Клиническая тревожность? Какого черта это значит? Я хотел сказать «нет», что бы это ни было. Мне не нужен был еще один недуг, но было трудно спорить, учитывая, что я прятался в школьном туалете и нервничал по поводу похода в магазин.

И, вероятно, клиническая тревожность была оборотной стороной серьезного депрессивного расстройства. Почему врач не спросил меня об этом? Потому что я не рассказал ему про приступы паники? Если бы я поделился, сказал бы он, что у меня к тому же еще и клиническая тревожность? Означало ли это, что я был слишком проблемным, и меня нужно поместить в интернат? Крошечные когти ужаса проникли в мой мозг, и я подумал: «Да, у меня точно клиническая тревожность. У меня было и то, и другое. И, наверное, это плохо».

Я взялся за хлеб, в основном, чтобы занять свои руки.

— Депрессия была у меня не всегда. Но я всегда был тихим. Мне стало плохо в школе.

Я пытался придумать, как ответить на вопрос Эммета о том, как я её ощущал. Я убрал вопрос о тревожности в коробку в своей голове и запечатал скотчем.

— Депрессия похожа на шар вокруг тебя. Стеклянный шар, который можно видеть, но он отдаляет тебя от мира. Ты ощущаешь тяжесть и одиночество. И иногда шар становится туманным.

Я мог видеть этот шар у себя в голове, себя в этом шаре.

— Несмотря на то, что я внутри, снаружи все слишком громко. Так что я нахожусь под затуманенным стеклом, которое пропускает все звуки, запахи и свет. Иногда это вгоняет меня в панику, а некоторые звуки все равно заставляют чувствовать себя вялым и унылым. Или вообще ничего не чувствовать. Это мешает мне общаться с людьми, но без людей я чувствую себя более одиноким.

С серьезным выражением на лице Эммет наклонился ко мне.

— Тебе нужны люди, Джереми. Люди — социальные животные. Нам плохо без общения.

Как будто я не знал. Прямо сейчас мне нравилось общаться. Это было странно, но я постоянно забывал о его аутизме, хотя тот становился очевиден, когда я смотрел на Эммета или когда он говорил. Но, главное, я чувствовал, что Эммет не раздражает меня, и ему не неудобно находиться рядом со мной. Что он тот, кто заставит меня почувствовать себя настоящим человеком.

Другом.

— Я рад, что мы стали друзьями. — Его пристальный взгляд сосредоточился на моей груди.

Я ему улыбнулся.

— Я тоже рад, что теперь мы с тобой друзья.

Эммет снова стал мягко раскачиваться.

— А сейчас я хочу съесть свой банановый хлеб. Ничего, если мы перестанем ненадолго разговаривать для того, чтобы поесть?

— Конечно. — Я не переставал улыбаться.

Было так легко, с ним было так легко. Я чувствовал себя прекрасно.

— Мы можем продолжить разговор после того, как поедим. Мне нравится с тобой разговаривать.

Нервозность, тревожащая меня весь день, постепенно начала угасать.

— Мне тоже нравится с тобой разговаривать.

Эммет и я не встречались каждый день, но мы всегда переписывались. Сначала это происходило в разное время, но на третий день он спросил, не могли бы мы закрепить за нашим общением друг с другом девять часов вечера, и заставил меня общаться с ним в «Гугл ток»^[8], а не в телефоне.

«Мне жаль, что у тебя нет «Аймака» или айфона, — написал он мне однажды ночью. — Интерфейс «Аймесседж»^[9] куда удобнее, а если бы ты сидел с «Эппл», мы могли бы легко переключаться с компьютера на телефон».

«У меня нет даже смартфона», — ответил я.

«У меня есть старый айфон, ты можешь взять его».

Я солгал Эммету, сказав, что посмотрю айфон. Я не хотел ему говорить, что мама с папой на это не согласятся. С момента пикника между нами по многим причинам была напряженная обстановка, и пройдет немного времени, прежде чем Эммет станет центром внимания в наших периодических спорах. Они видели, как я разговариваю с ним на вечеринке района, и спрашивали об этом по приезде домой, но, в целом, я их отшил. Могу сказать, что Эммет предпочитал оставаться у себя дома, так что мы тусили там, и, честно говоря, в доме Вашингтонов я тоже чувствовал себя лучше.

Когда я вернулся домой после того, как побывал у Эммета в гостях третий день подряд, я был рад, что не встречался с ним у себя дома, и поклялся, что этот день настанет, когда ад замерзнет.

— Где ты был? — спросила мама, едва я переступил порог. — Я обыскала весь двор, а тебя там не было. Ты снова шлялся по железнодорожным путям?

Я подумывал соврать, но чувствовал, что врать об Эммете неправильно.

— Я ходил в гости к другу.

— К Барту? — поведение мамы тут же изменилось. Она улыбнулась и расправила плечи, как будто Земля вернулась на свою орбиту. — Я и не знала, что вы двое снова общаетесь. Как у него дела?

Теперь мне стало жаль, что я не последовал первоначальному порыву её обмануть.

— Не к Барту. К новому другу.

Я мог видеть, как на её лице формируется вопрос, своя оценка и осуждение Эммета, и решил её подловить.

— Он второкурсник. С двойной специализацией в информатике и расширенной физике. — Или, может, в прикладной физике. Плевать, расширенной звучало лучше.

Она запнулась, сбитая с толку.

— Студент университета здесь? Так далеко от кампуса. Или он арендует дом в этом микрорайоне?

— Нет. Он живет здесь с родителями. Ведь так можно сэкономить деньги. И мы живем не так далеко от университета, если срезать через парк. — Тут я решил его расхвалить. — Он очень умный. Программирует свой компьютер просто для забавы.

— Ох. — Мама расслабилась, утешившись мыслью, что я нашел хорошего друга, который сможет вправить мне мозги. — Как его зовут? Не могу поверить, что не знала о мальчике твоего возраста в нашем районе.

Мальчике? Мне что, двенадцать?

— Эммет Вашингтон, — ответил я и настороженно на нее посмотрел.

— Джереми Эндрю Сэмсон! — Она подошла и нависла надо мной. — Это ужасно, что ты лжешь об отсталом мальчике. Что ты с ним делаешь? Нянчишься?

Я удивленно моргнул, пораженный её жестокостью и бесчувственностью, надеясь, что она говорила не всерьез. Она просто ничего о нем не знала.

— Мама, он получил высший балл на своем факультете. У него действительно двойная специализация в области информатики и физики. Я не нянчился. Я тусовался с ним. Он не отсталый, да и в любом случае ты больше не должна употреблять это слово.

Она закатила глаза.

— Не парь мне мозги по поводу его гениальности в компьютерах. «Отсталый» означает задержку в развитии. Ты же не можешь сказать мне, что мальчик нормален.

Нет, я не мог, но иногда я думал, что он был куда нормальнее меня. Безусловно, у Эммета в связи с его аутизмом были странности, но его прагматизмом я не просто восхищался, а находил его успокаивающим. По крайней мере, я всегда знал, как себя с ним вести. Если он не хотел что-то делать, он это говорил. Если что-то было для него важно, он тоже давал об этом знать. Он был добрым, хотя и заметил во мне то, чего лучше бы другие люди не замечали, и он счел мои странные причуды просто частью меня.

Величайшим примером был день, когда мы пришли в «Уистфилда» — продуктовый магазин в конце улицы. Маме Эммета нужно было купить что-то на ужин, и он спросил, можем ли мы ей помочь, сходив с ней.

— Как мило, что ты предложил это, Эммет, — сказала она и поцеловала его в щеку. — Я возьму список покупок и тележку на колесах.

Не знаю почему, но я был невероятно взволнован, выполняя с ним это поручение. Мы и раньше прогуливались по району, но обычно вечером, когда уже было прохладнее, а совершать вместе покупки было так по-семейному и по-взрослому что ли. Это вам не просто болтаться по магазинам. Мы помогали с ужином, на который меня уже пригласили. Этот случай дал мне почувствовать себя частью семьи. Настоящей семьи. Хорошей семьи.

Не успели мы пройти и пары метров, как Эммет остановился.