

— Не знаю, но вряд ли, потому что Васильев не отходил от кровати Родованова, а потом поехал за цезием. В это время Антонова гото­вила операционную, и они едва ли виделись долго.

— Значит, причина плохого настроения Васильева иная? .

— Не знаю. Я застал его вместе с Симанским.

— Когда вы увидели Симанского?

— Когда пришел в палату заменить Василь­ева, который должен был ехать за цезием.

— Тогда у него было хорошее настроение?

— Да, неплохое.

— А когда вы заметили, что он на кого-то сердит ?

— Примерно через полчаса после того, как они вернулись, за несколько минут до исчезновения цезия.

— Это интересно! — шепнул Балтов следова­телю.— Нужно разобраться в причине этой странной раздражительности...

— Вы свободны,— сказал Аврониев Калчеву.

— Могу ли быть полезен чем-нибудь еще? — спросил Калчев.

— Пока нет.

— Очень интересно! — произнес Аврониев, когда Калчев вышел.

Позпонил телефон, и подполковник поднял трубку.

— Да, да! Ясно. Да! — кратко ответил он и тихо сообщил Балтову: —  Начальник управле­ния по очистке города Иванов сегодня вечером не отдавал распоряжения о вывозе мусора из больницы.

— Да ну?! — удивился Балтов, все еще склонный думать, что проволочки попали в му­сорную яму случайно.

— Кто же тогда звонил? — обратился Йозов к Аврониеву.

— Выходит, кто-то другой выдал себя за Иванова. Этот же человек знал, что проволочки будут выброшены в мусорный бункер. Известили его об этом из здания больницы, так как пре­ступник не мог знать, в какой комнате мы его задержим и откуда он сможет выбросить про­волочки. Так как все были задержаны, совер­шенно исключается, что проволочки были укра­дены и выброшены посторонним лицом. Следо­вательно, из больницы каким-то образом пере­давались сигналы!

Аврониев говорил спокойно, и рассуждения его были очень убедительны.

— Но как? Как передавались? — спросил Иозов.

— Карманным фонариком медсестры Антоно­вой,— произнес Аврониев.— Хорошие снимки она промывала! Но все же они слишком рано бросили цезий в мусор. И почему сигнализация велась не из процедурной?

Балтов был изумлен находчивостью и пытли­востью своего друга.

— Кто? Кто? Кто? — задавал себе вопрос Аврониев и стискивал руками голову.— Дело за­путано, но мне кажется, что мы приближаемся к разгадке. А с помощью четвертой проволочки они непременно попытаются замести следы. В этом я теперь не сомневаюсь.

— Произвести новую проверку со счетчи­ком? — спросил физик.

— Нет, не нужно. Четвертая проволочка це­зия появится здесь. Запомни это. Они сами при­несут ее сюда, чтобы выкинуть какой-нибудь но­мер.—Аврониев постучал кулаком по столу.

Наступило молчание.

— Знаешь что? Из всех я склонен подозревать только Симанского,— вдруг произнес Балтов.

Аврониев рассмеялся.

— Это не трудно предположить, но трудно обосновать, потому что нет абсолютно никаких улик. Во-первых, Симанский не имел доступа к цезию, так как он ни разу не входил в проце­дурную. Во-вторых, он друг профессора, его до­веренное лицо, самый близкий человек. Что странного в том, что он захотел присутствовать при операции? Он получил официальное разре­шение,— подполковник поглядел на своих това­рищей.— Но, вопреки этим фактам, мы имеем все основания подозревать его. Мое внимание всегда привлекали хорошо подобранные факты. Я убежден, что часто за видимым алиби скры­вается преступление. И все же, хотя мы можем подозревать кого угодно, но до тех пор, пока у нас нет доказательств, мы ничего не можем предпринять.

— Но если исключим Симанского, остается только Васильев,— напомнил Балтов.

— У него безупречная общественная и на­учная репутация,— добавил Йозов, который на­вел справки обо всех задержанных.

— Верно, но на допросе все подчеркивали, что сегодня у Васильева внезапно испортилось настроение. И это случилось за несколько минут до кражи. Он был не в себе, хотел уйти, ему не работалось, он даже чуть не нагрубил доктору Попову. И вообще он изменился. Меня ин­тересует, что испортило ему настроение. Выхо­дит, он или знает что-то, или же сам запутан в этой истории,— сказал Аврониев.

— По-моему, Васильев мог бы рассказать нам многое,— заметил Балтов.

— Это мы проверим,— Аврониев встал и вы­шел в коридор, по которому продолжал ходить Чубров.— Я пойду посмотреть, как идет опера­ция. Когда вернусь, пригласи ко мне Васильева.

Набросив на плечи белый халат, подполков­ник тихо открыл дверь в операционную. На мгновение он зажмурился от яркого света.

Слышалось только позвякивание хирургиче­ских инструментов и тяжелое дыхание больного. Склонившись над открытой черепной коробкой, профессора, доктор Попов перевязывал кровото­чащий сосуд и одновременно делал облучение. Доктор Горанов молча помогал ему. Было ясно, что операция очень сложная. Все молчали, ни­кто не производил ни малейшего шума, словно боясь, что любой звук может помешать ра­боте.

Горанов бросил на вошедшего недовольный взгляд: даже здесь не оставляют его в покое!

Увидев подполковника, Антонова вздрогнула и протянула доктору Попову не тот инструмент, который был нужен ему.

— Внимательнее, сестра! — шепотом заметил главный хирург.