Дождь злобно отплясывал на насквозь промокшем тенте кафе. Казалось, навес вот-вот сорвется с каркаса, подхваченный ветром, уже повалившим наземь несколько досок с написанными на них меню. Роза смотрела на дождь поверх головы мэтра Веррье. Сильвия сидела поодаль, игнорируя вид за окном, и атмосфера в тусклой комнате адвоката казалась еще тягостней от охватившего обеих уныния.

Мэтр Веррье нарушил молчание, обратившись к Розе на французском, который та знала хорошо, а Сильвия – постольку-поскольку.

– Если позволите, я сам введу вас в курс дела, – произнес он. – Перед тем как мадам Боннар отправилась в Южную Африку, а вы, мадемуазель Дрейк, прибыли сюда из Англии со своей сводной сестрой, вам было бы лучше вникнуть во все детали аренды, на правах которой ваша тетя пользуется «Ла Ботикью».

Роза вздохнула и кивнула в знак согласия.

– Да, я знаю, – кратко ответила она, признавая свою поспешность и допуская, что сотворила глупость, но упорствуя в нежелании объяснять то очарование, которое заставило ее так поступить.

Это случилось январским лондонским утром в небольшой квартирке, в которой они жили вместе с Сильвией. Сестра медленно выздоравливала после автомобильной аварии, унесшей жизни ее сводных родителей – отца Розы и матери Сильвии, – аварии, оставившей ее в длительном шоке и с поврежденной правой ногой.

Роза укуталась с головы до ног: ей предстояло противостоять погоде на всем пути до «Сити экспортерс», где она работала секретаршей старшего партнера.

И тогда самым прозаическим образом – по почте, хотя ему следовало бы прилететь на крыльях надежды – пришло письмо от родной тети Элси с предложением, тем самым, что привело их обеих. Однажды – пять лет назад – тетя Элси ненадолго приезжала в Англию, но Роза тогда болела, и в школе был карантин. Им так и не удалось встретиться.

Но тогда все казалось весьма заманчивым.

Год в тепле на юге Франции мог помочь Сильвии полностью восстановить здоровье. Целых двенадцать месяцев ностальгического восторга для Розы, питаемого памятью об одном-единственном визите в Париж – еще в детстве, с матерью-француженкой. Миссис Дрейк умерла на следующий год; двумя годами позже, когда Розе было пятнадцать, а Сильвии – тринадцать, отец Розы женился на вдове Лайон, матери Сильвии. После этого, вплоть до прошлогодней трагедии, все четверо проводили отпуска и каникулы в Англии, и до нынешнего дня для Розы не могло быть и речи о Франции.

Единственной ниточкой, связывающей ее с этой страной, оставались случайные письма и поздравительные открытки, которыми они обменивались с теткой Элси, державшей на правах аренды на побережье между Грасом и Сен-Тропезом магазин подарков в Мориньи. Элси больше ни разу не приезжала. Роза никогда не навещала ее – тем неожиданней и щедрее оказалось предложение тетки: во время ее путешествия в Южную Африку с целью погостить у своей замужней дочери Розе и Сильвии управлять магазином и поддерживать добрую репутацию «Ла Ботикью».

«Это не обременительный бизнес, – писала она, – сами понимаете. Так, всякие мелочи: подарки на Пасху и детям к первому причастию, подарки для всех, украшения, духи, несколько сувениров для летних туристов – вот, пожалуй, и вся торговля. Но это составляет источник моего существования и должно оставаться таковым, когда я вернусь. В настоящее время благодаря щедрости зятя я могу обходиться без доходов от магазина, и если ты, chérie,[1] сумеешь сохранить для меня мой бизнес, то я буду только приветствовать все то, что тебе удастся извлечь из «Ла Ботикью» для своего благосостояния».

Далее в письме сообщалось, что независимо от того, примет или нет Роза ее предложение, встретиться они не смогут: для этого нет времени. Билеты на проезд заказаны за несколько дней, и в надежде, что Роза все же приедет, тетка оставляет ей ключи от магазина и квартиры над ним у мэтра Веррье, доверенного человека мадам Боннар.

Квартира будет проветрена, магазин в достатке снабжен товарами. Роза и Сильвия найдут Мориньи поистине восхитительным местом. Красные скалы и сосны по краю воды, само море – цвета крыла зимородка, прямо сейчас мимоза золотым облаком покрывает черную скатерть гор Моури – все это разительно отличается от блеклой Англии… После столь лирического пассажа письмо заканчивалось сладкозвучным «Bonne chance»,[2] что тогда показалось им не столь уж необходимым, но теперь сестры думали, что удача – это, пожалуй, единственное, на что им остается уповать.

В радостном возбуждении они наспех прикинули свои возможности и средства. Сильвия раньше работала в магазине дамских сумочек на Пикадилли и знала хотя бы основы торговли кожгалантереей. После аварии ей была выплачена некоторая компенсация. У обеих были небольшие сбережения. Раз уж они брали на себя неоплачиваемую работу, согласия французского министерства труда не требовалось и издержки на получение визы были незначительны…

Итак, они могли вполне управиться своими силами. Далее последовал срочный обмен телеграммами с уточнением деталей, вынужденная отсрочка, связанная с увольнением Розы из фирмы, затем лихорадочные сборы, прощальная вечеринка, устроенная экспромтом, – и вот они уже на месте, во всеоружии, жаждущие испытать очарование. Но вместо этого обескураженные пустыми улицами Мориньи, ветром, дождем, холодом и, более всего, новостями мэтра Веррье, произведшими на них впечатление разорвавшейся бомбы.

Роза ощущала только одно: она должна услышать все еще раз со всей удручающей ясностью.

– Вы действительно имеете в виду, – спросила она, – что без разрешения землевладельца, с которым моя тетя заключила арендный договор, нам нельзя будет вести ее бизнес, пока она сама отсутствует?

Мэтр Веррье склонил голову и сцепил пальцы рук.

– Да, это так, – подтвердил он, – и, как я уже сказал, я никак не могу понять, почему мадам Боннар не попросила меня посвятить монсеньора Сент-Ги в свои планы насчет вас.

Но как раз это Роза прекрасно понимала. Из писем тетки она выяснила, что танти[3] Элси в точности соответствует описанию, когда-то данному ей матерью Розы.

«Элси, – частенько говорила миссис Дрейк, – всегда сначала действует, а думает уже потом».

Поэтому танти Элси вполне могла забыть условия своей аренды или, даже помня о них, понадеяться, что все образуется само собой. Роза и мысли не допускала, что тетя злонамеренно ввергла их в нынешнюю трудную, если не сказать больше, ситуацию. Но суть дела от этого не менялась.

Роза задала следующий вопрос:

– Ну и как нам теперь быть, чтобы получить разрешение заниматься тетиным бизнесом? Кто такой этот монсеньор Сент-Ги и как нам войти с ним в контакт?

– Он является… – Мэтр Веррье замешкался, ища слово, и выбрал «seigneur», которое Роза интерпретировала как «помещик». Адвокат продолжил: – Он живет в шато Сент-Ги, что над городом. Ему принадлежат плантации пробкового дуба у подножий наших гор, вся прибрежная полоса и большая часть самого Мориньи. Все его арендаторы ведут здесь бизнес на тех же условиях, что и мадам Боннар.

– Но пожелает ли он дать нам разрешение на торговлю? – продолжала настаивать Роза.

Неопределенное пожатие плечами.

– Вполне возможно, мадемуазель, хотя с полной уверенностью утверждать этого нельзя. Бывали случаи, когда он отказывал приезжим, даже не удосуживаясь объяснить причины.

Роза ободряюще вскинула руку в сторону Сильвии, которая начала выказывать признаки раздражения, не понимая, о чем идет речь, и быстро объяснила:

– Похоже, здесь есть помещик, который, будучи титулованной особой, вправе накладывать вето на все, что находится в его владениях. Но мы справимся с этим… – Тут она обратилась к мэтру Веррье: – Чем скорее мы обратимся к монсеньору Сент-Ги, тем лучше. Должны ли мы сделать это сами, или вы согласитесь оказать нам такую услугу? Раз уж нам все равно нужна крыша над головой, то, по меньшей мере, у нас будет хотя бы ключ от «Ла Ботикью»?