— Нет, они просто поместили меня в психиатрическое отделение. Тогда я только начал снова говорить и много злился. Моя терапия не приносила мне пользы, и мне пришлось лечь в больницу, пока я не смог себя контролировать.

Джереми продолжал смотреть на меня с непонятным выражением на лице.

— Ты говоришь так, будто в этом нет ничего страшного. Подожди… что значит, ты только начал снова говорить?

— Долгое время я ни с кем не общался. — Чувствуя, что Джереми пялится на меня, я стал раскачиваться, потому что мне стало некомфортно. — Я мог писать, и знал, как разговаривать, но я этого не делал. Осьминог в моем мозгу не позволял мне этого. Я замолчал, когда мне было девять, и снова начал разговаривать почти в тринадцать. Но я любил математику и много ей занимался.

— Я не понимаю. Почему ты не разговаривал?

Мне пришлось напевать, пока я пытался придумать, как ему все это объяснить.

— Это было давно, и я плохо это помню, но я был зол и подавлен. Я еще ходил в школу, и другие ученики заставляли меня чувствовать себя неловко. Это была частная школа, но она мне не подходила. Учителя были хорошими, но ученики нет. Когда я перешел на домашнее обучение, стало лучше, но после того, как я оставил школу, мне захотелось молчать. Это всех расстроило. Лечение тогда было плохим, и я лег в больницу.

— Что ты имеешь в виду под плохим лечением?

— Был врач, который попытался меня связать, когда у меня началась истерика. Это привело меня в ярость, и я ее ударил. Это было ужасное время. Но потом меня положили в больницу, в хорошую больницу. В клинику «Майо» в Миннесоте. Мы жили в Айове, но в Миннесоте была лучшая психиатрическая больница округа, и там работал доктор Норт. Он помог мне так же, как собирается помочь тебе. — Я качался и улыбался, вспоминая, как доктор Норт избавил меня от дурного лечения. — Он блестящий психиатр, так что, держу пари, здесь все будет точно так же, как и в «Майо», потому что он тут главный. В больнице «Майо» было хорошо. Там было чисто, организованно и пунктуально. Я чувствовал себя там в безопасности. Мы говорили о том, что мне, возможно, стоит пожить некоторое время там, но все настояли на том, что я должен попытаться вернуться домой. Я так и сделал, но практиковался в стратегии преодоления. И это хорошо. Вот почему мы должны слушаться врачей. Иногда наши мозги принимают плохие решения, и мы должны одалживать мозги у докторов.

Теперь и я занервничал. Меня беспокоило то, что Джереми так удивился тому, что я не разговаривал на протяжении четырех лет. Хотя, когда он заговорил, он стал казаться менее удивленным.

— Я… я и понятия не имел, что ты настолько меня понимаешь.

— Я правда тебя понимаю. — Я задумался. — Но только не самоубийство.

Джереми снова ссутулился.

— Прости меня.

— Ты болен. Это нормально. Тебе не нужно извиняться. Ты должен хорошо лечиться, чтобы поправиться, и мы снова смогли быть вместе.

На это Джереми ничего не ответил, но он взял меня за руку и сжал ее. Прикосновение было жестким, поэтому оно мне понравилось. Кроме того, я решил, что мне нравится держать Джереми за руку. Прикасаться к нему всегда прекрасно.

Изначально предполагалось, что Джереми пробудет в больнице всего несколько дней, но потом они с доктором Нортом решили, что лучше, если он пробудет там месяц, что очень расстроило узнавшую об этом маму Джереми. Моя мама пыталась поговорить с ней, но та не хотела ничего обсуждать, и нам пришлось оставить ее в покое. Но еще я думаю, что мама все еще сердилась на Габриэль, поэтому не сильно старалась.

Хорошей новостью было то, что, хоть Джереми и не выписали, я все равно виделся с ним пару раз в неделю. Иногда я просто навещал его, но несколько раз мы с ним ходили на групповую терапию. Долгое время я не посещал групповой терапии, и обычно она мне не нравилась, но доктор Норт думал, что мне понравится ходить на нее вместе с Джереми. Он оказался прав. Правда, в первый раз было немного трудно, но не для меня, а для Джереми. На моем первом сеансе групповой терапии в «Майо» вместе со мной в комнате присутствовали еще пять человек, но на этот раз группа включала только Джереми, доктора Норта и меня, и мы встретились в той же комнате, где проходили наши с Джереми свидания.

Джереми сел на диван, а я, как и доктор Норт, устроился на стуле.

— Джереми, Эммет. Рад видеть вас обоих.

— Я тоже рад вас видеть, доктор Норт, — сказал я, а Джереми промолчал и уставился на свои ботинки.

Доктор Норт наблюдал за ним.

— Джереми, что-то не так? — когда Джереми снова ничего не ответил и лишь ссутулился, доктор Норт подался вперед на своем стуле. — Поговори с нами, Джереми. Расскажи, что ты чувствуешь.

Джереми не поднимал глаз, и, видимо, не собирался говорить.

— Тебе нужен блокнот? — спросил я его.

Иногда во время наших встреч ему приходилось использовать блокнот, и я всегда его приносил, как и сейчас, но я видел, что блокнот был еще и у доктора Норта.

— Я чувствую себя глупо, — пробормотал Джереми.

Джереми попал в беду, потому что доктору Норту не нравилось это слово.

Доктор заговорил серьезным тоном.

— Используй другое слово, чтобы описать свои чувства. Почему ты чувствуешь себя глупо? Какие чувства скрываются под этим словом?

Понадобилось несколько попыток, чтобы заставить Джереми заговорить, и то только в блокноте, а пока я ждал, я принялся пересчитывать плитки на потолке. Я пересчитывал их и раньше, но их было много, и мне нравилось делать это снова и снова. Плюс, некоторые из них заменили, и теперь их оттенок слегка отличался.

Триста двадцать шесть старых плиток и семьдесят три более темные.

Я был так поглощён подсчетом, что не понял, что они обращаются ко мне, пока мое имя не было произнесено дважды.

— Простите. Я считал.

— Я так и подумал. — Доктор Норт кивнул в сторону Джереми. — Не мог бы ты рассказать нам, почему решил сесть на стул?

Это был хороший вопрос, но я был удивлен тем, что он его задал. Обычно людей это не волнует.

— Здесь только четыре стула с прямыми спинками. Вы сели на первый попавшийся, Джереми сел на диван, а я выбрал стул, из которого могу смотреть в окно. Еще у двух других стульев неровная поверхность и это меня беспокоит.

— Почему ты не сел рядом с Джереми, как обычно делаешь, когда навещаешь его вне лечебных сеансов?

Это был странный вопрос, но я все равно на него ответил:

— Это же групповая терапия. Я должен сидеть на собственном стуле. И я не люблю сидеть на диване, если мне нельзя отвлекаться. Я становлюсь сонным и не могу сосредоточиться.

— Ой. — Выражение на лице Джереми снова стало непонятным, и он уставился в пол. — Сейчас я точно чувствую себя глупо.

— Ты должен прекратить использовать это слово, Джереми. Доктору Норту оно не нравится, и ты получишь нагоняй. Мне тоже не нравится, когда ты используешь его по отношению к себе. Я думаю это твое Р-слово^[18]. Почему ты так себя чувствуешь?

Джереми взглянул на доктора Норта, но промолчал. Он не мог смотреть на меня.

— Я думал, что ты не сел со мной, потому что я тебя расстроил.

— С чего мне быть расстроенным? Ты ведь ничего не сделал.

Джереми замолчал, а после того, как пауза слишком затянулась, доктор Норт заговорил вместо него.

— Джереми очень волнует, что люди злятся на него. Он часто думает, что делает что-то неправильно.

Я хмуро посмотрел на Джереми.

— Ты не сделал ничего плохого. Я на тебя не злюсь. Я взволнован от своего пребывания здесь. И если бы я на тебя злился, то так бы тебе и сказал.

После моих слов доктор Норт поднял бровь.

— Это правильно. Эммет — хороший тестер на твою склонность к негативным мыслям, Джереми. У него нет такой искусственной зависимости от мнения людей, как у тебя. А для тебя, Эммет, Джереми является хорошей задачей. Чтобы понять его и то, что он чувствует, ты должен обращать особое внимание на его эмоции и его реплики. Он сказал тебе, что расстроился от твоего выбора места, но ты пропустил мимо ушей его послание, потому что понимать такие реплики тебе тяжело.